Вошли в деревню. Ничего такого не замечаю. Заходим в дом, Стёпка матери говорит: вот мол Никита, помог мне сено нагрузить, дай нам поесть. Я вдруг понимаю, что со вчерашних бутербродов ничего не ел.

Стёпкина мать подала на стол. Овощи, молоко, творог, хлеб. Но не буханка, а ломти как от домашнего каравая. Аппетит был зверский. Поднимаю глаза, смотрю вокруг – ничего понять не могу. Какое-то всё старое, самодельное. Свеча в подсвечнике заплывшая, будто постоянно горит. А телевизора в комнате – нет! Никакого, даже старенького или самого дешёвого. Удивился – как это в доме ящика нет! Так не бывает!

Знаю, правда, одного отцовского приятеля, так у него телика нет принципиально. Мешает, говорит, только, а новости по Интернету узнать можно. Но это по идейным соображениям, а здесь что?

Смотрю внимательнее. Ни люстры, ни абажура под потолком. Вдруг замечаю – нет ни проводки, ни выключателей, ни розеток – ни-че-го такого. О компе, стало быть, и говорить нечего. Электричество что ли сюда не провели? Да быть того не может! Вечером уличные лампы светили, до деревни от столба к столбу шёл.

Замечаю отрывной календарь на стене. У нас дома на моей памяти такого никогда не было, и вообще ни у кого не видел – а тут висит. Понятно, деревня – что с них взять? И дата крупно так напечатана – двадцать пятое. Это как? Вчера было седьмое августа, точно помню. Значит, сегодня восьмое. Может, листки с двадцать пятого июля почему-то не отрывают?

А Стёпка из дома зовёт. Бежим к Волге мимо церкви, где вчера был. Что такое? Никакие не развалины, стоит себе почти как новенькая. Люди выходят. И ограда вокруг, солидная такая решётка с каменными столбами. Но ведь только вечером шёл – совсем не так всё здесь было! Или это у меня тараканы в голове? Вот только вчера или сегодня?

Стою как вкопанный. Стёпка тоже остановился, смотрит на меня. Я – на него. И оба ничего не понимаем.

– Ты чего? – спрашивает.

– Да вот, вчера здесь почти развалины были, а сегодня церковь с оградой.

Тут он пальцем у виска покрутил:

– Какие развалины? Ей уж больше ста лет. Сколько себя помню, всегда такая была. Меня в ней и крестили.

– Давно?

– Что давно?

– Крестили.

– А как родился. Как же иначе?

Понимаешь, Миша, тут я испугался. Не знал пока чего именно, но испугался. Не по себе точно стало.

Спустились к Волге, побежали по берегу за деревню. Стёпка сказал, они там купаются.

По дороге ещё три его приятеля присоединились. Смотрю, пляжик такой небольшой. Песок среди камней.

Раздеваемся. Они на меня глаза таращат, на мои плавки пальцем показывают. Смотрю на них – стоят голые и ничуть не стесняются. Не то чтобы меня это сильно удивило – в бассейновом душе до и после тренировки все так, ничего особенного. Но всё-таки…

– Что, впервые видите? Это плавки называются, – говорю, и даже вызывающе. Что за идиоты? – В них нормальные люди плавают. А вы что, всегда так? Вдруг девчонки сюда придут?

– А такого быть не может, – отвечают. – Разве что подсмотреть дуре какой захочется – так на всю деревню ославят. А вместе никогда не купаемся.

– А взрослые как? – спрашиваю.

– Они в исподнем или если господа, то в длинных рубахах.

И говорят всё это спокойно, будто так везде и всегда, а я с Марса свалился. Ладно хоть подкол насчёт нормальных людей не поняли. А может, внимания не обратили. Я даже застеснялся, будто это я голый среди одетых. Махнул рукой, скинул плавки и в воду. Ещё подумал тогда, их сушить долго, а если сразу оденусь, так джинсы промокнут и до поезда по дороге не высохнут. А так ветром быстро обдует, и можно одеваться.

Что сразу поразило – вода чистая-чистая. Я в Волге редко купался. Чуть ли не с детского сада в бассейне, так что летом только от воды и отдыхал. А тут с мая не плавал, разогнался своим вольным, как-никак кандидат в мастера. Через Волгу не рискнул, решил вдоль. Опять же на тот берег голым не выйдешь. Проплыл метров двести, повернул, прибавил, а под конец к берегу без рук на спине, спокойно так, для отдыха. Выхожу из воды, они уже обсохли, оделись – и опять глаза таращат.

– Здорово плаваешь, – говорят.

Так, – отвечаю, – восемь зим тренируюсь.

– Зимой – а где?

– В бассейне.

– А что это такое?

Да что происходит? Откуда они такие дремучие взялись?

И тут я выругался. Не со зла на них, а просто так, от удивления. Ну, как обычно у нас на улице, мы и не замечаем давно. Они аж покраснели:

– Да разве так можно, так только пьянь подзаборная говорит. И отец Александр раньше, когда в школе учились, ругал, да и сейчас нам часто об этом напоминает и строго следит, чтобы не было таких слов. А уж кто скажет чего непотребное, сразу наказание.

Какой отец Александр? Какое наказание? Пацаны деревенские – и чтоб без мата? Какие такие господа в длинных рубахах? Что это за медвежий угол в двадцать первом веке в часе ходьбы от асфальта с машинами и прочей цивилизацией? Куда я попал? Сам я, вообще-то, стараюсь не ругаться. А тут просто голова кругом, каждую минуту новые непонятки.

– Ладно, – говорю, – больше не буду. Случайно как-то получилось.

Вдруг замечаю – они мою одежду внимательно так рассматривают.

– Штанов не видели что ли?

– Нет, – говорят, – таких не видели. Смешно – рыжими нитками сшиты, будто чёрных не нашли. И слова на них зачем-то написаны, да ещё совершенно непонятные, в самом большом только две буквы знаем, А да Е. А что это такое?

Значит, не только Стёпка, а все они впервые джинсы в руках держат. И латиницу видят тоже впервые, если буквы не знают. Даже вранглер не прочитали, не то что рэнглер. Но у нас в школе английский со второго класса. Или у них совсем его нет? И вывески разные, этикетки на латинице – ни разу в жизни им на глаза не попадались? Может, сговорились и разыгрывают меня? А тогда церковь с оградой – тоже розыгрыш?

Посмотрел на них повнимательней. Все босиком. Одежда ничего особенного. Штаны да рубахи безо всяких лейблов, молний, заклёпок. Ну и что, что их нет? Зато заплаты есть, пришиты аккуратно, почти как у хиппи на фотках. Подумал было, может, под них косят? Да вроде бы не похоже. Лица у всех вполне нормальные, необкуренные, смотрят осмысленно. И говорят без выкрутасов, не на олбанском. Вдруг замечаю – они меня тоже рассматривают чуть ли не сверху донизу со всех сторон. А что во мне такого можно увидеть? Всё как у всех. Это у них что-то не так!

И тут до меня дошло, что я голый перед ними стою. Хоть и пацаны одни рядом, а всё равно как-то сразу неудобно стало, даже покраснел:

– Ну, так хоть плавки отдайте, а остальное смотрите себе.

– Да ладно, одевайся.

Собрался быстро, они ещё на молнию внимание обратили, пришлось объяснять. Пошли наверх. В голове – сам не знаю что. Деревня, конечно, не город, понятно. Одеваются проще. Но чтобы молнии на штанах никогда не видели? Джинсов?! Отец рассказывал, когда ему как мне было, ими друг перед другом ещё хвастались. А про времена деда и говорить нечего – не все достать могли! Стоили чуть ли не как велосипед! Не сразу поверил, что так могло быть. А сейчас это рабочая одежда, все кому не лень носят. В прошлом году с отцом в деревне у магазина остановились, так на ступеньках старик сидел в валенках с галошами, в фуфайке – это летом-то – и в джинсах! Раньше он, наверное, и слова такого не знал, не то что увидеть. И ещё деда одного видел – траву косил, ну прямо как здесь. Седая борода, рубаха длинная ниже пояса. Только рубаха джинсовая и в руках триммер. А деревня ничуть не столичнее этой. Почему же здесь джинсов ни на ком нет? Хотя бы самых дешёвых, секондхэндовских? Похоже, они и слово это не поймут! Машин дорогих не вижу – понятно, откуда им здесь взяться? Но ведь никаких! А в деревнях вдоль дороги, когда в мышиный музей ехал, чуть ли не у каждого дома гараж, а о припаркованных и говорить нечего. В деревенских домах бывал, но мебель там не самодельная и телевизоры у всех, даже спутниковые тарелки попадаются.