Потеряв бразды управления всей армией, командарм-2 А.В. Самсонов решил переложить организацию отхода на плечи непосредственных командиров. Этот шаг, в принципе, являлся правильным, если учесть, что комкоры лучше знали свои войска, а воля командарма и его резко ухудшившееся под ударом событий здоровье не позволяли генералу Самсонову в надлежащей мере руководить людьми. Вечером 15 августа, когда русские только-только начали отход, общее командование отступавшими корпусами было возложено на Н.Н. Мартоса. Общее руководство получил генерал Мартос, так как, напомним, что Н.А. Клюев получил под свое начало 13-й армейский корпус уже в ходе войны. Потому он так же плохо знал свои войска, как и командарм, прибывший на театр военных действий также во время сосредоточения. Кроме того, только 13-й корпус носил импровизированный характер своих частей, будучи более чем наполовину пополнен запасными старших сроков запаса.
Однако комкор-15 попал в плен в самом начале отступления, после того как в перестрелке под ним убили лошадь, в плену оказался и начальник штаба 13-го армейского корпуса Е.Ф. Пестич. Долгое время в России считали, что Мартос был убит: 18 августа великий князь Николай Николаевич телеграфировал императору, что Самсонов, Мартос и Пестич погибли[205]. Начальник штаба 15-го корпуса Н.И. Мачуговский был убит при обстреле немцами штаба у деревни Бартошкен.
Странным остается только то, что комкор мог быть пленен лишь находясь в стороне от вверенных ему войск. В качестве одной из причин называется та версия, что Самсонов послал Мартоса в Нейденбург, для организации обороны. Тылы и коммуникации русских корпусов уже рассекались противником, перед авангардами которых немногочисленное сопровождение комкора-15 оказалось бессильным. По пути в Нейденбург конвой комкора-15 был рассеян, а сам комкор попал в плен.
Известие об исчезновении Н.Н. Мартоса мгновенно распространилось в частях 15-го армейского корпуса и дравшейся с ним плечом к плечу 2-й пехотной дивизии. Люди, которые за эти дни убедились в стойкости и правильности распоряжений своего начальника, на которого возлагались надежды на удачный исход сражения, мгновенно впали в уныние. Офицер штаба 2-й армии, так вспоминал об этой утрате: «Особенно угнетало исчезновение генерала Мартоса – той железной воли, которая направляла все. Из тела 15-го корпуса ушла его душа, заставлявшая и жить и работать как начальников, так и рядовую массу. Корпус перестал существовать как цельный организм, и рассыпался на свои составные части в то утро»[206].
Следовательно, даже самая организация отхода была разрушена в самом своем начале. Командарм пробивался в одиночку, один из комкоров оказался в плену, второй комкор потерял присутствие духа. Исследователь так пишет об отступающих к государственной границе 13-м и 15-м армейских корпусах: «Плохо поддерживаемый порядок вскоре превратил их отход в стихийное отступление измученных, морально надломленных войск со всеми признаками полной деморализации. Между тем на путях их отступления в тылу все пункты уже были в руках неприятеля, и дорога в Россию могла быть куплена лишь ценой новых кровавых и притом организованных усилий, а взять на себя руководство такой организацией было некому»[207].
Хаос управления и отстраненность А.В. Самсонова от руководства также вынуждали русских терять время. То самое драгоценное время, которого у русских и без того почти уже не оставалось. Войска 13-го армейского корпуса стали отходить лишь утром 16-го числа. То есть немцы уже заняли Нейденбург и собирались выдвигаться к Вилленбергу, а русские еще даже не приступили к отходу. Откуда же в таких условиях взяться времени для организации и успешного отступления?
16 августа, уже не имея возможности пробиться на юг, через Нейденбург, где стоял немецкий 1-й армейский корпус Г. фон Франсуа, русские корпуса отступали на юго-восток, к Вилленбергу. И все это время по пятам за русскими шла центральная группа Ф. фон Шольца, не позволяя упорядочить отход. Продвижение русских шло через Грюнфлисские лесные массивы, и география местности окончательно рассеяла компактность группировки: теперь каждый был сам за себя.
Это означает, что в любую брешь, пробитую каким-либо русским подразделением в немецких оборонительных линиях, закрывавших дорогу к государственной границе, могло уйти только само это подразделение. Войсками никто не управлял, и потому каждая часть должна была самостоятельно пробиваться из «котла», хотя при организованном отходе достаточно было пробить одну-две бреши и удерживать их вплоть до выхода главных сил из окружения. В этом-то и заключается трагедия окруженцев как таковых.
Руководство армией рухнуло. Командарм даже не сделал попытки объединить действия всех корпусов для массированного прорыва. Он безвольно попытался выскользнуть из окружения только с конвоем и штабными офицерами. В районе фермы Каролиненгоф А.В. Самсонов незаметно для спутников углубился в лес и там застрелился, не вынеся позора поражения. Так воспринимали гибель командарма и в войсках: «Поражение генерала Самсонова – это его личная ошибка, которая, к несчастью, погубила многих. Он вовремя не видел, что неприятель переменил все позиции, и попался. Он застрелился, увидя это, но, конечно, об этом не пишут»[208]. Уже 23 августа Самсонов был исключен из списков Высочайшим приказом как убитый в бою[209].
Однако П.И. Залесский высказывает свою точку зрения на гибель командарма-2, весьма отличную общепринятой, согласно которой Самсонов покончил жизнь самоубийством, прежде всего, из чувства стыда. П.И. Залесский пишет: «Почуяв под утро погоню, штаб поднялся со своего ночного привала, но Самсонов не мог поспевать за молодыми людьми, а эти молодые не догадались взять на руки и нести своего начальника. Самсонов отстал и, брошенный всеми, кроме одного солдата, застрелился»[210]. Против версии П.И. Залесского говорит тот факт, показанный штабистами уже после выхода из «котла», что офицеры штаба искали своего командарма почти всю ночь.
Штаб 2-й армии вообще намеревался сдаться, однако начальник оперативного отделения полковник Вялов увлек людей за собой, лично уничтожил расчет германского пулемета, оказавшегося на дороге, и вывел штаб из окружения (Вялов погиб в 1915 г.). Интересно, что некоторые участники войны считают, что в катастрофе виноват, прежде всего, штаб 2-й армии. Самсонов, как известно, вступивший в командование армией, что называется, «на ходу», получил уже готовый штаб. Единственным человеком, которого генерал Самсонов привел с собой, был полковник Крымов, отправленный в 1-й армейский корпус.
Утром 13 августа командарм-2, трезво оценив складывавшуюся обстановку, принял решение об отходе центральных корпусов к государственной границе, однако зачем-то решил созвать совещание чинов своего штаба. В результате штаб высказался за продолжение движения вперед, к Алленштейну, и А.В. Самсонов позволил себя уговорить. П.И. Залесский после войны писал, что именно штаб 2-й армии стал той причиной, что повлекла к разгрому. А.А. Свечин полагает, что одним из главных виновников поражения 2-й армии явился начальник штаба армии П.И. Постовский[211].
Еще долгое время в России полагали, что командарм-2 попал в плен, и только в 1915 г. вдова генерала – Е.А. Самсонова, бывшая одной из трех сестер милосердия, участвовавших со стороны России в осмотре лагерей русских военнопленных, – разыскала останки командарма-2, получив разрешение от немецких властей о перезахоронении праха генерала на родине. Лишь 18 ноября 1915 г. тело Самсонова было доставлено в Петроград и затем его повезли в его имение в Херсонской губернии. На гроб был возложен венок из живых цветов от императрицы Марии Федоровны[212].
