Историку-эмигранту вторят и советские исследователи, также считавшие, что главной причиной сдачи частей 13-го армейского корпуса в плен стал хаос в управлении и потеря духа и воли к победе со стороны высшего командного состава. Ведь сам лично комкор и приказал одному из офицеров конвоя нацепить белый платок и согласиться перед немцами на капитуляцию. Советский военный историк говорит: «Главной и действительной причиной надлома 13-го корпуса к периоду участия его в боях явились не блестящие действия противника (так как боевых столкновений с ним еще и не было), а… недостатки управления. И если каждый в отдельности из этих недостатков оказывал свое тлетворное влияние не так уж сильно, то общее их воздействие привело большинство частей корпуса в предпаническое состояние. Вслед за предпаническим этапом, если не улучшится обстановка, естественно следует панический этап, за которым уже совсем недалеко разброд, распад, развал и полная деморализация. Как известно, 13-й корпус прошел фактически через все эти этапы к естественному в подобной обстановке концу»[224].
В любом случае судьба операции была уже решена. Германская 8-я армия сумела удержать за собой Восточную Пруссию, а ведь, помимо того, к Гинденбургу уже подходили переброшенные из Франции эшелоны с двумя армейскими корпусами. К вечеру 17 августа немцы заняли Вилленберг, замкнув кольцо окружения, а Людендорф приступил уже к частичной перегруппировке сил против 1-й русской армии. Войска 17-го германского корпуса А. фон Макензена заперли все выходы из Грюнфлисского леса, где и капитулировали остатки двух русских армейских корпусов. Русские подразделения были пленены в районе треугольник деревень Валлендорф – Улешен – Мушакен.
При этом немцы не желали терять победы: когда германские части замкнули кольцо, они не стали пассивно выжидать развития событий, а приступили к просачиванию между разрозненными русскими частями, расчленяя их на еще более мелкие группы, и тем самым дробя их волю к сопротивлению. Причина этого заключалась в том, что немцы, вынужденные оставить вне «котла» почти половину 2-й русской армии, стремились в максимальной степени уничтожить все то, что оказалось в окружении. Максимальные потери, нанесенные 2-й армии, позволили бы немцам с большей долей успеха действовать против 1-й армии. Как впоследствии писал сам П. фон Гинденбург, «надо было одержать над Самсоновым не простую победу, а уничтожить его, чтобы иметь свободные руки против Ренненкампфа. Только таким образом мы могли очистить Восточную Пруссию и получить свободу для дальнейших действий по оказанию помощи австрийцам в решительных битвах в Галиции и Польше»[225].
Всю ночь на 18 августа отдельные группы и отряды русских солдат и офицеров пытались пробиться к своим. А ведь эти свои (даже без частей 1-й армии, о которых уже говорилось выше: 16 августа 4-й и 2-й армейские корпуса 1-й армии находились в 70 км от Грюнфлисского лесного массива) были совсем рядом. Так, 17 августа, когда некоторые части еще дрались, а взятые в плен русские солдаты и офицеры находились на поле боя, русская 3-я гвардейская пехотная дивизия Л.О. Сирелиуса вошла в Нейденбург и оказалась всего в 15 км от разоружавшихся русских военнопленных. Но решиться на последний бросок, чтобы выручить своих товарищей, начальники дивизий 1-го армейского корпуса так и не решились. Отряд генерала Сирелиуса замешкался в Нейденбурге, что позволило немцам собрать для контрудара около трех дивизий. Узнав об этом, Л.О. Сирелиус приказал отступать, бросив в городе всех раненых 2-й армии, что только-только были им, казалось бы, освобождены. Характерно, что движение русских колонн было своевременно замечено немецким летчиком. Его сведения и позволили германскому командованию предпринять своевременные меры по отражению возможного русского контрудара извне на Нейденбург[226].
Продержаться перед наседавшим противником какое-то время, заняв жесткую оборону, как представляется, генерал Клюев мог. Один, а то и два дня русские наверняка смогли бы обороняться, если помнить, что дух войск находился на высоте, немцы не имели превосходства в силах (лишь в конфигурации группировки), а 15 тыс. перволинейных штыков – это все же пятнадцать тысяч штыков. Получалось, что центральная, окруженная группа сковывала бы неприятеля, в то время как с флангов уже подходили корпуса Благовещенского, Душкевича и Сирелиуса. Возможно ли предположить, что немцы вынуждены были бы ослабить клещи «мешка» и тем самым позволить русским пробиться? Конечно, кровавые потери 2-й армии были бы больше, но ведь на то и война: в свое время генералиссимус А.В. Суворов справедливо отмечал, что «смерть и плен – одно!».
Русские шли на выручку силами, превосходившими по численности окруженную группировку. Да и сам противник (группировка Р. фон Шеффер-Бояделя) в схожей ситуации, в ноябре месяце, в ходе Лодзинской операции, поступит именно так – пойдет на прорыв и прорвется, пусть и с большими потерями. По нашему мнению, будь на месте Н.А. Клюева другой командир – более волевой, рисковый и бесстрашный (например, Н.Н. Мартос или А.А. Брусилов), то масса шансов, что Танненберга бы не было. Была бы рядовая тактическая победа, несколько выше по уровню, нежели выигранный русскими Гумбиннен, однако «клещи Шлиффена» и близко бы не располагались.
Находившаяся даже немного севернее объятого огнем Нейденбурга 3-я гвардейская дивизия на рассвете 18 августа, даже не пытаясь объединить свои усилия с частями 1-го армейского корпуса, отошла сразу к Млаве. Зато после операции чины дивизии отнюдь не были обойдены наградами. Как писал домой офицер лейб-гвардии Литовского полка: «Вчера получили георгиевские кресты. Несправедливость вопиющая. Получили те, которые почти не были в огне, но зато любимчики начальства. Отпадает всякая охота. Теперь я буду только спасать свою шкуру»[227].
Русские начальники даже выдвигали проекты немедленного уничтожения железнодорожного полотна, сразу вслед за отходом войск, вместо того, чтобы нанести контрудар и хоть немного облегчить положение оказавшихся в «мешке» русских подразделений. Наверное, генерал Сирелиус желал успеть бежать по железной дороге. После этого отступил и весь 1-й армейский корпус. Это позволило противнику, который уже сам фактически оказался в полуокружении, еще туже затянуть петлю на тех русских войсках, что находились внутри «котла».
Здесь нельзя не отметить, что немцы применили очень и очень эффективную тактику ведения операции на окружение. Прорвавшись сквозь разломанное единство русского оборонительного фронта к Нейденбургу, комкор-1 Г. фон Франсуа бросил вперед, на образование пояса окружения русского центра, только перволинейную пехоту. В то же время ландвер, при поддержке 2-й пехотной (перволинейной) дивизии занял оборону, создав, таким образом, внешний пояс окружения, как сказали бы в период Второй мировой войны. И, что самое главное, именно здесь находился главный козырь немцев – тяжелая артиллерия.
Не было смысла тащить тяжелые гаубицы за собой, окружая русский центр, так как все равно гаубичные батареи наверняка не поспели бы за общим темпом развития операции. Зато, оставшись под Нейденбургом, тяжелые орудия германцев остановили тот неумело организованный и неяростный порыв русских деблокирующих войск, что попробовали было организовать генерал Сирелиус сотоварищи. Огонь тяжелых гаубиц не позволил русского левому флангу, оторванному от центра после сдачи Сольдау, пробиться на помощь к гибнувшим в «котле» корпусам. А на беззаветный порыв не было уже ни отваги войск, ни, что первостепенное, воли начальников.
В день 16-го числа 6-й армейский корпус и 4-я кавалерийская дивизия располагались всего в 20 км от Вилленберга. Но эти части даже не пошевелились, чтобы выручить своих товарищей из плена. Русские действовали очень осторожно, а после получения приказа растерявшегося штаба фронта об отходе немедленно покатились назад, хотя авангард 6-го корпуса уже дрался на улицах Вилленберга. Участник войны пишет: «Будущим поколениям действия командира 6-го корпуса в боях под Танненбергом могут долго служить поучительным примером, как опасно на высоких постах иметь генералов, которые не способны соответственно с требованием боевой обстановки действовать по собственной инициативе»[228].
