– Дорога-то, Эр.

–Да… дорога хороша.

Он кивнул, сам Эрик тоже не был в столице все те годы, что прошли с его изгнания. Однако, сейчас же, завидев издали людей, я напружинил слегка Силу. Уже у крайних домов, где бегали куры, он обернулся ко мне и усмехнулся.

– Ну а я как выгляжу? – спросил он.

– А ты старец с бородою до пояса. Так что сильно легко-то не ступай, не то догадается кто, – сказал я и спешился.

Он засмеялся, обнаруживая волнение и тоже слез с коня.

– Себя, значит, эдакой красавицей представил, а я – старый хрыч? – сказал Эрик и хлопнул меня по выдающемуся заду пышнотелой молодухи, коей я представился.

– Но-но, дедуся, без вольностей! Я для того эдакой красавицей, чтобы вернее тебя прикрыть, пусть на меня глаза пялят, а ты так, тенью промелькнёшь, никто и не вспомнит после, как выглядит Сингайл.

Эрик прищурился и одобрительно кивнул.

– Хитро, – он удивлённо хмыкнул. – Мастер ты, однако ж, на ловкости всякие. Я-то всё за простака тебя держу.

Я ничего не ответил, и мы продолжали путь по улицам всё более людным, высокий крепкий старик с длинными волосами и белой бородой, вполне подходящий, чтобы называться кудесником Сингайлом и я, пухлая грудастая девка с рыжеватой косой, и приоткрытой рубашкой, чтобы людям нельзя было не заглянуть мне за лиф, пропуская мимо всё остальное. Иногда надо быть незаметным, но иногда напротив, вот таким…

Мы подошли к дворцу, на обширной площади перед ним теперь были устроены карусели, качели и разные забавы для детей и взрослых, никакой строгой стражи, что некогда стерегла тут пустое пространство, и в помине не было.

Да и весь город, где я не бывал два десятка лет сильно изменился, не только дорога, ведущая к слободе от города, выложена камнем, но и улицы города вымостили камнями, как некогда были вымощены только главные улицы. Но с отличием: на главных улицах Авгалла – гладкие, почти зеркальные плиты мало вытертые временем, потому что древними строителями камень был для них выбран очень твёрдый. Новые же улицы выложены обычными булыжниками, не так великолепно, сами улицы не так прямы, хотя заметно, что старались, ровняли по линейке, и дома на них простые, но ухоженные, приятные глазу, нечистоты текли по канавами по сторонам, прикрытые решётками-мостками, отдельно по центру ехали повозки и всадники, пешие ближе к домам, не мешая друг другу и не рискуя быть раздавленными.

Но не одни только вычищенные улицы удивили нас с братом: множество деревьев и кустов посажены по бокам дороги, теперь ветрам ни сарме, ни култуку не выдуть с улиц тепло, а летом не раскалить камень, деревья и тень навели на те самые дорожки для пешеходов и удивительно преобразили, украсили улицы. И стены домов гладкие, ровные, не такие, как во дворце, конечно, или некогда в нашем Байкале, но всё же старательно сделанные.

– Сильно изменился город, – сказал я.

– Н-да… я же говорю, едва от тенетника Ветровея и прочих кровопийц избавились, расцвели прямо-таки. Но я бы на их месте крепкую стену вокруг города выстроил, а лучше вокруг всего приморья, – сказал Эрик.

– Для чего? Вокруг на тыщи вёрст никого нет, – удивился я.

– Нет… – вздохнул Эрик. – Появятся, дай срок. Эдакое богатство и благополучие не может не призвать на свою голову зависть. Сад чужой всегда сердце зазрит, нет?

Он посмотрел на меня, но я лишь пожал плечами.

– Не знаю, Эр, мне не зазрит.

– Это потому, что тебе плевать на всё и всех, лёд ходячий.

Я засмеялся.

– Токмо Сингайла Льдом-то кличут, не Галалия.

– Это потому что ты хорошо морочить всех научился добротой своей притворной. На деле тебе всё равно, вот и не обижаешь никого, потому и слывёшь добряком-от. Горел бы, так и других бы обжигал… – проговорил Эрик.

Эх, мало ты меня узнал за тыщу с лишком лет, брат. И жечь, и мучить отлично могу и я, только ты этого не видел. И не покажу я тебе…

Меж тем мы подошли к дворцу. Тонкий аромат вился вокруг него, тёплый и вроде бы даже знакомый, сладкий…

– Чем это пахнет? – спросил я удивлённо.

– Шиповник, – почему-то вздохнув, ответил Эрик. – Весь сад и задний двор засажен его кустами. Прежняя зазноба Мареева любила розы энти, вот он и расплодил…

– Ты откуда знаешь? Ты двадцать лет тут не был.

– Ещё при мне началось. В память о той… Может, вспоминает так её, а может… кажется ему, что она всё ещё рядом, – он произнёс это так, что мне стало не по себе. Если Эрик не всё знает обо мне, то и я, похоже, мало знаю и о нём.

Внизу крыльца у нас взяли лошадей и привязали у длинной коновязи, всё верно, в царской конюшне нечего делать чужим лошадям каких-то приезжающих, нас встретили стражники вопросом:

– Хто такие? –спросил один.

А второй добавил:

– Царь Галтей болен, Могул никого не принимает до сроку. Зоркому доложим, он с вами поговорит, и решит, надо ли вас к Могулу пустить.

– Скажи, Сингайл Лёд здесь. Могул знает, сам звал меня. Я и явился, – Эрик выпрямился и никто не мог бы сомневаться, что перед ними кудесник стоит.

Все, кто услышал эти слова изменились в лице, те, кто не смотрел, обернулись. Один стражник сразу же побежал внутрь дворца, другой склонился в поясном поклоне.

– Обожди, досточтимый Сингайл Лёд, сейчас явятся, проводят тебя, – произнёс он голосом совсем иным, разгибаясь. – Во дворце нашем заплутаешь с непривычки.

Эрик посмотрел на меня, в глазах мелькнула лёгкая усмешка, я понял его: этот дворец за триста лет он знает, как свои пять пальцев. Хотя перестроили и подновили его после пожара двадцатилетней давности.

Сам Марей-царевич, или как все кличут его теперь, Могул, явился на крыльцо встретить нас и даже не заставил себя ждать. Тут уж я разглядывал его во все глаза, он, впрочем, не обратил внимания на мясистую девицу, что пялилась на него. Привычен он к такому, в центре всеобщего внимания всю жизнь. Я видел его несколько раз, но очень давно, ещё до того, как узнал Аяю… И с тех пор помнил каков он был. Но так близко я не видал его никогда. В чёрных одеждах, без единого цветного пятнышка, только рубашка белоснежной полосой выглядывает у горла, да на рукавах. Очень стройный, но сильный, это видно по движениям его тела, с возрастом он не отяжелел, как иные, длинноногий и гибкий, белокурые волосы или не тронуты сединой, али она прячется в их светлых волнах, распущенных по плечи. Изумительной правильной красоты тонкие черты обрамляла светлая мягкая борода, лишь подчёркивая сильный подбородок, выступающий под ней. Лицо учёного, мыслителя, не сластолюбца… Мог он быть «мёдом для её сот»?..

Из-под тяжёлых век огромные серые глаза смотрели на нас, покой и уверенность в них смущены страхом за отца и болью.

– Сингайл, великий кудесник, Марей-царевич пред тобой, Могул просит тебя, – он наклонил великолепную голову.

Эрик нахмурился и сказал весомо, стараясь придать голосу низких рокочущих звуков, не впуская молодую бархатистую мягкость, что была в нём всегда:

– Не трать слов, Марей-царевич, веди к отцу.

Марей-царевич, кажется, оказался удовлетворён таким ответом и даже рад, потому, развернувшись, повёл нас по коридорам дворца, где я так и не был, влетев некогда в книжную комнату, а после в почивальню вот этого самого Марея, но тогда мне и в голову не пришло разглядывать голого сонного царевича.

Мы шли довольно долго по лестницам и коридорам, я оглядывался по сторонам с интересом, ведь стены эти помнили ещё наш древний Байкал, когда был здесь на берегу небольшой портовый город Авгалл… Да, здесь всё было подобно тому, как в нашей с Эриком древней столице, те же великие строители задумывали и строили города и дворцы в во всех тогдашних городах. В самом городе больше таких изумительных зданий нет, он вырос в последние триста сорок лет, с тех пор, как погиб Байкал, а к этому времени уже давно не было величайших зодчих, возводивших сказочной красоты чертоги одною силою воли и ума, не прикасаясь грубыми инструментами. А потому здесь стены были гладкими как зеркало в этой, древней части дворца, и отличались, хотя и подражали тщательно в остальных частях, которые мы проходили. Поистине запутанное строение, просто так дорогу не найдёшь, проводник и впрямь необходим и Могул, конечно, великую честь нам оказывает. Хотя, если вдуматься, не простых лекарей ведёт, полумифического кудесника Сингайла. А если ещё глубже вдуматься, то… Мы так долго шли, что я о чём только не передумал, глядя в гордую спину Могула, уверенной поступью следовавшего по длинным коридорам.