Вокруг понемногу появляется народ. На меня никто особо не смотрит, у всех свои дела. Да и я не заглядываюсь. А что? Одежда на предках по фильмам привычная. Разве что против нашей женщины не в брюках, подолом улицу подметают, а на молодых юбки хоть и покороче, но тоже не из папиного галстука сшиты. Ну и макияжа заметно меньше, если вообще есть.

Так что смешаюсь со всеми и пойду просто так. Первый знакомый неснесённый дом, шестьдесят первый по нашему счёту, сейчас оказывается от площади вторым. Стало быть, на набережной снесли только этот угловой двухэтажный, шестьдесят третий. Ну, и остальные три до Большой Казанской, итого весь квартал. С другой стороны площади шестьдесят девятый, это я помню. Значит, два номера между ними и должны быть оба храма. Всё выстраивается. А этот шестьдесят третий, уютный такой, с балконом на углу, не повезло ему. Но потомки не виноваты, мост надо было строить. Хорошо хоть не за счёт собора…

Однако не путеводитель же я пишу. Зачем перечислять дома? Ежели через два дома в сторону Стрелки от этого первого – шестьдесят первого в моё время был Сбербанк, а до него Госбанк (местное, понятно, отделение, мы не в столице), то сейчас Волжско-Камский опять же банк. Это я знаю, да и вывеска подсказывает. Отличий не видно – банки всегда были хорошими хозяевами и портить вид глупыми ремонтами не давали.

Стрелка ещё далеко, а впечатлений уже хватает. Не мешало бы передохнуть да на Волгу поглядеть. Подхожу к очередному гранитному столбику и замечаю, что ограда – другая. Короткие чугунные пролёты на гранитных опорах. Понимаю, что ночью, на той части набережной, было то же самое. Именно такие вижу каждый день у костёла на другом конце города по дороге на работу. Видел. Но костёл, насколько помню, построят лет через пятнадцать. Стало быть, решётки для него могли лить в те же формы или уже потом частично перенести отсюда. Впрочем, это мелочи. Но сообрази я в темноте ощупать саму решётку, наверное, ещё больше бы запутался.

Опять пристани. Правда, место поцивильнее, пристани пассажирские. Двухпалубные колёсные красавцы, давно списанные, сгнившие или переплавленные, здесь волжские короли. Я их вижу впервые, разве что у Рязанова в кино, а дед рассказывал, после войны они ещё ходили. Под другими, понятно, вполне советскими названиями. К причалу подходит «Боярышня». У другого причала «Князь Андрей Боголюбскiй». На палубе дамы в длинных платьях. Рядом, как водится, кавалеры.

Интересно, о чём они говорят? А о чём, собственно, они могут говорить? Встречаются, провожают, флиртуют… Они что, сильно умнее нас?

Жаль, фотоаппарата нет. Сейчас бы цифровичок с хорошим зумом – такие портреты предков можно было бы сделать! На старых фотографиях они действительно выглядят весьма интеллигентными, даже умными. И взгляд глубокий. Особенно на групповых. Все респектабельные, аккуратные такие. Смотрят друг на друга уважительно. Какой-то идеальный мир! И рядом – фотки нашего времени. Именно фотки в отличие от тех благородных фотографий. В чём же дело? Мы в целом вроде бы не глупее, а положишь снимки рядом – и всё ясно.

Всё – да не всё. Что такое фотография в конце девятнадцатого века? Это поход в фотоателье. Значит – готовятся заранее, идут не в чём попало. А там фотограф долго и серьёзно всех рассаживает, объясняет что и как. И настрой у людей как на серьёзное и важное дело. Ежели фотографа к себе приглашают, собираются не меньше. Понимают, что внуки-правнуки, к которым они вроде как обращаются перед этим деревянным ящиком, только по фотографиям и будут их представлять. Через полвека фотоаппараты станут плёночными, лёгкими и общедоступными. Снимают, что в объектив попадёт. Какая там подготовка, какие умные глаза? О выстраивании кадра и говорить нечего. Мгновение ловят. Удачное или нет – какая разница? Но с плёнки хоть печатали не всё подряд… А с цифровиком работают, как автоматчик в жарком бою. Заполнится память, карту поменяют и снова курок давят. Думают, небось, что качественный снимок автоматически получится. Сам так когда-то начинал, да хорошо друзья, посмотрев несколько папок моих художеств, мордой по столу провезли и что обо мне подумали, то и высказали. Мало-мальски серьёзным фотографом, правда, не стал, однако перед людьми хотя бы не стыдно. Но всё равно почти игрушка в руке на улице и солидный деревянный ящик в ателье на штативе – слишком большая разница. Вот и получались у того же Пийра фотографии, которые и через сто с лишком лет смотреть хочется, а многое через эти самые сто лет снятое потомкам не дай бог увидеть…

А мобильник? Со связью всё ясно: в пространстве – пожалуйста, ежели ты в роуминге. Но не во времени. Однако в аккумуляторе, может, что-то осталось хоть на несколько снимков? Портрет, правда, сделать будет трудновато, разве что под нос какому франту сунуть. Но пейзаж волжский может получиться. Качество, конечно, не бог весть какое. Что с мобильника взять?

Запускается. Даже пёс улыбнулся. Снимаю. В кадре нижние причалы, телеги, пролётки. Люди крутятся. Вернусь – распечатаю. Краеведы точно ошалеют.

– Извините, Вы случайно не на Ольгу Константиновну работаете?

Не успев сделать снимок, оборачиваюсь. Гимназистик лет пятнадцати плюс-минус год. В совершенно настоящем мундире. Смотрит с интересом. Но не то чтобы сильно очень, а так, с небольшим. Удивляется будто не тому, что у меня в руке, а чему-то другому.

– Н-нет… А кто такая Ольга Константиновна?

– Фальк. А Вы разве не знаете, у неё типография и магазин через два квартала отсюда. Там и печатают, и продают.

Та-ак. По открыткам я не спец. Однако, насколько помню, местные сюжеты на них появились аккурат с началом двадцатого века. Вроде бы их ещё не должно быть, если, конечно, мужичков тех правильно понял. Но год, год какой сейчас?

– Тысяча восемьсот девяносто восьмой.

– А? Что?

– Вы спросили, какой сейчас год. Я и ответил.

Значит, последняя фраза была не в голове, а на языке. Ладно, как-нибудь отговорюсь. Подумаешь, гимназист. Не полицейский же.

– Ну и хорошо. Пусть будет девяносто восьмой. Проветриться с утра вышел, и год не знаю. Непорядок. А снимаю сам для себя, на память.

– Понятно.

Ему понятно! Мобильник в девятнадцатом веке его ничуть не удивляет, будто свой у него в кармане, а в ранце на всякий случай ноутбук! Как же в гимназии без него?! Да у папы в каком-нибудь Волжско-Камском банке прямой выход в сеть! Торчит, небось, на службе в соцсетях, чтобы дома не тратиться. Интересно, у кого из нас двоих крыша поехала?

Пассажирские причалы. Место встречи с Никой

Вглядываюсь. Пацан как пацан, к своим пятнадцати плюс-минус год с маленьким намёком на предстоящую взрослость подвытянулся. Лицо, правда, ещё вполне детское, усы-борода и не думают вылезать даже в виде цыплячьего пуха, сидят где-то в глубине души, часа своего ждут, шейка тощая из мундира торчит. Обычный русско-волжский типаж. Пройдёт мимо – и внимания не обратишь. Впрочем, что-то в нём такое есть. Непонятное. И дело не в мундире, хотя таковой я впервые вижу.

Ловлю его взгляд. Вижу, что и его интерес ко мне понемногу повышается. Не к тому, что у меня в руках, а именно ко мне. Почему же он подошёл?

О Господи, наушник в ухе! Провод под куртку сползает! Интере-есно! Вроде бы уже нечему удивляться, а на тебе! Может, действительно кино снимают, а мы с ним случайно в кадр влезли? А дома снесённые тогда откуда взялись? Срочно построили – или они лазерно-тридэшные какие-нибудь? Но выглядят вполне натурально. И люди выглядят настоящими. И разговаривают. Подойти потрогать? Не людей, конечно, не поймут. Дома на площади. О пристанях да баржах и говорить нечего. А тогда биржи нет – это, надо полагать, антитридэшное? Инвертор в схему добавили? Да ещё мост таким же макаром убрали, чтоб не отсвечивал? Какая-нибудь кинотехнология стелс? Наконец, пацан-то не в джинсах-футболке – в мундире!