Можно сказать лишь, что эта сдача – сдача в плен тысяч солдат и офицеров фактически волей потерявшего голову военачальника – стала уроком для русских полководцев. Точно в той же ситуации зимой 1915 г. в окружении в Августовских лесах Восточной Пруссии окажется 20-й армейский корпус П.И. Булгакова. Корпус будет драться 8 дней, и сдастся только после исчерпания боеприпасов, продовольствия и медикаментов (раненые замерзали под открытым небом). Продержись генерал Клюев хотя бы два дня, он был бы выручен подходившей с востока 1-й армией П.К. Ренненкампфа.

Отдельные группы русских солдат и офицеров, рассеянные по лесам и не видевшие капитуляции главных сил (Клюев лично отдал распоряжение поднять белый флаг), продолжали упорно двигаться к государственной границе. Ночью, блуждая по лесным дорогам под перекрестьем германских прожекторов и пулеметов, небольшие отряды, чаще всего не больше роты, штыками пробивались на юг и юго-восток, чтобы успеть выйти из кольца до того, как окружение станет сплошным. То, на что не решились генералы, сдавшие в плен десятки тысяч солдат, отважились отдельные обер-офицеры. Примечательно, что в поимке отдельных кучек русских солдат самое активное участие принимали местные немецкие крестьяне, вооруженные охотничьими ружьями, под предводительством чинов сельской полиции и жандармерии.

Как справедливо говорит исследователь, надлежащий для ситуации прорыв «организован не был. Следовавшие колонны просто натыкались на противника при совершении наступательного марша и действовали различно. Большинство искало наименьшего сопротивления, избегая решительного боя на прорыв. Отсюда и те печальные результаты, которые нам известны»[218]. Характерно, что до начала своего отступления из-под Алленштейна подразделения 13-го армейского корпуса практически еще даже не вступали в бой.

Корпус своими фланговыми маневрами побуждал отступать немцев, дравшихся с 15-м армейским корпусом, но сам 13-й корпус участвовал только в незначительных стычках. Именно поэтому, что перед ним не было германцев, генерал Клюев и сумел взять Алленштейн, выполнив тем самым задачу штаба фронта и Ставки в пик назревшего поражения. Двигаясь фактически наощупь, войска Клюева не сумели вскрыть немецкой перегруппировки и потому оказались под ударами перешедшего в контрнаступление противника. Что говорить, если 20-й Донской казачий полк из состава войсковой конницы корпуса прибыл к пехоте только 16 августа, чтобы сдаться вместе с ним, а четыре конные сотни пограничной стражи ничего сделать не сумели, ввиду своей неготовности к ведению разведки.

Помимо движения своих пехотных масс по расчленению и уничтожению окруженных русских подразделений по частям, на ряде участков немцы применили тактику активной обороны, насытив слабую пехотную завесу артиллерийскими батареями. Пробивавшиеся через лесные массивы Кукен, Кальтенборна, Садека русские войска подвергались массированному артиллерийскому обстрелу неприятельских гаубиц, вносивших смятение в души русских солдат и офицеров. Как говорит участник войны, в подобных случаях «гаубицы чаще найдут себе применение, так как при некоторой расчистке мешающих ветвей, без особого труда смогут вести огонь с любой дорожки, параллельной фронту наступления. Вход в лес, просеки и дороги, ведущие в глубь леса, обороняются отдельными орудиями в блокгаузах, иногда в сочетании с огнем пулеметов, расположенных в том же блокгаузе для обороны их с тыла и флангов, если последний расположен на перекрестке просек. При наличии полян батареи занимают внутреннюю их опушку и все просеки, и расстреливают в упор приближающиеся части противника»[219].

Одним из возможных вариантов спасения большей части окруженных войск мог стать своевременный бросок сравнительно свежего (напомним, что войска генерала Клюева дошли до Алленштейна практически без боя) 13-го корпуса на Хохенштейн. Ведь дравшийся в Каммервальде 1-й Невский пехотный полк сумел сдержать наступление немцев и тем самым дал шанс главной группе пройти на Нейденбург. Такое движение 13-го армейского корпуса одновременно прикрывало и отход остатков 15-го корпуса. Но главным условием подобного варианта было сосредоточение войск в кулак, чтобы одним сильным ударом разбить скрепы вражеского кольца окружения и прорваться к своим. К сожалению, этого сделано не было.

Интересно, что часть знамен полков 2-й русской армии была укрыта в плену (знамя 29-го пехотного Черниговского полка спас вернувшийся из плена священник[220]), а три знамени – закопаны в местах сражений. Это были знамена 24-го Симбирского (6-я пехотная дивизия), а также 32-го Кременчугского и 30-го Полтавского (оба – 8-я пехотная дивизия) пехотных полков. В 1969 г. польскими солдатами уже к тому времени Польской Народной Республики в районе Нидзица – Влельбарк было найдено знамя 30-го пехотного полка, закопанного по приказу командира полка, полковника М.И. Гаврилицы.

Пробиться из окружения возможно было только единым порывом всех тех войск, что только могли быть собраны для прорыва. Клюев же, как последний из высших начальников, вставший во главе большой массы окруженных войск (Мартос попал в плен в самом начале отхода, Самсонов со штабом пробивался в одиночку), допустил раздробление сравнительно свежих войск, каковыми к началу отступления были части его 13-го армейского корпуса. Исследователь пишет: «Отрицательной характеристикой высшего командного состава 2 армии было то, что многие генералы к началу операции находились в своих должностях очень небольшой срок и были, соответственно, плохо знакомы с подчиненными им частями. Особенно это относится к командному составу XIII корпуса»[221]. Сравнительно немногие военачальники имели недостаточный опыт командования крупными войсковыми соединениями. Однако в числе таковых были сам командующий армией и командир 13-го корпуса Н.А. Клюев, и это крайне неблагоприятно отразилось на их действиях.

Личностный фактор, столь характерный для русской военной машины, сказался и здесь: перед войной Клюев командовал 1-м Кавказским корпусом, стоявшим в Карсе, на русско-турецкой границе, и был вызван в 13-й армейский корпус уже в ходе мобилизации, не успев узнать ни штаба, ни войск. Вероятнее всего, что комкор-13, стой он во главе своих кавказских частей, наверняка бросился бы на прорыв, но здесь генерал Клюев растерялся, пал духом и сдался перед последним кольцом германского «мешка». Так, уже после всего кошмара, прорвавшиеся из кольца офицеры показали, что «13-й армейский корпус не имел каких-либо серьезных боевых столкновений с противником, разбившись к утру 16 августа на несколько частей. Корпус этот погиб, главным образом, вследствие полной своей неосведомленности в общем положении 2-й армии…»

Но все-таки подобный «упадок духа» со стороны комкора-13 Н.А. Клюева никоим образом нельзя считать примером для подражания. Бесспорно, что «кольцо» замыкали несколько броневиков (письмо о Танненберге: «Вообще их артиллерия лучше нашей: число пушек гораздо больше и большую роль играют блиндированные автомобили с артиллерией. Все участники придают им почти решающую силу»[222]), как бы предвосхитив немецкие «котлы» первого периода Второй мировой войны, но южный фас Грюнфлисских лесов занимала всего лишь одна 1-я германская пехотная дивизия из состава 1-го армейского корпуса.

Под началом же генерала Клюева прорывались на юг части 5 пехотных дивизий, пусть и таявших по дороге по мере прорыва. И ведь именно 1-я германская пехотная дивизия и взяла в плен две трети всех русских солдат и офицеров, сдавшихся в лесном массиве, прочие – на счету войск 17-го армейского корпуса. А.А. Керсновский справедливо отметил, что в ту минуту, когда нужно было броситься вперед, сметая все и вся на своем пути, комкор-13 уже думал не о том, чтобы умереть с честью и славой, а о собственном пребывании в плену, в крепости: «Он сдался, совершенно не отдавая себе отчета в том, что он этим самым совершает; в том, как повысится дух противника и понизится наш собственный при вести о сдаче такого важного лица, как командир корпуса. Он знал, что командует корпусом, но никогда не подозревал, что он еще имеет честь командовать. Чем выше служебное положение, тем эта честь больше»[223].