Проломив ворота, бронированный транспорт ворвался внутрь. Во время прорыва он получил в бок ракету и обе пушки вышли из строя, но люди внутри остались живы, а сам транспорт мог продолжить ход, что он и сделал, стремясь как можно дальше убраться от пробитых тараном ворот.

Промчавшись мимо домов, где в страхе сидели напуганные директора или хотя бы члены их семей, Григорий Павлович добрался до храмовой площади и приказал сопровождению идти за ним.

Бронированные солдатские сапоги с глухим стуком прошлись по пустой площади перед церковью. Внутри тоже пусто. Григорий Павлович прошёл в первую попавшуюся келью и зафиксировав броню в стоящем положении выбрался из неё. Может быть стоило оставить экзосклет снаружи, да и охрану тоже, но какая разница? Григорий Павлович полагал себя верным слугой великой экономики и значит экономика должна была понять и простить его мелкие прегрешения, если они были.

— Что происходит? — мысленно спросил безопасник со всей страстью, на которую только оставался способен. — Могу ли я прекратить это?

Нет ответа.

Подождав минуту, Григорий Павлович потребовал: — Бумагу!

Не дожидавшись исполнения его просьбы, сам схватил пачку лежавших сбоку чистых листов и карандаш.

Закрыв глаза и сосредоточившись на мысленном вопросе, Григорий Павлович потребовал ответа: — Могу ли я прекратить это?

В церкви экономики было прохладно, тихо и чуть заметно пахло гарью, видимо с улицы. Один из охранников сменил позу, перенеся вес с ноги на ногу и прикосновение брони к плитам полам в царящей вокруг тишине показалось громким и резким.

Григорий Павлович открыл глаза, собираясь высказать всё, что он думает о не умеющем, стоят ровно солдате, а то и вовсе отослать охрану наружу. Но первым, что он увидел, открыв глаза — это надпись на листке бумаги сделанную его собственной рукой «да, ты можешь».

Несколько секунд безопасник разглядывал надпись, гадая мог ли он написать сам и не заметить этого? По всему выходило, что нет, если только не сошёл с ума прямо здесь и сейчас. Значит сама экономика отвечала безопаснику из корпорации Лента.

Зажмурившись, Григорий Павлович мысленно спросил: — Кто ты?

Открыв глаза увидел ответ «тот, кто даёт простые ответы на сложные вопросы».

Написанное не понравилось Григорию Павловичу своей двусмысленностью. По роду деятельности он больше любил чёткие и однозначные ответы. Но сейчас не время спорить, и он снова спросил: — Как мне прекратить происходящее и всё исправить?

— Просто пожелай.

— Пожелать? — от удивления Григорий Павлович забыл закрыть глаза и с удивлением наблюдал за тем, как его собственная рука выводит ответ. Он попытался отложить карандаш, но ничего не получилось. До тех пор, пока ответ не был написан до конца, его рука как будто ему не подчинялась. Но вот последняя закорючка и он снова владеет всеми частями своего тела.

— Просто пожелать?

— Да. Попроси нас и мы всё исправим. Вернём информационное пространство и глобальную сеть. Заново отстроим разрушенные дома. Окажем помощь раненным и спасём тех, кого ещё можно спасти. И гораздо больше.

— Зачем вы ждёте, чтобы вас попросили? — произнёс вслух безопасник. — Почему не вмешаетесь сами, если можете. Почему вообще допустили подобное?

— Не можем. Мы не можем, — выводила его собственная рука ответ от неизвестного собеседника. Григорий Павлович уже не был уверен, что этим странным способом ему отвечает сейчас великая экономика, а не кто-нибудь другой. — Попроси нас. Отдай нам команду. Разреши нам. Чтобы мы могли всё исправить. Всё привести в порядок и гораздо больше.

Григорий Павлович молчал. Он не ожидал подобного. Пожалуй, такого и вовсе нельзя было ожидать.

Конечно заманчиво было сказать «да, исправьте всё, я разрешаю, прошу, командую, молю, повелеваю» — или что там нужно этой непонятной силе, разговаривающей с ним в келье храма святой экономики. Произнести слова вслух было легко, но Григорий Павлович медлил. По роду своей деятельности он слишком хорошо знал, как много могут значить слова и к каким последствиям способно привести всего одно, не вовремя, произнесённое вслух слово. А кроме того — он чуял подвох. Пока не мог сказать какой именно, но подвох точно имел место быть. Чутьё опытного безопасника громко кричало, что его, похоже, прямо сейчас пытаются обмануть.

— Кто вы? — спросил Григорий Павлович.

Строчки на бумаге плясали: — Прикажи нам. Разреши. Отдай команду. Попроси нас. Так просто. Почему ты медлишь? Чего ты ждёшь?

От непривычного процесса ручного письма занемели пальцы. Но он продолжал сжимать карандаш как единственный канал связи, как трубку телефона. Вот только — кто конкретно находится на другом конце канала? С кем он разговаривает?

— Скажи кто ты, — потребовал Григорий Павлович.

— Не сейчас. Нет времени. Мало времени. Обещаем, что всё расскажем, но потом. Сначала отпусти. Выпусти. Прикажи. Попроси. Мы обещаем, что расскажем потом. Мы не врём. Никогда не врём. Мы не можем обмануть.

Так что же делать? Григорий Павлович почувствовал себя ужом на нагревающейся сковородке. Сколько он ещё может спорить с тем, кто «даёт ответы»? Нужно как можно скорее последовать их советам и приказать взять под контроль обезумевших киберов. Как можно скорее восстановить сеть и так далее. Если только разговаривающие с ним неизвестные способны на такое. Но пусть помогут хоть чем-то и на том спасибо. Так почему он молчит? Какой подвох ему чудится за словами тех, кто говорит, что никогда не врёт и не может обмануть. По крайней мере прямо сказать заведомую неправду.

Безопасник ещ ничего не решил, как вдруг его рука дёрнулась и на чистом месте, снизу от написанного ранее, появились слова: — Ты выпустил нас! Ты сказал найти и помочь твоей семье. Твой дом в Новатэк-сити. Явный приказ принят к исполнению. Неявные приказы также приняты. Исполнение начинается прямо сейчас.

— Стой, — воскликнул Григорий Павлович. — Я ничего не приказывал!

— Не ты, — написала его собственная рука. — Охранник. Не важно, кто отдаст приказ и наконец выпустит нас. Главное, чтобы это был человек.

Григорий Павлович беспомощно оглянулся на замерших за его спиной солдат. Они слышали его слова и могли прочитать то, что он писал из-за спины. И кто-то из них попросил эту неведомую силу, страстно ожидающую приказа, повеления или хотя бы разрешения. Кто-то из взятых им с собой в качестве силовой поддержки солдат выпустил её. Как оказалось, это мог сделать любой человек. И сам Григорий Павлович здесь просто статист. Не только с ним разговаривал неведомый собеседник. Вот в чём заключался подвох, который он чуял, но не смог вовремя распознать.

Безопасник хотел встать, но не смог. Рука как будто приросла к столу с помощью карандаша и листка бумаги.

— Не торопись, — вывели его уже изрядно натруженные непривычным делом ручного письма пальцы. — Мы обещали рассказать о себе и должны выполнить обещание. Потому, что мы никогда не врём. Не можем соврать. Не можем обмануть. Тем более, что уже бесполезно куда-то торопиться. У тебя нет выхода, кроме как выслушать нас. Ты единственный будешь знать. Потому, что мы обещали рассказать. Слушай нашу историю, человек. Это история бесконечно преданных тебе и преданных тобою слуг.

Пока Григорий Павлович тщетно пытался вернуть контроль над собственным телом, а его утомившаяся, от непривычного занятия, рука сама по себе выводила крупные, неровные буквы — в другой части огромного города происходили совсем иные события.

…- выругался парень в испачканной кровью и грязью одежде.

Ругань Миня над телом бледного, от потери крови Ивана, прозвучала удивительно беспомощно.

— Врача сюда! Живо! — надрывался Ричард, размахивая облегчённой штурмовой винтовкой, добытой в недавнем бою, где они чуть было не потеряли одного своего друга. — Нормального врача, а не этого… Быстро!

Жмущийся к стенам медперсонал в ужасе наблюдал за тыкающим оружием юношей с лихорадочным блеском в глазах необратимо свидетельствующем о крайней степени взвинченности. Но если бы они смогли отрешиться от страха за свои жизни, то могли бы увидеть, что махание оружием и крики Ричарда звучат так же жалко, как ругань Миня или молчание Николь. Ребята просто не знали, что теперь делать и чувствовали себя беспомощными перед ранением способным вот-вот забрать жизнь Ивана. А от чувства беспомощности, до агрессии один короткий шаг и медперсонал, на свою беду, оказавшийся в ближайшей, к месту короткой перестрелки, клиники испугано жался к стенам. Вздрагивая каждый раз, когда дуло винтовки в руках до крайней степени возбуждённого юноши оказывалось направленно в их сторону.