– Года на три постарше тебя нынешнего. И что? Хочешь спросить, на чью сторону пойду?

– Смысла нет. Если тебе учиться не надоест, в университете будешь только этим и заниматься, все брожения умов пройдут мимо тебя. Затянет наука – это хоть здесь, хоть в эмиграции. В противном случае сейчас всё равно не поймёшь, с кем будешь. Демагогии и там и там полно. Какая затянет – чёрт её знает! Это нормальным здешним гимназистам дело увлекаться – но не тебе, знающему будущее.

– А если будущее переделать?

– Эффект бабочки? Ты о нём слышал?

Ника кивает:

– Так, кое-что. Ты веришь в него?

Ого как спросил! Не что это такое, не есть он или нет. А верю ли! Похоже, мальчик умнее, чем я думал.

– Как тебе сказать… Когда читаю или фильм смотрю – верю. А пытаюсь осмыслить – что-то не то. Может, мы сейчас не в нашем прошлом, а в каком-то параллельном мире, и такого прямого влияния нет…

– А какое есть?

– Да откуда я знаю! Если я здесь женюсь и заведу детей, теоретически могу быть сам себе правнуком. Ты, кстати, тоже.

Ника краснеет:

– Да мне только пятна…

– Да знаю я твои пятнадцать! Ну а лет через пять-семь? Тебе же не навсегда пятнадцать! И мне пятнадцать было, и, представь себе, даже меньше! Под стол пешком ходил! А в своё время будет сорок-пятьдесят-шестьдесят, и тебе тоже, куда денешься! И в начале двадцать первого века ни нас с тобой уже не будет, ни твоих гимназистов. Даже нынешним грудным младенцам – и тем больше ста исполнится. Если кто доживёт.

– Нас с тобой не будет – здешних или тех?

– Всё относительно.

– От ответа уходишь? Так что делать?

– Откуда я знаю? Жить. А что ещё?

– А как жить?

– Как все. Вот ты учишься, взялся всерьёз. И правильно. Дальше увидим.

– А ты как?

– Месяца два-три надо осмотреться. Летом в деревне поработаю, к дяде Игнату твоему в батраки наймусь. Возьмут? Я работать умею.

– Не знаю. Батраку платить надо, а у него есть два работника.

– Ты со Стёпкой?

– А что, мы справляемся…

– Или ещё к кому-нибудь. Много не возьму. Прокормиться – и будет. А к осени посмотрим. Ладно, хватит пока об этом.

Опять молчим. Я подпираю голову руками и чувствую модную в двадцать первом веке двухдневную щетину.

– Ника, а ты случайно не знаешь, как здесь бреются?

– Я не знаю даже, как это делают там. Извини, не дорос ещё. То есть видел, конечно, механические и электрические бритвы в магазинах. У отца была безопасная с лезвиями…

– Я не об этом. Надо будет – сам сумеешь, ничего сложного. Вот только у меня с собой никакой нет. Да безопасную, наверное, ещё и не изобрели… Может, какая у хозяйки от мужа осталась? Спроси.

Ника спускается вниз и скоро возвращается с клинком.

– Только такая.

Опасной бритвой мне пользоваться не приходилось, только в кино видел. Осторожно беру её в руки и понимаю, что бриться не буду. Жить хочется.

Складываю лезвие и кладу бритву на стол. Ника аккуратно берёт её, раскрывает и вертит в руках. Потом, пытаясь скрыть появившуюся гримаску и придать лицу мужественный вид, тыльной стороной лезвия старательно проводит по щеке. Опять понятные претензии на взрослость?

– Суперменствуешь? А лезвием слабо?

– Это тебе слабо, а мне не к спеху, обойдусь сегодня, – и без того полусерьёзная гримаска расплывается в улыбке.

Подставился мальчик. Ладно, отвечу:

– Ага, и завтра обойдёшься, и послезавтра… Разве что каждое утро полотенцем – и нормально будет…

– Я даже зубы с трёх лет по утрам чищу! А ты трусишь? – Ника вроде бы пытается меня задеть.

– Если и так, то что? – перспектива ежедневной дуэли со своим лицом меня совершенно не прельщает. Со временем, конечно, привыкну, но всё-таки…

– Да ничего. Может, с бородой походишь? Для деревни будет в самый раз, там все так.

Действительно, зачем мне выделяться? И потом, времена не петровские, дресс-кода какого тоже нет. Даже царь…

– Пожалуй, ты прав. Стану деревенским мужиком.

Ника копается в ранце, что-то перекладывая. Правильный гимназист уроки учить собрался? Может, пора отдохнуть?

– Младший брат из будущего, ты сейчас очень занят?

– А что?

– Да по городу хочу прогуляться, посмотреть. Давно не видел. До гимназии дойдём…

– Смеёшься? Она мне за год надоела!

– Да? А ты говорил, что учиться нравится.

– Нравится. Но – учиться.

– А что ещё?

– Правила строгие. Во-первых, ходить только в мундире. Если кто увидит в чём другом даже в самое свободное время – наказание. Правда, мне особо и не в чем. Не в джинсах же! Разве что вечером дома иногда надеваю. Во-вторых, запрещено ходить в театр, в библиотеку, на любые лекции. Надзиратели буквально шпионят за всеми. Утром в гимназии обязательная молитва…

– Ты, кстати, крещёный?

– Мама окрестила в пять лет. У нас не я один крестился, но в церковь даже по праздникам мало кто ходит. А здесь строго. Впрочем, видно, что стоят большинство по обязанности.

– А ты?

– Когда как. Чаще по обязанности, хотя раза два что-то зацепило. Но по церковной линии точно не пойду.

– Так как насчёт прогуляться?

– Пойдём. Куда желаете, старший брат мой?

Последняя фраза означает, что серьёзный трёп надоел и Нике. А может, не знает, что ответить. Что ж, вчера он мне вопросов накидал. Сегодня квиты.

– Пойдём по Крестовой.

Мы выходим на Большую Казанскую. Опять бродилка по знакомому незнакомому городу. Дома не перестроены, асфальта нет.

– Ника, а ты знаешь, где чей дом?

– В смысле?

– Кому какой принадлежит.

– Нет, а зачем мне это?

– Как это зачем? Наши краеведы историю всех особняков давно уже копают. Кто и когда построил, кто, кому и когда продал…

– Хозяев больших да богатых домов и так весь город знает – чего изучать? Лет через сто, может, и интересно будет, а сейчас незачем. Правда, в некоторых бывать приходилось, где ребята из моего класса живут.

Крестовая изменилась мало

На Крестовой почти всё узнаваемо, кроме, естественно, важни на самом Кресте, которую вижу впервые, если, конечно, не считать всё тех же старых открыток. Главное отличие – кованые навесы над тротуарами. Смотрятся вполне презентабельно, но с ними даже сейчас явно тесновато. Останется из них только один – балкон на углу Угличской, где лет через сорок или немного меньше появится книжный магазин, с которым у деда и отца связано многое… Уцелей все навесы – и улицу точно пришлось бы делать пешеходной. В центре дома каменные, выглядят побогаче, много вывесок. Некоторыми, похоже, хозяева магазинов откровенно хвастаются. Ближе к гимназии попадаются и деревянные.

Гимназия новенькая, фасады ещё доделывают, чтобы объединить с последним флигелем.

– Ника, а там ты не здесь учился?

– Как ты сказал? Там – не здесь? Забавно, но понятно. Нет, уже в новом здании.

– Я тоже нет, но мои дед и отец здесь. Отец ещё печи застал, правда, уже не топили. А в тот год, когда он школу закончил, их сломали.

– Сейчас зимой топят. Тепло.

Идём дальше. Огромная по местным меркам Крестовоздвиженская церковь с колокольней. Хоть и знал, что стояла здесь такая, и на открытках не раз видел, а немного не по себе стало. Такую махину разломали и вывезли, как и не было. А вот жилые дома вокруг явно попроще, но довольно новые, каменных немного. До нашего времени мало что уцелеет. Окраина, тюремный замок – и всё. Впереди видно первое за городом село – очевидно, Иваново. Тракт на Мологу. Туда поедем обязательно, но не сегодня. Возвращаемся.

Так проходит несколько дней. Ника с утра в гимназии, я занимаюсь мелким и не очень ремонтом, чем весьма радую Лукерью Матвеевну, и брожу по городу. В ограде набережной нахожу знакомый камень с выбитой датой – 1838-го года. Стоит, правда, в другом месте, но уцелеет, старик. Дня через два уже вполне спокойно гуляю по площади, смотрю что почём, благо день базарный и народу на таком пятачке собралось немало. Приценяюсь так просто – вдруг пригодится. Здесь подешевле, чем на Мытном, но и торгуют с каких-то разваливающихся прилавков, а то и прямо с телег. Товар обычный, деревенский – несут прямо с парома. Лукерья Матвеевна, кстати, здесь запасается.