Со временем я настолько привык проводить время либо дома перед телевизором, либо на улице, что теперь меня пугала одна только мысль о том, что придется каждый день ходить в школу.

Еще мне не нравилось, что все здесь были одеты в одинаковые брюки и пиджаки. Зачем? Мы же еще не в армии! А как же человеческая свобода? Отец говорил о ней всегда, когда мама отчитывала его за то, что он или много выпил, или в надежде когда-нибудь быть замеченным и оцененным рассылал свои рассказы в различные издательства.

Несмотря на то, что по специальности отец инженер, он много раз пытался устроится на работу то сварщиком, то оператором станка на производстве, а один раз даже сторожем. Но долго он на этих работах не задерживался и всегда говорил, что это не для него. Иногда он еще говорил, что заработает много денег продавая и покупая какие-то ценные бумаги через компьютер, но за это всегда тоже получал от мамы и на этом его деятельность заканчивалась.

День сегодня выдался на загляденье. Это я про школу опять и про то, как туда мне не хочется идти. Я гулять хочу, а не проводить время в старых и тесных коридорах школы! Неужели кому-то здесь еще не понятно, что отсюда надо валить? Выбираться всеми силами! Из адских пещер да в райские кущи, пока эти учителя не сварили нас заживо в своих адских котлах!..

В общем-то, я и выбрался после того, как приложил некоторые усилия, – о которых сейчас расскажу, – правда, оказался не совсем в райских кущах, а точнее сказать, не в райских кущах вообще. Мне не повезло, и я угодил прямиком к директору школы.

Хотя, с другой стороны…

Для нее, как она сама сказала, это была большая головная боль, для меня – большой успех!

Да, точно! Вот в чем отныне для меня весь смысл школы! Это же успех – оказаться первого сентября напротив директрисы школы! Лицом к лицу! И все ее внимание обращено было теперь только на меня!

Таким, как и все остальные школьники я себя теперь не считал. О них не знал никто, я же был почти знаменит. И это за пару проведенных здесь часов! Нет, что-то хорошее в этих старых вонючих коридорах точно было: школа давала мне возможность показать себя с самой лучшей стороны. Я понял: школа – это возможности, которые открывались для меня теперь с этого дня! И возможности эти не имели ничего общего с теми возможностями, про которые директриса рассказывала сейчас, глядя на меня через свои круглые очки.

– Ты же понимаешь, какие возможности открывает для тебя школа? – Да, конечно, я понимал. Всеобщее внимание и популярность! Вот это возможности! – И ты хочешь лишить себя таких возможностей в первый же день, что здесь находишься? Да? Ты этого хочешь?

– Нет, – единственное, что я ей ответил, но это была правда! Таких возможностей, какие представлялись мне сейчас, я лишать себя точно не хотел.

– Ну а что тогда? Зачем разбил окно в спортивном зале?

– Я не хотел…

– Ну вот! Вы на него посмотрите! Он не хотел!

Директриса взглянула на маму.

– Значит, не хотел?

– Нет, не хотел, – повторяю я, и это была отчасти правда. Зачем мне разбивать окно в спортивном зале, если это единственное место в школе, которое мне нравилось. Да, бросил камень. Да, метился в окно. Но не в окно же спортивного зала!

Так ей и говорю, в общем.

– Не в окно спортивного зала?

– Нет.

Возникла недолгая пауза, которую прервала она же.

– А куда? – нахмурив лоб спросила директриса. Кажется, она меня изучала.

По неосторожности я рассказал то, что было на самом деле.

– К вам, – говорю, – в окно метил.

От такой наглости глаза директрисы полезли на лоб, и вся она стала похожа на напыщенную курицу.

– Вы на него посмотрите! Нет, вы на него посмотрите!

Это ее возмущение было похоже на куриное: квах-квах-квах, кудах-тах-тах!

– Андрей, ну что ты такое говоришь? Ты же не хотел бросать камень в окно, – пыталась оправдать меня мать. – Он не такой, не слушайте его – сказала она, обращаясь уже к директрисе.

А что тут вообще такого-то? Ну да, камень бросил… И что? В конце концов, в ее окно я же не попал!

– В этой школе учиться ты не будешь! Вот что я тебе скажу! – истерика продолжалась. – И ты думаешь, что тебе место среди нормальных детей?

Кто такие нормальные дети она, к сожалению, не уточнила, а я, если честно, не сильно этим интересовался, и уже потерял интерес ко всему происходящему. Мне просто хотелось домой.

– Ну, вы уж нас простите… что так получилось, – опустила глаза мама.

– Не знаю, что теперь с вами делать. Не знаю, – постучала директриса пальцами по старому рассыхающемуся столу недавно, видимо, покрытого лаком.

Мне же хотелось сказать: мам, да брось ты! Все будет хорошо! Все будет хорошо, и ничего она нам не сделает! Ты не слушай ее и не о чем не проси. Ведь ты не виновата – виноват я, в конце концов!

Теперь из сумасшедшей курицы директриса, кажется, превратилась в голодную злую кобру. И она хотела меня сожрать! Шипение этой ядовитой змеи я будто слышал сейчас перед собой.

Мама взяла меня за руку и строго сказала подождать за дверью.

Я не хотел оставлять ее здесь одну, но сейчас она казалась мне слишком расстроенной. Я не стал спорить и мне не оставалось ничего другого, кроме как выйти из кабинета, закрыв за собой дверь.

Потом, не сказав ни слова, мама отвела меня домой.

Только благодаря ей меня не выгнали из школы, в которой теперь меня многие узнавали. На все у меня было свое собственное мнение, и даже директор школы об этом знала.

ПОРА МЕНЯТЬ ЖИЗНЬ К ЛУЧШЕМУ!

Отец Севы, Сергей Викторович, был человеком практичным, трудолюбивым и никогда не сидел без дела. Он старался, чтобы во всем у него был порядок. Это касалось и дома, где Сергей Викторович не без строгости воспитывал сына, и работы, где он терпеть не мог людей, относящихся к своему делу безразлично и безответственно.

Наверное, сложно себе представить, что могло быть общего у Сергея Викторовича с отцом Андрея, Михаилом Михайловичем, человеком не приспособленным ни к какой работе, которую надо выполнять пять дней в неделю и восемь часов в день, но, тем ни менее, то ли из-за старой детской дружбы, то ли из-за чего еще, но эти двое иногда даже приходили друг к другу в гости.

Заработанных Михаилом Михайловичем денег его семье, конечно, не хватало. Жена посменно работала упаковщицей на производстве за небольшую зарплату, а сам он был способен только на непостоянные заработки, которые не сильно улучшали материальное положение семьи. Часто он писал рассказы и повести, считая это своей основной занятостью. Потом, рассылая произведения во всевозможные издательства, Михаил Михайлович ждал от них ответа, но так до сих пор и не дождался.

Иногда еще он лелеял мечту выиграть на фондовой бирже за счет удачной купли-продажи ценных бумаг. Для этой цели он купил себе старый ноутбук и установил на него необходимое для сделок приложение. Но те небольшие суммы денег, которые изредка у него появлялись, не позволяли купить сколько-нибудь серьезное число акций. Иногда то, что было на счете, шло в плюс, но чаще акции дешевели и он оставался с убытком. Конечно, потери были не такими большими, так как Михаил Михайлович приобретал акции стоимостью нескольких обедов и терять-то, по сути, было нечего, но пускай и маленькие, но неудачи все равно уменьшали его уверенность в себе. Достижению результата также препятствовало неумение целенаправленно заниматься одним делом.

Михаил Михайлович никак не хотел понять, что при игре на фондовой бирже не существует какой-то уникальной схемы, которая позволяла бы всегда выигрывать. Он пытался ее найти, верил в ее существование, но из-за того, что этим он просто обманывал сам себя, никакого успеха не было.

Так он и жил: ждал ответа от издательств и момента, когда его акции внезапно и стремительно подорожают.

Однажды, сидя на кухне у Сергея Викторович, Михаил Михайлович не выдержал и излил старому другу свою душу. В его словах была усталость и безнадежность. Он говорил, что жизнь ему надоела и он не знает, что делать дальше. Работы нет, денег тоже нет, отношения с женой разладились.