– Галя, кушай быстренько, не задерживай нас! – услышала она над собой строгий голос.

И Галя испуганно схватилась за ложку. Две ложки каши она проглотила, а третья остановилась где-то в горле и полезла обратно.

Галю вытащили из-за стола и повели к медсестре. Медсестра позвонила дедушке, только-только успевшему вернуться домой. Дедушка пришел, забрал Галю и до конца дня с ней не разговаривал.

Больше в детский сад Галю не водили, и жила она до самой школы тихо и одиноко, целый день сама с собой играя, читая, рисуя. Дедушка, накормив ее в час дня обедом, садился к телевизору и забывал о Гале до вечера. А она была рада этому, потому что однажды, пристально глядя на Галю, дед сказал маме:

– Аленька, а тебе в роддоме ее не подменили случайно? Бывают такие случаи.

Мама удивленно подняла персидские глаза, а дедушка с удовольствием развил эту интересную мысль:

– Ты всегда была красавица, и Толька твой – мужик видный. А дочь у вас – замухрышка, заморыш какой-то!

И мама не закричала на него, как на папу или бабушку Киру. Она поставила помертвевшую Галю перед зеркалом и долго смотрела на нее и на себя.

Галя вдруг как наяву увидела: сейчас оттолкнет ее мама от себя и закричит: «Уйди, ты не моя дочь!».

Но мама не сказала ни слова, просто пожала плечами и ушла в другую комнату. С тех пор жить Гале стало страшно. Уж очень многого в жизни она теперь боялась: темноты, огня, высоты, бойких шумных детей и дедушку.

Был день Галиного рождения. Ей исполнялось семь лет.

Как всегда, было множество знакомых и незнакомых гостей. Были и папа с бабушкой. И вели себя так, будто никуда отсюда не исчезали. Зато дедушки, к Галиной тайной радости, не было.

Гости очень шумели, и Гале хотелось забиться за диван, там было очень удобное место, куда могла поместиться только Галя.

Гости много ели, много пили из фужеров и стопок, потом некрасиво танцевали под некрасивую музыку.

Толстый рыжий гость по имени Семен беспрестанно хватал Галю на руки, щекотал, подбрасывал, пересчитывал ребрышки. Галя терпела, сдерживая слезы. Наконец он поставил ее на стул и потребовал стишок. Галя испуганно оглянулась на бабушку Киру, а та с состраданием кивала ей: «Читай, читай». Но Галя молчала.

Бабушке Кире могло попасть от мамы, потому что Галя знала только взрослые стихи: «Есть в осени первоначальной…», «Люблю грозу в начале мая…», «Вот север, тучи нагоняя…». И еще другие такие стихи, красивые и задумчивые. Вдруг детям такое нельзя читать?

А мама, раздраженная Галиным молчанием, громко объясняла всем, что Галя очень застенчивая. Но это у нее пройдет. Вот будет она с осени учиться в двух школах, в обычной и музыкальной, и жизнь свое возьмет – будет Галя как все!

Улучив минутку, бабушка Кира тронула маму Алю за локоть:

– Аленька, не тяжело ли это будет, музыкальная школа? Я бы, может, сама с Галей позанималась, если хочешь?

И Галя услышала мамин ответ:

– Нет, музыка на детсадовском уровне нам ни к чему!

Галя не поняла, что это значит, но видела, как покраснела бабушка Кира.

Когда Коля перешел в шестой класс, жизнь стала еще веселее. К зиме Дашка и Ташка наконец научились спать по ночам. Теперь Коля просыпался утром и благодарно улыбался их кроватке: «Умницы, поспать дали».

А по весне он возвращался из школы, открывал дверь комнаты и кричал:

– Где там мои кукарямбы?

И две кукарямбы на ножках-тумбочках с писком «Коя, Коля» ковыляли к нему. И он хватал их в охапку обеих, от радости не чувствуя их веса. А они сразу принимались тянуть его за волосы, жевать щеки и цапать липкими лапками за нос. Погуляв с ними по комнате, он ставил их на пол, утирал лицо и притворно ворчал: «Обслюнявили!..».

Лишь одно происшествие смутило его и озадачило. К ним домой как-то заявился тренер из спортивной секции. Он несколько раз был на уроке физкультуры в школе, каждый раз отечески похлопывал Колю по плечу и предлагал зайти как-нибудь, посмотреть, что у них там, в спортшколе, делается. На это Коля очень вежливо отвечал ему: «Спасибо. Времени нет».

И вот этот настырный тренер явился к ним домой и давай агитировать маму. В комнату он проходить не стал, остановился в коридоре, вероятно, воображая, что так доставит меньше хлопот. И там, упершись локтем в древний скрипучий шкаф, убедительно гудел на всю квартиру. Соседки, сгорая от любопытства, заметались взад-вперед по коридору. Коля слышал из комнаты их лукавое шлепанье под гул тренерского баса и страдал за маму.

Постепенно гудение стало громче. А маминого голоса вообще слышно не было. Молчала, что ли?

Наконец тренер совсем разозлился и заорал:

– Вы поймите только, чего вы его лишаете! Что вы за мать? Парня в няньку превратили!

И тогда Коля решительно вышел в коридор и сказал тихо и сурово:

– Не кричать. Детей мне напугаете.

Тренер несколько секунд смотрел на него, окаменев, потом покраснел, пробормотал: «Прошу прощения… Я пошел…». И скрылся за дверью.

Мама вернулась в комнату очень бледная, села и расплакалась навзрыд. Девчонки оторвались от кубиков и встали рядышком, испуганно заглядывая ей в лицо. Коля растерянно обнял ее. Она уткнулась ему в грудь, и он тут же почувствовал ее горячие слезы через рубашку.

– Ты… подожди еще немножко… – с трудом, захлебываясь, бормотала она. – Нам бы их лет до трех… жалко их в ясли… маленьких… Плохие здесь ясли-то… говорят… А там в детский сад… И будешь свободен… В большой спорт пойдешь…

Коля даже удивился, как серьезно отнеслась она к этим тренерским глупостям, и совершенно чистосердечно ей ответил:

– Да ты что? Делать мне, что ли, нечего, руками-ногами махать? Другие дела найдутся.

Но тренер-таки успел в школе нажаловаться на Колину маму. И несколько дней спустя завуч вызвала Колю к себе в кабинет. Она долго и ласково расспрашивала его о жизни, о трудностях, очень ли устает, не нужна ли помощь. Коля старательно припоминал, какие трудности у него, но, как назло, ничего на ум не приходило.

– Да вот. На горшок их трудно сажать, – вдруг вспомнил он. – Пока одну сажаешь – у другой штаны мокрые.

Результат беседы был неожиданный. Через пару дней он вдвоем с другом Серегой тащил домой устрашающих размеров мешок с детским бельем и девчоночьими нарядами на все сезоны.

– Ну вот и приданое есть. Можно замуж выдавать, – деловито ответил он маме на ее немой вопрос.

Когда девчонкам исполнилось три года, вся семья дружно поступила в детский сад.

Мама пришла туда няней в младшую группу к девочкам. Ее работа началась в августе. Весь персонал две недели скреб, чистил, мыл кухню, коридоры, туалеты, игровые комнаты. Доставались и раскладывались по полочкам игрушки и учебные пособия, развешивались тяжелые шторы и тюлевые занавески.

А Коля целыми днями был с девчонками за маму. Кормил их, выгуливал во дворе, укладывал спать.

Как-то раз решили они втроем прогуляться в садик и посмотреть, где там мама пропадает целыми днями.

Увидев маму среди коробок с игрушками, девчонки с визгом кинулись к ней. А две растрепанные воспитательницы с криками кинулись к Коле:

– Какой большой! Какой большой! Ты поможешь нам? Света, пусть он поможет!

В садике разыгрывалась трагедия. Плотник дядя Гриша, он же электрик, он же сантехник и дворник, в настоящее время пропивал черно-белый телевизор и потому уже неделю не давал о себе знать. Жена плакала о телевизоре, а о муже не тревожилась:

– Деньги кончатся – появится, зараза паскудная!

А детский сад буквально погибал без мужских рук. Перед растерянным Колей открыли подсобку с инструментами, и он целый день ходил по всем группам, сколачивая сломанные стульчики, подтягивая крепления у шкафчиков, вкручивая лампочки и закрепляя карнизы.

Заведующая детсадом, увидев Колину работу, прослезилась и пообещала маме премию из аванса прогульщика дяди Гриши.