Плотно закрытые откатные ворота вагонов с призывниками переменного состава охране эшелона было разрешено открывать лишь на остановках для раздачи добровольцам воды и пищи. Во время длительных стоянок и коротких остановок обитатели хозяйственного вагона бегом разносили по составу дрова, воду, раздавали хлеб, термосы с горячей едой и консервы, принимали парашу, а солдаты НКВД зорко следили за тем, чтобы штрафники не выпрыгивали из вагонов и не разбегались.

В одной из теплушек, сформированной из третьей роты штрафного батальона, катили Лютик и Рябой. Оба авторитета, сидя на нижнем ярусе нар, активно жестикулируя, о чем-то тихо беседовали. Урки, усевшись по сторонам, играли в карты. Политическим достались места на третьей верхней полке. Они громко спорили:

– До той поры, пока существует возможность обогащения одного за счет других, будет процветать предательство, стукачество, повсеместная ложь! – в голос убеждали бывшие красные.

– А как вам расстрел за недонесения, это разве не предвестник возможной эксплуатации? – возражали бывшие меньшевики и эсеры.

– Показуха патриотизма куда вреднее обыкновенной лжи, – доказывали свою правоту бывшие белые.

Политические спрыгивали с верхних нар вниз лишь по особой нужде или на прогулку, когда поезд останавливался и открывались ворота.

– Тихо вы там! Раскудахтались! – периодически одергивали спорящих присутствующие, когда разговоры политических переходили в крики или откровенные угрозы.

– И досталась же нам компашка разномастной твари, – каждый раз ворчал Рябой, глядя наверх, – от мужиков хоть польза какая есть, а эти лишь болтать горазды.

– Эсеры слева, красные справа, – поддержал недовольство приятеля Лютик, – вроде интеллигенция, а лаются, как задрипанные дворовые псы.

– Может, пусть шумят. Вагон под нарами в одну доску, под шумок дыру проковырять, как неча делать, – подсел к авторитетам один из урок.

– Ты чё, Хвощ, воровских законов не чтишь? А еще в авторитеты рвешься?! Сход решил с этапа не рвать, так тому и быть, – зло огрызнулся Лютик.

– Паря, потерпи чуток, подорвем, как масть покатит, – Рябой попытался одернуть урку от непродуманного поступка.

Поезд все мчал и мчал, особо ускоряясь ночью, иногда в светлое время останавливаясь на глухих полустанках. Позаимствовав полушубки у моряков, лейтенант оставлял по два бойца охраны НКВД лишь на открытых платформах. Остальные бойцы вставали в оцепление состава на остановках и длительных стоянках эшелона.

Одно купе хозяйственного вагона использовалось как рабочий кабинет, а в трёх других расположился весь состав хозяйственного подразделения. Илье досталась нижняя полка. Он постоянно ложился головой к окну, а ногами упирался в перегородку, либо поджимал их к животу. Временно назначенный командир Дворников Иван, по прозвищу Политика, расположился в двухместном купе проводника. Заместителю командира батальона по хозяйственной части было отведено место в офицерском вагоне, однако он постоянно находился в складском помещении.

– Отхватил летёха житухи!

– Не обожрался бы? – язвительно шутили добровольцы.

Примерно два раза в сутки добровольцев переменного состава выпускали подышать свежим воздухом, что занимало около 10 минут на каждый вагон. За это время бойцы хозяйственного отделения успевали произвести уборку, принести дров, свежую воду, разложить пайки и освободить парашу.

Как только состав на всех порах проехал станцию Сорокская, многим добровольцам стало понятно, что они едут далеко на Север. Вот уже несколько суток в вагонах было тихо. Кто-то из добровольцев радовался тому, что выбрался из клещей ГУЛАГа, а кто-то наоборот грустил перед ощущением неизвестности, потеряв привычную среду обитания, подневольной зоны. Те, кто уже работал в этих местах, на лесозаготовках или на канале, в голос заговорили о возможном месте назначения.

После станции Кузема стали чаще появляться и самолеты люфтваффе. Некоторые пролетали мимо состава, пронося смертоносный груз куда-то на юго-восток. Однако не обходилось и без особо ретивых пилотов. Они, заметив дым паровоза, старательно тянущего эшелон, пытались непременно его нагнать и посмотреть, после чего, сделав круг, нападали. В основном это походило на маленькие развлекающие пилотов шалости, поскольку у них были другие задания на полеты. Но однажды ранним утром, когда ночь уже уходила, а солнце еще не поднялось, в небе появились две летящих точки. Навстречу поезду неслись «вольные стрелки люфтваффе», у которых отсутствовало конкретное задание. Им было важно найти и уничтожить любую обнаруженную цель.

Обратив внимание на низко летящие самолеты, машинист по пояс вылез из открытого окна паровозной будки, чтобы попытаться разглядеть опознавательные знаки. Увидев сверкающую черной краской свастику на крыльях, он громко крикнул своему помощнику и кочегару:

– Крепче держись! Похоже по наши души!

После чего с силой отжал ручку паровозного гудка и поставил рычаг скорости в положение «максимальный». Протяжный звук паровоза, сотрясая прохладный от туманов окружающий утренний воздух, разбудил всех пассажиров. Ничего не понимая, добровольцы пытались посмотреть в небольшие окна теплушек. Разбуженные шумом моряки-пулеметчики мгновенно расчехлили зенитные установки и приготовились к отражению налета.

Самолеты, облетев эшелон с головы до хвоста, развернулись, сделав круг, обогнали состав и с выматывающим людям нервы воем пошли в атаку. Откуда-то сверху, заглушая стук колес, добровольцам слышался пронзительный вой. При первом налете один из самолётов сбросил бомбы на железнодорожный путь прямо перед паровозом. Оглушительный взрыв впереди состава оборвал пронзительный гудок. Паровоз застонал скрипучими тормозами да так, что многие пассажиры, не только вагонов, но и теплушек, оказались на полу. Состав, громко скрежеща металлом, медленно дополз до развороченного взрывом железнодорожного полотна и остановился. Грохот перестука колес пропал. От некогда дребезжащего железа перестало стрелять в зубы. На месте разрыва бомб образовалась огромная воронка, а рельсы превратились в изогнутые петли, шпалы – в деревянные трухлявые колья.

Разбуженный паровозным призывом со своего места подскочил и командир батальона. Влетев в брюки, на ходу накинув бушлат, он побежал к выходу.

– Патроны есть? – спросил капитан третьего ранга стоявшего в тамбуре часового, выхватывая из рук матроса винтовку.

– Есть, – только успел ответить часовой, как произошел сильный толчок. Ударившись головой об открытую дверь тамбура, матрос упал, но привыкший к морской качке Байков продолжать стоять, передергивая затвор.

– Всем срочно покинуть купе! Под вагоном безопаснее, – крикнул комбат в коридор, по-молодецки лихо спрыгнул из тамбура на землю, по насыпи кубарем скатился вниз и принялся стрелять по летящим целям. С платформ эшелона, отражая налет, ритмично застучали пулеметы. Никто из офицеров и других вольнонаемных пассажиров штабного вагона в лес не побежал, все успели спрыгнуть на землю и залечь под вагонами. Комбат же остался стоять у насыпи, всматриваясь в небо, ожидая повторения воздушной атаки. Вольные охотники люфтваффе не заставили себя долго ждать. Развернувшись, они вновь понеслись на пыхающую дымом и паром огромную мишень, разбрасывая вдоль состава смертоносный груз. Две длинные цепочки параллельно бегущих султанчиков одна за другой стремительно рассыпались по насыпи и шпалам. Иногда эти цепочки захлестывали вагоны, разрывая металл обшивки и разнося в мелкие щепки крыши теплушек.

Вдзинь, вдзинь стучали пули и осколки разрывающихся бомб по железной обшивке вагонов. Хры, хры устало отвечали пробитые деревянные перекрытия теплушек, а-а-а кричали раненые добровольцы внутри вагонов скорее от страха и безысходного отчаяния, чем от боли разорванных мышц. Во время первого налета бойцы переменного состава с отборной бранью колотили в наглухо закрытые ворота теплушек, но их уже никто не слышал. Под вой пикирующих самолетов бойцы взвода охраны НКВД, дружно покинув свой вагон, залегли по кустам с обеих сторон железнодорожного полотна.