– Она старше вас?
– Да. Всего на год. Так сложилось, что я во многом полагаюсь больше на ее мнение, чем на свое… Особенно в такого рода вопросах… Так вот, несколько месяцев тому назад я бы, наверное, женился… Но не сегодня…
– Почему?
– Возникли обстоятельства, настолько изменившие мою жизнь, что жена, семья свяжут меня и могут помешать мне исполнить то, что представляется для меня сегодня смыслом и делом всей жизни… То, что я понимаю сегодня как цель жизни…
– Александр, возможно, я спрашиваю вас о том, о чем малознакомый человек не имеет права спрашивать. Я прошу извинить меня, если я…
– Нет-нет, не извиняйтесь. Мы живем с вами рядом вот уже несколько месяцев… И так мало знаем друг о друге. Вы – обо мне. Я – о вас. Кроме рассказов наших барышень о местном Ринальдо-Ринальдини, который от страстной любви стал разбойником.
– Это я от страстной любви стал разбойником? Господи, какая чушь! Хотя… В самом деле, кто я? Разбойник… Да и любовь тоже потом явилась в моей истории… И вот, может, именно поэтому я бы и дал вам совет как человек, который старше вас и который погубил себя… Если у вас действительно есть дело и цель всей жизни… Если вы в чем-то увидели смысл своего существования… Бегите женщин… Связав жизнь с женщиной, вы никогда не достигнете своей цели… А если полюбите женщину, если позволите ей овладеть вашими мыслями, вашими чувствами… То уже ничто не спасет вас… Женщина в этом мире – источник обмана, причина заблуждений.
– Услышали бы вас сейчас наши уездные красавицы. Они-то считают вас самым страстным и романтическим любовником. Но насколько я знаю… Все ваши… Так сказать… То, что переменило вам жизнь, связано с вашими чувствами к дочери Троекурова…
– Никакой дочери Троекурова я и в глаза не видел, до тех пор пока не принял решения убить его… Да, именно встреча с ней переменила мои замыслы. За что я теперь и проклинаю себя… По крайней мере, если бы я убил этого негодяя, я совершил бы месть, и моя совесть была бы спокойна…
10. Исповедь горячего сердца
Сей Дубровский был ему ближайшим соседом и владел семидесятью душами. Троекуров, надменный в отношениях с людьми самого высокого звания, уважал Дубровского, несмотря на его смиренное состояние. Некогда были они товарищами по службе.
А. С. Пушкин.
– Я знаю вашу историю, даже в подробностях, но в изложении наших барышень, а они, возможно, многое домыслили и переврали. У молодых девиц богатое воображение, – продолжил беседу Александр Нелимов.
– Если вам не будет скучно, я расскажу, что со мной произошло. И буду рад, если моя история хотя бы несколько послужит вам для жизненного опыта. Впрочем, я чувствую необходимость высказать все, что пережил, чтобы облегчить душу… И боюсь только, что мое желание исповедоваться покажется навязчивым и я надоем вам.
– Нисколько. Мне даже интересно знать, что произошло на самом деле. Барон Дельвиг пытался объяснить мне ваши обстоятельства, но я ничего не понял.
– Я не посвящал барона в подробности своих злоключений, да у нас и не было возможности общаться – он ведь скрывал мое присутствие от своей матери, меня прятали на чердаке флигеля тетушки барона… Барону обязан я жизнью…
– Барон мой самый близкий друг. Друг детства. Не знаю, сохранятся ли наши отношения в будущем. Уж больно разными дорогами повела нас судьба.
– Да, судьба переменчива… Разве могло год назад прийти мне в голову, что я, гвардии поручик, стану разбойником? И где?! В глухих тверских лесах, вдали от Петербурга, где я был уважаем в кругу друзей, отличаем начальством и имел надежды дослужиться до высоких чинов к радости и гордости отца моего?
– Вы ведь родились в Кистеневке?
– Да. Но мать моя, которую я едва помню и к которой отец мой относился с обожанием, умерла, когда мне едва минуло пять лет. А еще через два года отец отправил меня в столицу, к дальнему своему родственнику – тот пообещал определить меня в кадетский корпус. После выпуска, за успехи в учебе и службе меня зачислили в гвардию. В полку, благодаря вниманию командиров, я, без связей и протекции, довольно быстро получил чин поручика. Как счастлив и горд был отец! Всю жизнь он прослужил в артиллерии, воевал, несколько раз был ранен, в отставку ушел в чине армейского премьер-майора, и продвижение мое по службе виделось ему как продолжение собственной воинской карьеры. Хотя за чинами и наградами он не гнался. Не раз говорил он мне любимую свою пословицу «Служи честно и верно, а начальство заметит и царь наградит», коей всю жизнь следовал сам.
Служба в гвардейском полку, обремененная многими условностями и излишествами, требует денег. Отец мой, ограничивая себя, ничего не щадил для моего содержания, я же, по свойственной молодости беспечности, плохо представлял стесненные бедностью его возможности. Как и все мои товарищи, позволял себе вести жизнь праздную и расточительную. Картежная игра, французские актрисы, прихоти и озорство, иногда опасные дуэли по пустяковому поводу, заканчивающиеся выстрелами в воздух и веселыми дружескими попойками с шампанским, долги, на которые никто не обращает внимания – вот в двух словах столичная жизнь гвардейского офицера.
Конечно, я понимал, что по состоянию своему, имея за отцом одну деревеньку в полтораста душ, не могу равняться с многими из своих товарищей, наследников богатейших родовых вотчин. Но, превосходя их многими другими отличиями – в том числе успехами у женщин, – я надеялся в случае необходимости поправить свое положение с помощью богатой невесты – чему множество примеров имел возможность наблюдать.
Другое год от года тревожило мою душу. Чем далее, тем более жизнь начинала казаться мне пустой и лишенной смысла. Но и эти беспокойные размышления отгонял я той мыслью, что вот-вот начнется война – а слухи об этом возникали то и дело – и тогда, наконец, призванный исполнить долг офицера перед царем и отечеством, покрою я мужеством и преданной службой всю никчемную суету той жизни, которую уже без особого интереса первых опытов молодости веду в праздной и шумной столице.
Однако судьба заготовила мне совсем другое испытание и выдержать его мне не хватило ни ума, ни характера…
Владимир Дубровский умолк, словно собираясь с мыслями. Луна по-прежнему сияла над деревьями старого парка, освещая аллеи, словно днем, особенным, ночным, хотя и ярким, но жидким голубоватым светом.
– Тут надобно сказать несколько слов о взаимоотношениях отца моего с его соседом, богатым помещиком Троекуровым, фамилию коего, вы, конечно же, слышали и ранее. В молодости они вместе воевали. Близкими друзьями не были, однако ж считались товарищами. Служба в артиллерии имеет свои особенности. Человеку бестолковому и неумному – а именно таков Троекуров – в артиллерии продвинуться в чинах несколько сложнее, чем в пехоте или кавалерии. Поэтому, когда отец мой дослужился до майора, Троекуров ходил в нижних чинах и не однажды пользовался покровительством своего более успешного сверстника и товарища.
Потом отец страстно влюбился, женился и спустя несколько лет, после тяжелого ранения, вышел в отставку. Перед этим он обустроил жизнь своего семейства. Продал небольшое родовое поместье в Орловской губернии, а крестьян вывез в имение, доставшееся ему в приданое за женою – то есть в Кистеневку. Замечу сразу: Кистеневку когда-то давно, лет, может, пятьдесят тому назад, родители матери моей купили у Троекурова, известного богача, дяди сослуживца отца моего. Дядя этот вскоре умер, и племянник наследовал его огромное состояние.
Пока отец мой обживался в Кистеневке – а тогда уже и я появился на свет – Троекуров оставался в армии. Он перевелся в кавалерию и вышел в отставку в чине генерал-аншефа. Известно, что в кавалерии дорогая лошадь, подаренная командиру полка, позволяет нарушать и обходить правила старшинства, неподвластные при повышении в чине даже императрице. Троекуров поселился в Покровском, по соседству с Кистеневкой. Самодурство его и наглый нрав заставляли трепетать многих в уезде. Не однажды он показывал и силу свою, совершая наезды на имения тех, кто не умел заискивать перед грозным генерал-аншефом в отставке.