Когда квест «сделай кофе или умри» закончился, я присела на стул. Мистер Дартл провожал последнюю посетительницу – он открыл ей дверь и крикнул вдогонку:

– Хорошего дня!

Моя голова в этот момент напоминала квадрат.

– Молодец, Сара, – проходя мимо меня, сухо сказал начальник и скрылся в комнате персонала.

Я прыснула. Раньше, как мне рассказывали сменщики, на день «Х» в нашей маленькой кофейне выходили сразу три бариста. А тут, после прихода нового управляющего Бена Дартла, все изменилось. «Один в поле – воин», – считал он.

Пока я думала, как исправить внешний вид, телефон снова завибрировал. Пришло очередное сообщение. Достав смартфон из кармана рабочего фартука, я пришла в ужас – три сообщения от Тома Харта. В одном из них он предлагал встретиться пораньше, а в двух других извинялся из-за неотложных дел, из-за которых не мог сегодня дать интервью.

Трясущимися руками, я начала набирать сообщение:

«Когда мы сможем встретиться?»

Ответ пришел спустя несколько секунд:

«10 марта».

– Твою мать! – воскликнула я. То ли из-за усталости, то ли из-за страха провалить задание «Таймс», я стала напоминать восковую куклу на прилавке в детском магазине – такую же несчастную и потерянную. 10 марта – крайний срок сдачи материала.

«Прошу прощения, а нельзя раньше? Хотя бы 9 числа», – написала я в отчаянии. В этот момент звякнул колокольчик – пришел очередной посетитель.

Я встала со стула, поправила волосы и приготовилась встречать клиента, делая вид, что ни капельки не паникую. Я насколько срослась с мыслью, что возьму интервью у Тома, что банально не видела других выходов. Даже предложение Джейн перестало казаться важным и грандиозным. Я хотела писать про театр «GRIM» и точка.

Том ответил, когда я уже приготовила клиенту его напиток.

«К сожалению, нет. Сейчас мы с труппой уезжаем на пару дней в Рединг, нужно отыграть несколько спектаклей. Если это срочно, можно созвониться часов в десять или десять вечера. В это время я как раз буду уже в гостинице», – написал Том.

«Да, замечательно, тогда созвонимся сегодня вечером», – вздохнула я. Синяк страха начал постепенно рассасываться. А когда через пять минут из комнаты персонала вышел мистер Дартл и снова пристально посмотрел на меня, я даже не разозлилась. Мне было все равно. Главное – Том, милейший парень, согласился дать интервью по телефону.

11

– Здравствуйте, – сказала я, сидя на диване и держа в одной руке ручку, а в другой – сотовый телефон. Перед звонком я включила запись разговора.

На моих коленях лежал ежедневник, на его листах в хаотичном порядке были написаны разные фразы: одни карандашом, другие ручкой. Некоторые из них я выделила, когда собирала информацию о театре «GRIM» – обвела в кружок или по контуру.

– Здравствуйте, – послышался на другом конце телефона бодрый голос Тома Харата. Актер явно пребывал в хорошем расположении духа. Я не заметила в его тоне ни грамма усталости, хотя, если мне не изменяла память, он только что вернулся в гостиницу после спектакля.

– Спасибо еще раз, что согласились на интервью, вы даже не представляете…

– Давайте сразу перейдем на неформальный язык, так будет удобнее общаться. Можно называть вас просто Сарой? – перебил Том. Его голос звучал мягко, по-доброму. Я сразу вспомнила его суровое выражение лица на флаере и подумала, что мягкий голос актеру с картинки ну никак не идет.

– Да, мне тоже будет удобнее называть вас Томом, а не мистером Хартом.

– Вот и отлично.

– Тогда начнем? Я не займу много времени.

– Это не важно, – кажется, Том улыбнулся. На долю секунды вибрация в его голосе изменилась. Она стала еще теплее, чем прежде. Голос парня завораживал, обволакивал, вводил в транс. – Я никуда не тороплюсь, поэтому полностью в твоем распоряжении.

– О’кей, – я подвернула под себя ноги и села в любимую позу султанчика.

Пока я принимала это положение, в темном окне на долю секунды мелькнуло мое отражение: неряшливый пучок на голове и растянутая бежевая футболка с рисунком кофейной чашки. В комнате стоял полумрак, горел только ночник у дивана. Его слабый свет касался страниц ежедневника, давая возможность читать вопросы, которые я записала, чтобы не забыть их задать.

Интервью я начала с классики. Каверзные вопросы оставила на десерт.

– Том, как ты стал актером? С чего все началось?

– Моя мама была известной актрисой Шотландии, – начал рассказывать Том. Он смаковал каждое слово, как ложку с медом. По чуть-чуть, с чувством и толком. – Все детство я провел в гримерке Королевского театра. Пока мама репетировала, наблюдал за ней и другими актерами, пытался копировать их жесты, мимику. Сначала это смешило меня, в четыре года я не понимал – зачем взрослые люди притворяются теми, кем не являются. Только через два года понял истинный смысл профессии. Понял, что хочу делать то же, что и мама – выходить на сцену к зрителю, чтобы раз за разом рассказывать ему удивительные истории. Добрые, злые, поучительные или наоборот – разрушающие. Но я был маленьким, поэтому воспринимал театр все-таки больше как развлечение, а не как серьезную профессию.

– Ты не из Лондона?

– Нет, родился, жил и вырос в Эдинбурге.

– Но работаешь здесь. Почему именно «GRIM», а не Королевский?

– Театр, которому я служу – камерный. С возрастом я понял, что мне интереснее работать в маленьком помещении, где чувствуешь зрителя каждой клеточкой тела. Большая сцена не дает того заряда, как наша маленькая. Тем более, «GRIM» сложно назвать театром одного города. Мы не остаемся тут больше, чем на три месяца. Иногда не бываем годами. Я, например, последний раз был в Лондоне с мамой, в детстве. А когда нашел свой театр, стал кочующим, как и он.

– А что на это говорит твоя мама? Она, наверное, хочет работать с тобой на одной сцене. Или родственные связи в одном театре не приветствуются?

– Почему не приветствуются? Очень даже приветствуются. Я могу назвать несколько театров Великобритании, где в труппе минимум трое актеров – родственники. Но даже если бы я захотел играть с мамой, то не смог.

– Почему?

– Она умерла, когда я еще был ребенком.

– Прости, я не знала, – я неловко прикусила нижнюю губу.

– Ничего, все нормально. Отец все еще жив. Я не сирота, меня можно не жалеть, – засмеялся Том. Я не поняла позитива в его голосе. Сначала он сказал о смерти матери, а потом засмеялся, говоря про отца. И при чем тут сиротство?

– Он тоже актер? – спросила я.

– Нет, военный. Но я с ним не обращаюсь уже много лет. Мы с отцом с разных планет – совсем не похожи. Он всегда был волевым и сильным, а я человек-искусство. Когда мама брала меня в театр, отец протестовал. Боялся, что я стану актером. Он мечтал служить со мной бок о бок, считая, что прыгать на сцене можно только женщинам. Он уважал профессию мамы, но не считал ее подходящей для единственного сына.

Когда отец уезжал в командировки, к нам приходила няня – старая женщина, бывшая учительница математики в младших классах. По просьбе отца, она готовила меня к поступлению в военную школу. Но вспоминать об этом не очень хочется. Могу сказать только одно: сидеть за кулисами или в гримерке я любил больше, чем решать алгебраические примеры, которые на дух не переносил. В театре каждый день было что-то новое, дома – только скука.

Казалось, Том забыл, что дает интервью журналисту. Актер откровенничал, не понимая, что со СМИ так общаться нельзя. Если бы его интервьюером была не я, а какая-нибудь жадная особа, она бы перевернула эту беседу с ног на голову и сказала, что так и было.

В речи Тома Харта прослеживались ниточки, за которые можно было зацепиться и состряпать горячие пирожки. Его мама – актриса Королевского театра. Отец – военный. Том явно пережил тяжелое детство, о котором я могла написать так, что зачитаешься, забывая о времени. Люди всегда любили семейные драмы и конфликты. Никому не интересно читать про обычную судьбу. Я могла сделать акцент на семье актера и написать сенсацию в духе… желтой прессы.