Молодой Пржебышевский числился в гвардии и с довольно слабым успехом пытался в долг проживать наследство сказочно богатой тетушки, не вылезавшей из своей дремучей тверской глухомани. Княгиня Тверская более чем невзлюбила своего племянника и не раз говорила, что не оставит «жидконогому полячишке» ни копейки.

Угрозы доходили до Пржебышевского, но, обладая легким характером, он не верил словам Старухи, да и не помнил о них, занятый веселыми попойками и сражениями за зеленым столом, обычно неудачными, но оставляющими неистребимую надежду на успех в следующий раз. Однако кредиторы, люди опытные и обладающие тонким чутьем, все больше сторонились мнимого наследника княгини Тверской.

Как раз в то время Илье Ильичу Толстому, тайному подельнику князя Карла Долгорукова, пришла в голову хитроумная идея – обыграть Пржебышевского в долг на миллион рублей, а потом, после смерти княгини Тверской, отсудить эти деньги у предполагаемой наследницы княгини – Поленьки, невесты Александра Нелимова.

Карл Долгоруков, известный тем, что умел с помощью нечистой силы превращать в золото олово и другие металлы, на самом деле только-только приблизился к успеху в этом заманчивом деле, волновавшем тогда умы многих ученых мужей, прославивших потом европейскую науку, как, например, Исаак Ньютон, открывший закон всемирного тяготения в минуту отдыха во фруктовом саду от своих алхимических занятий.

На самом деле деньги для продолжения своих опытов по созданию «мечтательного золота» Долгоруков добывал не в лаборатории, а в своем полуподпольном игорном салоне; его посещали только самые солидные и уважаемые люди, потому что вход в этот салон был заказан всем мастерам, умевшим одним движением руки делать из червовой семерки шестерку путем втирания очков или тому подобных манипуляций с порошковыми картами, рискуя за это получить подсвечником по голове.

Так что часть наследства княгини Тверской, по мнению Пржебышевского ему причитавшаяся вопреки угрозам самой Старухи, была заранее им проиграна и, согласно долговым распискам, принадлежала уже Толстому (а половина – Карлу Долгорукову) и оставалось только отсудить ее. Но положение изменилось. Незадолго до ухода из этого мира княгиня Тверская переписала завещание на совоспитанниц Поленьки.

Сироты росли в доме Старухи и ни разу не вызвали недовольства могущественной и строгой тетушки – особы, справедливости ради нужно сказать, не капризной и не самодурственной. Но твердой в своих мнениях и не зло, но памятливой, и потому в завещании она особо приписала, что числящемуся в силу стечения нелепых обстоятельств и глупейшей игры судеб ее племянником Пржебышевскому она не оставляет в наследство ни гроша, а только совет жениться на какой-нибудь дуре – если таковая найдется – с достаточным состоянием и никогда не брать в руки игральных карт.

Мало того, помня намек Оленьки Зубковой, явившейся на помолвку Александра Нелимова и Поленьки, что, мол, когда Старуха умрет, то ее наследники в силу своей уступчивости не соблюдут устных заветов Старухи и мягкосердечно отнесутся к тем, кого княгиня жестоко порицала, она черным по белому написала в завещании, что запрещает своим наследницам что-либо выделять Пржебышевскому.

Все это осложняло исполнение плана оттягать в пользу неудачливого и нелюбимого тетушкой племянника часть уже проигранного им Толстому (и Карлу Долгорукову) наследства. Осложняло, но не отменяло, так как у Толстого имелся человек, большой искусник решать в судах задачи и посложнее.

Но об этом я расскажу чуть попозже и несколько косвенно, потому что мне необходимо описать события более важные и значимые в жизни моих главных героев, в первую очередь Александра Нелимова. Хотя все авантюры Ильи Ильича Толстого и волей-неволей связанного с ним Карла Долгорукова окажут очень важное влияние на события, участником которых Александру придется стать в силу того, что он замечательно владеет шпагой, любим многими девицами, мечтает о высоких и возвышенных целях и готов сражаться за истину, несмотря на то, что, как и все знаменитые и мудрые философы, посетившие до него эту грешную землю, хорошенько еще не знает, в чем она, то есть истина, заключается.

Однако вернемся все-таки к Александру Нелимову. После смерти Поленьки ничто не удерживало его в родных пенатах, а смерть отца – точнее, его убийство – то есть необходимость найти убийцу и рассчитаться с ним, а также то, что он, Александр, почти заполучил в свои руки отречение Анны и теперь мог колебать троны, толкали его в Петербург, ибо город этот был столицей Российской империи, а только в столицах и вершатся великие дела людьми, обычно приезжающими из далекой глухой провинции.

И Александр давно бы уже умчался в стольный град, воздвигнутый царем Петром I на дубовых сваях среди некогда унылых болот, зато впоследствии воспетый многими поэтами. Удерживало его то, что мешает очень многим провинциалам направить свои стопы в шумную столицу: отсутствие денег.

Имение Нелимовых – Заполье было совершенно разоренным и заброшенным. Но на самом деле так только казалось на первый, поверхностный взгляд.

Как и всякое имение в те времена, оно состояло из двух частей – барской и крестьянской. Барское хозяйство в самом деле находилось в полном упадке. Когда-то давным-давно майор Нелимов случайно поймал своего управляющего на воровстве и выгнал из Заполья. Присматривать за барскими землями майор поручил деревенскому старосте.

Староста вроде бы не воровал. Это был неказистый, кривобокий завистливый и ни к чему не пригодный мужичонка, охочий до чужих баб, однако не пользовавшийся у них успехом. Звали его Аким Серый. Серый – считалось то ли прозвищем, то ли фамилией. Собственная его жена нарожала ему десятка полтора детей – ни один из них не прожил больше пяти лет, и неудачливые супруги коротали свой век одиноко, в полуразвалившейся избенке, презираемые всеми односельчанами.

В старостах Аким ходил благодаря тому, что он обладал особым талантом наушничать, ссорить между собой людей и умению доказывать свою правоту так надоедливо и упорно, что никто не мог противостоять ему в словесных спорах.

Аким и барское хозяйство, и свое собственное довел до полного развала, при этом обвинить его в бездеятельности или неспособности, а тем более заподозрить в воровстве не представлялось возможным. Что касается воровства, то он, конечно, воровал, но такую малость, что не стоит и говорить.

С полсотни заполенских крестьян подались в бега. Оставшихся можно было разделить на три части. Одна, довольно большая часть, в силу лени оправдываемой беспробудным пьянством, прозябала в ужасающей нищете. Другая – больше половины дворов некогда цветущего села – кое-как сводила концы с концами, то перебиваясь по весне впроголодь, то по праздникам сытно и весело.

И десятка три семейств жили по-настоящему богато и, не отличаясь глупостью, не выставляли своего достатка напоказ. Как и советовал французский король Генрих IV, они имели каждый день к обеду курицу в горшке со щами, на Пасху ходили в церковь в сапогах, держали по пять-шесть коров, двух-трех справных лошадей, обитали в хороших, в чистый угол срубленных избах. Жены их рожали по десятку крепких телом и умом детишек – работящих помощников, что ребят, что девок, а в запечках у них сидели столетние старцы, слову которых перечить никто не имел привычки.

Мужики этих семейств, иногда случайно оказавшись вместе, поговаривали, что пора бы потолковать с барином, потому как иной раз и стыдно перед заезжими-проезжими людьми. Старосту надо бы с должности уволить, сильно пьющих определить в рекруты, ленивых посечь – смотришь, село бы и не выглядело развалюхой. Однако, потолковав, всегда приходили к мысли, что мужику указывать барину не с руки, и как там дальше пойдут дела, покажет время.