Войсковые командиры начала войны мало что знали об авиации, не понимая особенностей ее применения для ведения разведки. С.П. Елисеев отмечает, что предвоенные маневры и курсы «не успели сформировать устойчивого понимания командно-штабным составом значения авиации в современной войне, объективных взглядов на ее боевое использование». Но только в сентябре, по настоянию руководителя русских военно-воздушных сил великого князя Александра Михайловича, будут отстранены со своих постов начальники 13-го и 23-го корпусных авиаотрядов[190].

Отступая на соединение с 15-м армейским корпусом, часть сил 13-го корпуса подошла к Хохенштейну, заставив заслоны 20-го германского корпуса начать отход. Сражение у Ваплица, где потерпела поражение германская 41-я пехотная дивизия, потерявшая более 2,5 тыс. чел., вывело войска германского 20-го армейского корпуса из дальнейших действий в операции. Этот момент стал единственным проблеском во тьме грядущего поражения. Однако именно это стало одной из причин последующего несвоевременного отхода русских, когда стало ясно, что противник захлопывает кольцо: решение Самсонова подождать 13-й корпус привело к тому, что из окружения не успел выйти и 15-й корпус.

Кроме того, части 15-го армейского корпуса должны были отступать под прикрытием полков 2-й пехотной дивизии. Но последняя оказалась сметена напором германских войск, и комкор-15 не успел дойти до Нейденбурга прежде противника. Разбросав фланговые русские войска в стороны, германцы удержали внутри образующегося «кольца» русские 13-й, 15-й и 23-й армейские корпуса. Вечером 14 августа немецкие части получили задачу сомкнуть обходящие крылья в глубоком русском тылу и приступить к уничтожению окруженного неприятеля.

Таким образом, 20-й германский корпус Ф. фон Шольца и приданный ему Сводный корпус генерала Унгерна, составленный из крепостных частей, все-таки сыграли роль щита, сковав в районе Хохенштейна почти 3 русских корпуса (5 пехотных дивизий), пока основные силы немцев совершали маневр на окружение. Немцы применили разделение функций, соответственно качеству частей: усиленные тяжелой (в том числе крепостной) артиллерией резервисты из гарнизонов обороняются по фронту, а регуляры 20-го армейского корпуса наносят контрудары по флангам наступающих русских, выигрывая время. Весьма большую роль в сражении сыграли немецкие ландштурмисты, старавшиеся не уступать перволинейным войскам. Как справедливо отмечали русские уже после войны, немецкий ландштурм «был несравненно больше подготовлен, чем русское ополчение, которое… абсолютно никакой боевой силы не представляло»[191].

Огромную роль в сдерживании русского напора сыграла тяжелая артиллерия. Тяжелые орудия придали германским оборонительным порядкам устойчивость и волю к победе. В свою очередь, стремясь сбить противника с занимаемых позиций, русские теряли массу людей и времени под воздействием непрестанного огня германских тяжелых орудий. В итоге, когда окруженным частям 2-й армии предстояло приступить к пробиванию коридора для выхода из «мешка», войска центральных корпусов были до чрезвычайности утомлены беспрерывными боями и не смогли полностью использовать свои возможности. Русские войска вообще были деморализованы столь неожиданным поворотом судьбы и счастья в пользу противника. Офицер лейб-гвардии Семеновского полка, готовившегося в это время к переброске из-под Варшавы в район Люблина, в 4-ю армию Юго-Западного фронта, сообщает, что вечером 16 августа в польскую столицу прибыли первые раненые – из состава 6-й пехотной дивизии 15-го армейского корпуса: «Раненые были совершенно деморализованы»[192].

Прорыв 13-го и 15-го корпусов к Алленштейну способствовал тому, что часть 23-го армейского корпуса успешно вышла из «кольца». Под этой «частью» имеются в виду подразделения 3-й гвардейской дивизии, которые дрались с внешней стороны окружения, ибо не успели к началу операции, как о том говорилось выше. Сам комкор-23 К.А. Кондратович бросил отступавшие войска и бежал в тыл: в ночь на 17-е он оказался аж в Прасныше. После операции генерал Кондратович был всего-навсего лишь отстранен из действующей армии, но какой-то «временщик» Временного правительства в мае 1917 г. рекомендовал его на должность начдива-75, когда в полном разгаре была «чистка» императорских Вооруженных сил буржуазной властью. Примеру К.А. Кондратовича последовали другие командиры – от комбрига до комполка. Поэтому те части, что лишились своих командиров, первыми отступали с удерживаемых позиций, проявляли меньше упорства в бою, двигались наиболее хаотично и разрозненно.

Из состава войск 23-го армейского корпуса в окружении погибла 2-я пехотная дивизия И.Ф. Мингина, обеспечивавшая левый фланг отступавших центральных корпусов. Войска 2-й пехотной дивизии, дравшиеся на крайнем левом фланге русского центра, по которым пришелся первый и наиболее мощный удар противника, просто растаяли в этих боях. Например, потери 5-го пехотного Калужского полка в бою 14 августа у деревни Янушкау составили 25 % личного состава. На следующий день, в бою под Франкенау, полк взял более тысячи пленных и батарею, но потерял еще 40 % состава. Остатки батальонов погибли 16-го числа, причем в сумятице и панике роты различных полков разных дивизий, перемешавшихся на лесных дорогах при общем отступлении, стреляли друг по другу.

Напор двигавшихся в тыл русских германских войск был столь силен, что 7-й пехотный Ревельский полк был почти полностью уничтожен (по донесению штаба 2-й армии, от него «остались знамя и взвод»), а 8-й пехотный Эстляндский полк в беспорядке откатился в Нейденбург. И только 6-й пехотный Либавский полк сумел удержать свои позиции у Франкенау. Соответственно, 2-я дивизия также была вовлечена в общий отход и оказалась в окружении. Из высших офицеров 2-й пехотной дивизии из окружения вышли командир 6-го пехотного Либавского полка Н.И. Глобачев, командир 2-го батальона 5-го пехотного Калужского полка Ю.К. Бучинский и два адъютанта. 23 августа пробился к своим штабс-капитан Лукьянов со знаменным подпрапорщиком и унтер-офицером, доставив знамя Калужского полка.

Также в «котле» погиб лейб-гвардии Кексгольмский полк из состава 3-й гвардейской дивизии Л.О. Сирелиуса, угодивший в окружение и не сумевший пробиться к своим. Комадир полка А.М. Малиновский попал в плен, будучи трижды раненным. Из состава Кексгольмского полка из окружения вышел только один из командиров батальонов – полковник барон Н.И. Штакельберг с двадцатью офицерами и сотней солдат. Отход полка прикрывала группа солдат во главе с полковником В.Э. Бауером, попавшим в плен[193]. Потери полка составили 91 % офицеров и 95 % солдат, но знамя вынес подпрапорщик Анучин. Пулеметная команда пробилась со всеми пулеметами, и на ее базе из запасного батальона, денщиков и маршевой роты в 190 чел. был сформирован батальон в 700 чел.[194] По иронии судьбы перед войной Кексгольмский полк имел своим шефом австро-венгерского императора Франца-Иосифа I.

Большая часть 3-й гвардейской дивизии, разрозненные группки из 2-й пехотной дивизии и подчиненная комкору-23 6-я кавалерийская дивизия В.Х. Роопа все-таки вышли из «мешка». Вышли потому, что, по сути, и не находились в жестком окружении. При этом 3-я гвардейская дивизия даже ведь участвовала в обозначении контрудара 1-го армейского корпуса на Нейденбург 17 августа. В то же время 13-й и 15-й армейские корпуса попали в плен (либо были уничтожены) полностью.

Организовать прорыв русские генералы так и не сумели: потеря времени позволила немцам занять русские коммуникации и пути отхода значительными силами. Более того, начальник оперативного отдела полковник С.Е. Вялов предложил А.В. Самсонову броситься всеми силами 13-го и 15-го корпусов вперед и вырваться из «мешка» отчаянным наступлением назад, а не безвольным отходом под ударами неприятеля. Однако воля командарма-2 была уже надломлена поражением, и он приказал отходить все-таки на юг, все еще надеясь на помощь прочих корпусов.