Для того, чтобы подать 2-й армии руку помощи, этим корпусам требовалось не менее полутора дней. Вдобавок Я.Г. Жилинский днем 16 августа (приведенная выше телеграмма генерала Ренненкампфа была отправлена в штаб фронта в 11.30 утра) приказал 1-й армии остановиться. Штаб фронта сообщил, что 2-я армия «отошла на свои первоначальные позиции к границе», хотя на самом деле как раз в это время войска Самсонова погибали в Грюнфлисских лесах. Немецкий участник войны пишет: «После сообщения о том, что Наревская армия уже начала отход, Неманская армия снова была приостановлена генералом Жилинским, видимо, с целью не поставить и ее в тяжелое положение. Благодаря нерешительности Ренненкампфа и Жилинского, штаб немецкой армии выиграл время, чтобы окончить окружение 2,5 корпусов Наревской армии»[198].
В этот же день представитель французского командования при штабе Северо-Западного фронта сообщил своему руководству, что русские уже практически одержали победу в борьбе за Восточную Пруссию. Очевидно, потеряв одну армию, генерал Жилинский испугался, что будет потеряна и вторая армия – это уже не просто поражение либо даже разгром, а катастрофа. А явная лживость сообщения, возможно, предполагала, что Ренненкампф, уже и без того не выполнивший распоряжения Ставки об отправлении под Варшаву 2-го армейского корпуса, может не подчиниться и броситься вперед.
Не успела и конница. Кавалерийский отряд В.И. Гурко численностью в 15,5 эскадронов (немногим более 2 тыс. сабель), при 6 пулеметах и 6 конных орудиях[199], 18 августа подошел к Алленштейну. В это время остатки окруженных корпусов 2-й армии еще дрались в Грюнфлисских лесах, но путь на юг генералу Гурко преградили германские части 37-й пехотной дивизии и 6-й ландверной бригады (той самой бригады, что была выведена Э. Людендорфом из Летцена). Участник тех боев В. Скальский вспоминал: «Полки [1-й кавалерийской] дивизии подошли к г. Алленштейн 18 августа около часу дня. Наш полк был спешен, и ему было приказано вести наступление на город. Подступы к городу защищались окопами, занятыми германской пехотой»[200]. Разумеется, что генерал Гурко не смог пробиться через Алленштейн, но даже и в случае прорыва чем могли помочь две тысячи сабель тем десяткам тысяч штыков, что все-таки сдались врагу?
В создавшейся ситуации войска 1-й армии никак не успевали на помощь соседу, и главным виновником этого был главнокомандующий фронтом, чьи директивы определяли движение армий. Поэтому странно все еще порой читать, что Ренненкампф во время окружения 2-й армии «продолжал предательски бездействовать». Или – в несколько смягченном тезисе – «командующий 1-й армией генерал П.К. Ренненкампф проявил после первых успехов бездеятельность, граничившую с предательством, и не оказал поддержки частям 2-й армии под командованием генерала А.В. Самсонова»[201]. Либо совсем мягко: «Ренненкампф проявил преступную нерешительность, бросил в трудную минуту на произвол судьбы целую [2-ю] армию»[202].
Хотя, безусловно, своя доля вины за поражение в Восточно-Прусской операции – и доля весьма большая – лежит и на генерале Ренненкампфе. Прежде всего, это – беззаботное «почивание на лаврах» победы под Гумбинненом и начавшейся осады крепости Кенигсберг. Очевидно, что командарм-1 преследовал свои собственные цели, выгодные для его собственной карьеры, в ущерб общефронтовой операции. Но именно Я.Г. Жилинский обязан был по своей должности управлять операцией фронта и координировать действия обеих армий. Наконец, П.К. Ренненкампф, вероятнее всего, считал, как, кстати, и Ставка: если 1-я армия в составе трех корпусов сумела разгромить германскую 8-ю армию, то почему же этого не может сделать 2-я армия А.В. Самсонова из пяти армейских корпусов?
Как только в распоряжение командарма-1 перейдет 2-й армейский корпус, авангарды 1-й армии немедленно двинутся на помощь 2-й армии, но будет уже поздно, да и выказавший свою бездарность штаб фронта не пожелает рисковать еще одной армией после разгрома под Танненбергом, отдав приказ об отходе на восток. Другое дело, что генерала Ренненкампфа можно обвинить в отсутствии инициативы.
Безынициативность П.К. Ренненкампфа была подмечена еще десять лет назад, в период Русско-японской войны 1904–1905 гг. Австрийский военный атташе при Маньчжурской армии барон фон Теттау вспоминал: «Рядом с Мищенко, в начале войны выдающейся репутацией, как отличного кавалерийского начальника, пользовался на театре войны генерал Ренненкампф… [который] превосходил, пожалуй, большую часть остальных генералов в энергии и настойчивости. Но что касается важнейшей кавалерийской добродетели – проявления инициативы, то и в отношении ген. Ренненкампфа, при всем желании, трудно найти ее в его действиях»[203]. Следует сказать, что барон Теттау характеризовал Самсонова еще ниже, нежели Ренненкампфа. А то порой в отечественной историографии создается впечатление, что это Самсонов спешил на помощь Ренненкампфу, а когда сам попал в тяжелое положение, тот таковой помощи не оказал. Между тем 2-я армия, равно как и 1-я армия, выполняла приказ штаба Северо-Западного фронта, основывавшегося на директивах Ставки. Именно здесь фронтовая операция была раздроблена на две разрозненные армейские операции, что в итоге и закончилось катастрофой.
Полностью достоверной информацией в русских штабах, разумеется, не обладали. В штабе фронта полагали, что «2-я армия отошла на свои первоначальные позиции к границе» (что и было вечером 17 августа сообщено Ренненкампфу, которому приказали остановиться), в то время как три корпуса еще дрались в окружении. Впрочем, П.К. Ренненкампф все равно не успевал: ему следовало наступать хотя бы днем раньше. Тем не менее дезинформация генерала Жилинского помешала вполне вероятному вызволению из плена части окруженных русских воинов.
Два армейских корпуса 1-й армии стояли всего в 60 км от места гибели 2-й армии, и при должной энергии они могли явиться на место побоища днем 18 августа, когда масса русских военнопленных еще находилась в Грюнфлисских лесах. Ведь эвакуация пленных, не говоря уже о взятых в плен раненых, требует немало времени. Но в Восточно-Прусской операции русское командование совершенно не смогло оценить значения времени как оперативного фактора, понимая его только лишь с узкой точки зрения: успеть перехватить железные дороги, чтобы не выпустить врага из Восточной Пруссии за Вислу.
В Ставке не осознавали масштабов поражения вплоть до момента самой катастрофы. И причина тому – нежелание высших военных деятелей Российской империи осознать, что их расчеты и планы на быструю победу над Германией и ее союзниками терпят крах в самом начале войны. Еще 16-го числа генерал-квартирмейстер Ю.Н. Данилов в разговоре с начальником штаба Северо-Западного фронта В.А. Орановским говорил: «Отсутствие связи с Самсоновым, конечно, тяжко, но ведь у него до пяти корпусов, и едва ли наша неудача там может иметь решающее значение»[204].
Мы видим, что могло быть со 2-й армией в случае ее руководства со стороны Ставки, как то в качестве лучшей альтернативы предполагал в своем исследовании А.А. Керсновский в качестве вероятного успеха, предпочитая командованию генерала Жилинского распоряжения генерала Данилова со товарищи – катастрофу называют «неудачей». Фактические 5,5 дивизий называют вдвое большим числом – «до пяти корпусов». А когда вокруг 2-й армии уже захлопывается «котел», желают перебросить 1-ю армию под Варшаву. Даже отнюдь не блиставший особыми воинскими талантами П.К. Ренненкампф уже понял, что поражение 2-й армии резко изменит обстановку на всем театре военных действий. Очевидно, что без предварительного овладения Восточной Пруссией развивать столь недостаточными силами операции на левом берегу Вислы совершенно невозможно. Но в Ставке это поймут только в декабре, после Лодзинской операции.
