– Шутишь?

– Ты первый начал.

– Ладно. Днём посмотрел на календарь. Увидел, что листки всё же отрывают. Двадцать пятое оказалось июлем, и год тысяча восемьсот девяносто седьмой. К вечеру из города приехал Стёпкин отец, дядя Игнат, и по его рассказу я понял, что мне туда ехать незачем. Ещё утром попробовал хоть кого-нибудь вызвонить – пустой номер. Даже сто двенадцать не отвечает. В сеть выйти тоже не получилось. Пришлось попроситься остаться дня на два-три. Дядя Игнат предположил, что я из дома сбежал, но я вроде убедил его, что всё в порядке и вообще я хороший. Остаться разрешили, с тем что буду возить со Стёпкой сено. А почему бы и нет?

– Но это на два-три дня…

– Да мне в тот вечер вообще показалось, что это сон какой-то. Что утром проснусь у себя дома, врублю комп и пойму, что это было. Может, это всё только со мной случилось – родник такой попался типа не пей, Иванушка, в прошлое попадёшь? Вряд ли, тётка с бутылями – значит, многие туда ходят. А может, не только со мной, и уже на всех форумах жужжат? Типа внушил кто-то всем этот девятнадцатый век, а потом отыграл назад. И ночь будет как прошлая, только в обратном направлении. Вечером пошли спать как стемнело – скучно показалось: ни компа, ни телевизора. Казалось, любую лабуду посмотрел бы с удовольствием. А Стёпка зазвал на сеновал – непривычно, но здорово, сено душистое и мягко. Он меня всё выспрашивал, а я выкручивался. Правду говорить – не поймёт да ещё подумает, что я над ним издеваюсь. Сказал, что живу в Угличе – не далеко и не близко, что в прошлом году полгода жили в Англии, оттуда и одежда. Ну и всякое такое. Даже несколько фраз по-английски выдал. Вроде поверил.

Ника замолкает. Я слушаю достаточно внимательно, всё ещё пытаясь найти хоть какую зацепку в его рассказе. Зацепку, которая позволит понять всё происходящее. Родник, понятно, совсем не при чём – в этом случае я давно уже был бы где-нибудь у шумеров или охотился на мамонтов. И если бы только я – к этому роднику две деревни ходят. Но попытку анализа перебивает интерес:

– А утром?

– А что утром? На сеновале и проснулся. Сначала кайф от сна и сена, потом всё понял. Утра с противоположным знаком не получилось. Весь день со Стёпкой сено возили, потом на Волге в той же компании и в том же виде. Уже как-то спокойно, будто всю жизнь так. Пацаны смотрели, как плаваю, старались изобразить что-то подобное. Они-то умели только на сажёнках. Со временем немного научились. Я хоть и не тренер, но помнил, как меня учили в бассейне, подсказывал. Потом дядя Игнат понял, что мне никуда отсюда не хочется уходить. Хочешь, говорит, оставайся. Вам со Стёпкой вдвоём веселее будет. Да и научишь его чему-нибудь, что сам знаешь. А то он только читать-писать-считать умеет да закону божьему кое-как обучен. Работать вроде можешь, не лентяй. Я даже покраснел тогда – меня дома особо не за что было хвалить, жил как все. А ежели, сказал, полиция придёт – сам выкручивайся. Скажу только, что прибился сюда, работает за еду. Да и мал ещё, подумалось, чтобы согрешить где да от полиции прятаться. А не будут тебя искать, так и живи. Домой захочешь – помогу добраться. Вот так.

– Но это ты крестьянским сыном стал. До гимназиста ещё далековато. Кстати, ты в каком классе?

– В шестом.

– Я так и подумал. В гимназию поступали, насколько знаю, лет в девять после приготовительного класса или домашнего обучения. Стало быть, ты примерно со своим возрастом учишься. И как это получилось?

– Миша, у тебя никогда не бывало какого-нибудь необыкновенного везения?

– Какого?

– Ну, когда что-то случается, и ты понимаешь, что и мечтать об этом не смел.

– Например?

– Даже не знаю… Если по мелочи – тебе срочно нужны деньги, немного, но и их под рукой нет. Случайно дают на сдачу лотерейный билет, открываешь – там нужная сумма. А поскольку лотерея моментальная, деньги выдают сразу. Или на экзамене – знаешь один билет, его и вытаскиваешь. Понимаю, что примеры несерьёзные, но ничего умнее в голову не лезет.

– Хочешь сказать, что у тебя что-то подобное?

– Вроде бы. Вот смотри. К августу я от Стёпки уже совсем не отличался. Бегал босиком, джинсы, мобильник и всё прочее было убрано в чулане. Холщовые штаны и рубаха для меня нашлись. Причёска как-то сама собой в заросшей голове растворилась. Да и язык здорово засорился диалектизмами да просторечиями.

– И много ты лингвистических терминов знаешь?

– А я в той жизни в гуманитарном классе учился, так что есть немного. В деревне никто особо не допытывался, откуда я взялся. Для всех я был племянником из Углича, благо у дяди Игната четверо братьев и две сестры да у тётки Марьи, его жены и Стёпкиной матери, пять сестёр. Все кто куда разъехались, замуж повыходили да переженились, так они сами своих племянников сосчитать не могут.

Ну так вот. В начале августа приезжает сестра тётки Марьи с мужем и сыном из Костромы. Я думал, погостить, а оказалось, они оттуда уехали совсем. Муж её каким-то мелким чиновником служил, да со всеми перессорился. Сын их, тоже Никита, как и я, учился в гимназии казённокоштным, то есть от платы был освобождён. Оказалось, что его отец, вроде бы такой невзрачный, в Балканской войне на Шипке отличился. Даже медаль показывал. Он тогда совсем молодым был. И из уважения к заслугам отца Никиту взяли бесплатно, на казённый кошт. Правда, учился средненько.

И хотели они сюда перебраться, а Никиту, значит, в здешнюю гимназию отдать. И документы все с собой были. Как вдруг пришла им в голову мысль вообще уехать на Дальний Восток. Какие-то друзья их давно уже там. Пишут, расхваливают. Земли мол много, а грамотных чиновников мало. Собрались быстро, а Никиту решили было здесь оставить на год учиться, пока там не устроятся. Но он заартачился – учиться надоело, хочу с вами. И тут дяде Игнату пришла в голову мысль – по его документам меня в гимназию устроить. Он давно уже понял, что мне там место. Фотографий в бумагах здешних нет, кто что заподозрит? Меня спросили, хочу ли, так я слова не мог сказать от восторга. Интересно же! Да и на всю жизнь в крестьяне…

– А что? Любой труд, так сказать, почётен, да тебе вроде и нравилось…

– Ну, нравилось. Но мозги-то у меня в двадцать первом веке не под это заточены! Кто его знает, сколько мы ещё здесь пробудем. Так хоть в гимназии поучусь. В общем, отвезли они документы, и меня приняли.

– И ты, конечно, как Волька ибн Алёша, всех поразил своими знаниями?

– Как кто?

– Волька ибн Алёша… Не читал? И кино не видел?

– Не-ет… А что там такое?

Действительно, откуда ему это знать. «Хоттабыч» потрёпанный у меня есть, первая книга, которую отец купил сам, чуть ли не во втором классе, лет пятьдесят назад, если не больше, и фильм явно тех же времён.

– Да там один волшебник заколдовал пацана вроде тебя, и он на географии выдал, что Земля на трёх слонах стоит. А его приятелю, чтобы в кино вечером пустили, быстренько бороду сообразил и дальше в том же духе. Только волшебник из древних был, а у тебя наоборот. Научная фантастика.

– Опять шутишь?

– А что? Главное – не рассказать на уроке физики о радиоактивности, поскольку Беккерель только три года назад её совершенно случайно сподобился открыть, и до здешней гимназии эта новость наверняка ещё не дошла. А строение ядра вообще только мы с тобой можем знать. Ну, и на уроке истории забыть о взятии Зимнего и штурме рейхстага.

– Если бы! Как раз с физикой да историей всё просто – отвечай по учебнику, и далее без проблем. А что делать с латынью, греческим, французским, немецким и русским? О первых двух ни малейшего представления, а в школе я английский учил.

– А что русский? Ты же из гуманитарного класса.

– А что русский? Новая орфография только через двадцать лет будет.

– И что такого? Ставь твёрдый знак на конце, пиши ять да i с точкой.

– А ты случайно старую орфографию не изучал?

– Нет, но тексты читаю свободно.

– Тексты читать не хитро, не церковнославянский, но писать… Буквы-то заменять не везде надо, вот в чём дело.