Таня вздохнула и тоже потянулась за сигаретой. Она вспомнила, как в прошлом году случайно подслушала разговор между мамой и Лизой. Тогда они сидели здесь, за столом, не зная, что Таня вошла в прихожую и надолго зачиталась там старым журналом. Мама говорила:

– Ты меня, Лизка, прости, что я тебя ругала все время за твои похождения… Я только теперь поняла, что лучше уж так, чем…

Тут она понизила голос:

– Вот Таня действительно меня беспокоит. Я прямо боюсь… в тихом омуте сама знаешь что. Она все молчит, вся такая странная. Кто знает, что она может выкинуть.

Таня тогда даже спину выпрямила. Отчего-то почувствовала себя очень значительной.

Вскоре умерла бабушка с маминой стороны и оставила им всем однокомнатную квартиру. На семейном совете решено было отдать ее Тане. Лиза сначала страшно разгневалась и пыталась если не забрать ее себе целиком, то хотя бы поселиться вместе с сестрой. Но затем поразмыслила и решила, что еще не известно, кому из них повезло.

Таня не сразу узнала появившуюся из ванной фигуру, завернутую в махровое полотенце и вытирающую мокрые волосы его краем. Сестра замерла на мгновение, и выражение ее лица в эту секунду было не очень осмысленным. Затем она процедила сквозь зубы:

– Кого я вижу.

– Привет, самая обаятельная и привлекательная, – Таня постаралась вложить в ответную реплику ровно столько же иронии, но это ей удалось не совсем.

Мама удовлетворенно разглядывала их обеих. Таня села подальше от сестры, так, чтобы можно было смотреть в окно. Лиза взяла яркий лак для ногтей и с увлечением окунулась в мир красоты и самоусовершенствования. Мама ухватилась за соседнюю баночку и тоже начала красить ногти. Таня стала незаметно раскачиваться на стуле.

Лиза была ее близнецом, совершенно однояйцевым. Похожая на Таню как две капли воды, Лиза была красавицей. Иногда даже ослепительной. Тем не менее, себя Таня считала уродиной и при встрече с новым человеком старалась упредить его мысль и признаться: да-да, я уродина, я это знаю. После чего уже можно было свободно вести беседу. Вот как сегодня с Вовой… Он долго смеялся. Таня в запале сказала ему, что старается не общаться с красивыми людьми.

– Танюша, а почему ты не красишься? – неожиданно поинтересовалась мама. – У тебя небольшие глазки, им не помешала бы хорошая тушь. Я могу тебе подарить, хочешь?

Мама ненавязчиво подчеркивала их с Лизой якобы различия. Глаза у сестры были такими же и по форме, и по размеру, но мама никогда бы не сказала что-то подобное в их адрес.

А Таня уже давно научилась не обращать на это внимание.

– Понимаешь, мам, я не могу идти на поводу у своих небольших глазок. Мало ли что еще им станет необходимо… Особенно если они послушают тебя.

Лиза хмыкнула.

– Ой, чтой-то у тебя на носу! – вскрикнула вдруг мама, любовно глядя на нее. – Прыщик! В тебя кто-то влюбился!

Таня закатила глаза к небу, апеллируя к невидимому собеседнику. Лиза не прервала своего занятия, только пробубнила:

– Если б на нем еще и написано было, кто именно…

Мама радостно подхватила:

– Ой, а когда ты была маленькой и врала, я тебе говорила: не обманывай, у тебя на лбу написано, что обманываешь… И вот как-то раз ты приходишь ко мне и говоришь: это не я шоколадку съела, правда-правда! Читай у меня на лбу!

Таня посмотрела в сгущающиеся влажно-голубые сумерки за окном. Затем на банки с вареньем на подоконнике. Их было несколько штук, литровых, и во всех нежно отливало розовым и оранжевым абрикосовое варенье – очевидно, свежее. Таня взяла одну из банок, подняла ее к свету. В каждой прозрачной абрикосине темнела сердцевинка, заботливо вынутая из косточки и вложенная в мякоть.

Всех этих чтений на лбу Таня не застала. Первую половину детства, до школы, она прожила вдали от родителей, у деда и бабки в южном провинциальном городе с белыми мазаными домишками, кривыми яблонями и курами. Родители не справлялись с двойней: они работали и писали кандидатские. Разлучить близнецов им показалось возможным, поскольку те до странности различались характерами и, казалось, не были особенно близки. Лиза в год начала разговаривать; Таня молчала чуть ли не до пяти. Когда мама с ужасом вспоминала об этом, Таня лишь пожимала плечами. Она прекрасно помнила это время. Молчала она потому, что ей нечего было сказать. Когда она все же заговорила, то сразу – длинными осмысленными предложениями. А Лиза долго болтала всякую чепуху: ла-ла, уля, кумоля, пипа… И по сию пору Таня старалась держать рот на замке, если не считала, что может привнести в беседу что-нибудь ценное. Ну, сегодняшний случай не в счет. Хотя он действительно очень красиво плавал.

– Может, все-таки поешь? – осведомилась мама. – Ты совсем позеленела от своих бесконечных соленых огурцов!

– Так кажется только неинформированным людям, – парировала Таня. – Специально для вас сообщаю, что я также ем картофельное пюре и тосты с кабачковой икрой.

– А у нас в сковородке куриные котлетки… – Мама стыдливо хихикнула. – Но для тебя есть еще жареная рыба, в холодильнике.

Таня поморщилась. Зачем было говорить про котлетки?

– Я лучше попью чаю с вареньем, если ты не против.

– Тогда поставь чайник… Как это можно – сладкое на голодный желудок?!

Таня взяла чайник и подошла к мойке налить воды. Лизу всегда тошнило от сладкого перед едой, так как мама с детства внушала ей, что от сладкого перед едой тошнит.

В этот момент Лиза дула на ногти. А в следующий она заявила, как будто продолжала разговор:

– Катька вот сделала себе прическу за восемь тысяч. Прикинь! У Шевчука…

Когда Таня полезла в хлебницу за батоном, мысль Лизы получила неожиданное развитие:

– А Ленка работает в автосалоне, и самая дешевая иномарка у них стоит три миллиона. Прикинь, какие там дядьки ходят!

Обращено это было к маме, но прикинула Таня. И ужаснулась.

Потом они вместе пили чай, и это было похоже на семью. Мама и Лиза подтрунивали над Таней, глядя, как она намазывает белый хлеб сливочным маслом и кладет сверху варенье. Лиза блюла фигуру и чай пила с сырым яблоком, нарезанным на маленькие кусочки. Этот яблоко-чай был глупым и одновременно трогательным. Тане в какой-то момент даже захотелось протянуть руку и погладить сестру по щеке.

Но тут произошла следующая вещь. Так уже бывало не раз, поэтому ничего сверхъестественного видеть в этом не следует. В памяти у Тани всплыла как бы Лиза в целом. Лиза в целом представляла собой Лизу плюс ее давнишний поступок, который по всем кармическим завязкам должен был висеть над ней постоянно, неотступно следовать серой тенью и в конце концов взорваться чем-то страшным.

Вообще, с Лизой были связаны различные странные вещи. Иногда Таня думала, что ее на самом деле нет, а есть только Лиза. Или не так. На самом деле она – это Лиза. Их не двое, а одна. И получалось, что у Тани над головой сейчас висит сизое облачко, в котором все про нее записано. В то время как она ест яблоко с чаем, красит ногти и несет чушь.

Таня застыла. Капля варенья свесилась с края стола и опустилась на серую юбку. К счастью, в замке заскрежетал ключ, и в коридор ввалился младший брат.

У него был рот до ушей, в ушах наушники, а в глазах черти. Он явно выпил.

– Хай! – крикнул Макс. С трудом балансируя, развязал кроссовки; скидывая куртку, запутался в рукавах и начал падать. Мама вскрикнула, Лиза замерла, прикуривая сигарету, а Макс тем временем успел пробежать в гостиную и где-то там довольно мягко приземлиться. Таня решила, что дочерний долг выполнен и можно уходить.

Она оперлась на стену в прихожей и надевала обувь. Мама, укоризненно поджав губы, стояла рядом и выражала всем своим видом: ну и дочь. Вот расти такую, расти… Неблагодарную.

Скукоженные зимние ботинки в углу. Один накренился, как будто невидимая дама подвернула ногу.