Я опустил глаза вниз.

И правда, выглядел я сейчас не очень: порванная грязная куртка, такие же грязные джинсы, должно быть пылающие пламенем красные щеки и сбитое дыхание.

– Покажи свой телефон.

У меня не осталось сомнений в том, что отец все видел.

– У тебя что, отобрали телефон?

Я все ему рассказал.

Комок подкатывал к моему горлу, и я чувствовал себя самым беспомощным человеком в мире.

Между мной и отцом возникла неловкая (для меня) пауза, во время которой я хотел провалиться сквозь землю.

Потом отец как отрезал:

– Пойди и забери.

– Забрать?

– Ты меня слышал.

– Как мне это сделать? – спросил я тихим, почти уже даже неслышным и всхлипывающим голосом.

– Я же сказал: пойди и забери свой телефон, а как ты это сделаешь – дело твое.

Это был первый раз, когда я видел отца таким… злым.

– Но, пап…

Его ладонь обожгла мне щеку, а голос прогремел как гром.

– Я сказал!

В ушах зазвенело, а на глаза стали наворачиваться слезы.

Да пропади он пропадом, телефон этот!

Я хотел спрятать мокрые покрасневшие глаза, и боялся, что меня подведет дрожащий голос; хотел хоть сквозь землю провалиться, но выхода не было никакого, кроме как пойти и попытаться забрать свой телефон.

Готовый ко всему, хоть к самой смерти, я направился к Джину, который вместе со своими друзьями все еще стоял на крыльце школы и, кажется, никуда не спешил уходить.

Сто метров между нами превратились в бесконечность. Но когда мы оказались рядом, выяснилось, что у смерти, которую я готовился принять от рук Джина сейчас или от рук отца потом, сегодня выходной. Джин вернул мне телефон, но при этом я видел, как поменялось от злости его лицо и как загорелись адским пламенем его глаза.

– Папаше нажаловался, да? – прохрипел он. – Мы завтра с тобой еще встретимся.

***

Дома мы с отцом долго друг с другом не разговаривали, и только когда прошло какое-то время, он спросил, не видел ли я где-нибудь его электронный пропуск на работу.

Нет, я не видел, да и вообще терпеть не мог, когда он говорил со мной о своей работе. И не то, что бы мне она не нравилась – мне не нравилось, что на ней он пропадал месяцами. Из-за его работы половина моей жизни прошла без него. Без него, когда пошел в школу, в свой десятый день рождения – тоже без него.

Сколько себя помню, мама всегда хотела объяснить, что это только ради меня отец столько работает, и даже в чем-то я понимал ее слова. Без работы нельзя. Но есть же и другая работа! Неужели нельзя выбирать?! Каждый год мы видели отца дома пять, максимум шесть месяцев… Но сейчас мы были вместе. Предпоследний день перед тем, как он снова отправится на север, но вместе…

После нескольких часов молчания, я опять услышал его голос:

– Я на север послезавтра…

Что он хочет этим сказать? То, что послезавтра я его опять не увижу? Это я и так знал.

– Я вот что подумал… – Его голос вдруг стал другим – таким, каким я его и любил: приветливым и очень добрым ко мне. – Завтра в здании института будет пресс-конференция нефтяников, и я тоже приглашен. Пойдешь со мной?..

– С тобой?!

Я удивился.

– Да! А почему бы и нет? Давай последний день перед тем, как я уеду, проведем вместе? Как тебе такое предложение?

Кажется, отец пошел на примирение.

– Но ты всегда говорил, что мне нечего делать на всех этих пресс-конференциях и вообще слышать не хотел о том, чтобы твой сын имел хоть какое-то отношение ко всему, чем ты занимаешься.

– Да, так. Но давай сейчас обо всем этом забудем?

Я согласился и почему-то был рад.

– Но, – возразил отец, – я и сейчас думаю, что тебе нечего делать на всех этих пресс-конференциях и поэтому какое-то время ты побудешь в соседней аудитории, где послушаешь лекцию по физике, а я постараюсь освободиться как можно быстрей. К тому же на пресс-конференцию тебя все равно не пустят.

– Лекцию по физике?! Ты что придумал?!

– Ну, мне же нужно, чтобы ты меня где-нибудь подождал.

– А можно тебя подождать где-нибудь еще? Ну, в кафе, например. К тому же мы давно уже договорились, что я не буду ни физиком, ни математиком!

– А ты и не будешь. Да и можешь не вникать во все, что там будут рассказывать. Просто посидишь, подождешь, когда я тебя оттуда заберу.

– Значит, в кафе подождать нельзя?

– Ты так хочешь подождать меня в кафе?

Отец, кажется, готов был сдаться, но мне захотелось сделать так, как он хочет.

– А что за лекция?

Кажется, впервые за день лицо отца посветлело, а нахмуренные брови поползли вверх.

– Ну вот! Ты уже интересуешься физикой! Лекция будет о теории относительности!

– Эта та, которую Эйнштейн придумал?

– Верно. Но только не придумал, а разработал.

– А мне не рановато для таких разработок?

– Нет, умник, не рановато! И вообще мне кажется, что тебе пора идти делать уроки!

Тут я вспомнил, что домашних заданий у меня было как раз больше всего именно по физике.

АНДРЕЙ (Нагоняй от отца)

Домой я пришел насквозь промокший.

Наклонившись, чтобы снять обувь, посмотрел в большое зеркало в двух шагах от меня, и не сразу заметил в нем отражение отца. Он сидел на диване в своей комнате. Дверь в комнату была открыта. Рядом с ним я увидел полупустую бутылку коньяка. Не часто, но такое с ним бывало… Перед работой отец не пьет, но в любое другое время может.

Так завтра же ему ведь как раз на работу!

Застыв на месте, я услышал его громкий, и, кажется, совсем неприветливый голос.

– Что такой кислый?

– Да так, просто.

– Подойди! – голос отца пугает. – Подойди, подойди.

Куда ж я денусь. Иду.

Хочу повесить мокрую куртку в гардероб, но слышу, как отец кричит, чтобы я этого не делал – говорит, что незачем вешать мокрую одежду в гардероб, потому что так поступают только те, у которых плохо соображает голова или те, у которых ее вообще нет.

– Садись, – указывает он на место рядом с собой. – Скажи, Андрей, ты по жизни уже определился?

– Определился с чем?

– Я спрашиваю тебя кем ты собираешься стать в будущем.

Вообще я думал, что подобные вопросы задают людям, когда те хотя бы близки к окончанию школы, мне же еще два года учиться, поэтому отвечаю, что над этим вопросом еще не думал.

Ответ мой, кажется, не совсем отца обрадовал, а точнее – не обрадовал совсем.

– Я просто надеюсь, что мне не будет за тебя стыдно!..

– Ты о чем? – Вопрос сорвался с губ опередив мысли.

– Брось ты мне это! Все ты понимаешь! – закричал отец, и мне стало уж совсем не по себе. – Я запрещаю тебе заниматься делами, за которые стыдно будет мне! Слышишь? Если мой сын что-то делает, то он должен отвечать за это сам! Хорошее ты сделал что-то, или плохое – не важно! Важно, чтобы ты отвечал за свои поступки сам, и тогда стыдно за тебя мне не будет! Я хочу, чтобы ты запомнил это как можно лучше! И навсегда!

Я сглотнул и почувствовал в горле комок.

– Но… что я сделал?

Тут, правда, я стал кое-о-чем догадываться.

– Меньше вопросов! Ты меня понял?

Кажется, отец был слишком рассержен, и я ответил ему то, что он и хотел от меня услышать.

Потом он немного успокоился и его голос стал не таким громким, как еще несколько минут назад. Я тоже приходил в себя, но все равно не понимал, как отец обо всем узнал…

– Ладно. Если ты все действительно, как говоришь, понял, то все нормально. Я тут о другом еще… – отец хотел что-то сказать, но сразу почему-то не решился, и в нашем разговоре возникла неловкая пауза.

– Завтра… Завтра последний день перед тем, как я уеду на вахту, – подбирал слова он, – и, может быть, нам стоит повести этот день… вместе?

Такое я слышал от него впервые.

– А как же твое собрание? – спрашиваю я его до крайней степени удивленный. Не может быть, что бы он решил на него не ходить.