Я чувствовала себя так, как будто осваивала новую науку: чем больше узнавала, тем больше понимала, что белых пятен не уменьшается.

– Мне только одно интересно: как он нашел дурака, пожелавшего купить картины за хорошие деньги? Обычно те, кто скупают краденое, – большие специалисты в своем деле.

– А мне интересно другое, – серьезно заявила я. – Почему картины были принесены в мою квартиру? Кто украл ключи из моей сумки? Дядя Ваня?

– Что ты, дорогая! – горячо сказала Мария Матвеевна. – Никто ничего не крал. Это просто совпадение.

– Совпадение?!

– Ну да… Когда-то в этой квартире жил мой отец… Уже один, без семьи. Ключи странным образом сохранились в нашем доме, и я даже знала адрес…

– Матвей?! Тот, о котором Саша писала в своем дневнике?

– Да.

– Просто удивительно. Вы знаете, я ведь историк. И наверно, самое поразительное в моей работе то, что я лучше других осознаю: мы живем в мире, где когда-то точно так же жили другие. И частички их душ с нами. Мы об этом не думаем, но иногда чувствуем. По каким-то странным случайностям, совпадениям. Мне даже кажется, и приведения – это не выдумка. Просто в некоторых местах прошлое проявляется значительно сильнее, чем в других.

Мария Матвеевна с улыбкой смотрела на меня и легонько кивала головой.

– Я тоже уснула здесь, как в раю. Может, именно потому, что когда-то тут жил мой папа, – грустно проговорила она.

Я вдруг насторожилась.

– Мария Матвеевна, послушайте, но ведь они с Сашей жили в доме Алексея. В ДОМЕ, не в квартире.

– Они жили в Полянске. После того, как моя мама с ее тетей, Гертрудой и моей старшей сестрой Еленкой уехали, папа оказался в очень сложной ситуации. Нужно ведь было как-то объяснить неожиданную пропажу родственников. Время было тяжелое. Легко могли расстрелять – хоть чужого, хоть своего. Но одно событие спасло папу. Как говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло… Два дня он сидел дома, притворившись больным. Папа искал способ объяснить окружающим, куда пропали его жена и ребенок. Заявить об этом в милицию было невозможно. Там бы быстро могли понять, что те ударились в бега. И тут старая постройка рынка развалилась – крыша придавила несколько десятков людей. Потом внутри случился пожар: из-за печек, которые обогревали продавцов. Только несколько человек успели выскочить. Остальных спасти не удалось. Среди погибших – и покупателей, и продавцов – было много тех, кого не опознали. Матвей воспользовался этим. Ему пришлось разыгрывать горе. Однако ему поверили. К счастью, встретить Тикунью был маленький шанс. И видимо, попугав маму, она успокоилась. По крайней мере, ничего не случилось. Папа все-таки решил подстраховаться. Объяснив своему начальнику, что в этом городе всё напоминает ему о погибшей семье, он попросился, чтобы его перевели в другое место. Так он оказался здесь, в этом маленьком городке…

Старушка задумчиво улыбнулась каким-то своим воспоминаниям, потом озвучила – возможно, именно это:

– Папа рассказывал, что он часто ходил в ваш музей и смотрел на портрет мамы – Сашеньки. Впервые он смог простить Алексея, и только за то, что благодаря ему мог часто видеть жену. Пусть даже только на картине.

– Безумно интересно! – произнесла я с чувством…

Вот и закончилась эта история. Мария Матвеевна уже дома. Картины – вместе с ней. Правильно ли я поступила, не знаю. Но совесть моя молчит. Разве могут прочувствовать бюрократы, придумывающие правила и законы, что такое людская привязанность к семейным вещам-реликвиям? С одной стороны, Мария Матвеевна действительно совершила кражу. Но с другой, она взяла то, что по праву принадлежит ее семье. Кто это поймет?

Единственное: внезапно исчезнув, она, увы, сдержала свое обещание, оставив у нас в квартире картину «Автопортрет», где был изображён Алексей, человек, которого когда-то любила юная Сашенька.

Я приняла «подарок» как данное: раз вляпалась в эту историю, придется мне ставить в конце ее жирную точку самой, найдя путь избавиться от картины.

Хотя… тут мне помог Ромка: мы все-таки запихнули картину в архив музея – она до сих пор стоит там, в углу, не обнаруженной.

Каждый раз, когда я прохожу через зал в музее, где когда-то висели картины, я невольно останавливаюсь и смотрю на стену. Она, конечно же, никогда не пустует. После пропажи портретов мы помещали сюда то репрессированного Грамовича, то другие экспонаты. Но для меня в этом углу музея не стало той капельки истории, в которую я совершила «заочное» путешествие.

Изменился не только этот зал в музее. Изменилась и я, поверив в то, что никогда не надо унывать в трудные моменты жизни. Ведь у кого-то такие минуты бывают в разы и опаснее, и труднее. Если задуматься, мне даже повезло, что я всего лишь «вляпалась» в историю с пропавшими картинами, а не родилась во времена революций и красного террора.

Ну, а в целом, почти ничего не изменилось.

Какое-то время мы с Валерией дулись друг на друга. Но совместная работа заставила нас забыть обиды. Конечно, приятельство между нами пропало, однако это делу не мешает.

Матрена Ивановна расстроилась, что у нас с Глебом не срослось. Почему – я, разумеется, ей объяснять не стала. Глеба с тех пор я не видела ни разу. И честно говоря, мне неинтересно, где он и с кем.

С Ромкой мы сдружились. Нет, не подумайте, что между нами что-то серьезное. Просто общаемся. И я верю, что в трудную минуту он не подведет.

Директор наш – все тот же, любимый нами Рисыч. После кражи в музее он поставил сигнализацию на несколько экспонатов. Тимофей Борисович – единственный действительно переживал, что картины были украдены…

Вот и все. Ставлю точку.

Хотя…

Недавно я встретила Митяева. Помните такого? Помощник следователя.

Он очень обрадовался нашей встрече, как будто встретил старого друга. Предложил посидеть в кафе. Я не отказалась.

На улице уже стояла осень: холодно, ветрено, дождливо. А внутри, в кафешке, оказалось тепло и уютно. Я никогда раньше не была здесь, и мне сразу понравилось. На столах горели золотистые свечи, на окнах висели красные шторы. Красота!

– Как тебя зовут? – спросила я, потому что не помнила его имя. А может, его начальник следователь Бегунов-Прыгунов и не назвал его.

– Дмитрий! – ответил он, и кончики его ушей покраснели.

– Ой, как здорово! – засмеялась я. – Дмитрий. Дима. Митя. Митя Митяев!

Уши Мити Митяева покраснели еще больше.

– Прости! – тут же остановилась я. – Просто неожиданно.

– Я знаю. Ты не первая, которая это замечает. В принципе, я уже привык.

Мы пили чай и болтали обо всем на свете. Митя оказался хорошим собеседником.

Наверно, атмосфера помогла разговориться Митяеву. Он вдруг вспомнил его первое «дело», которое расследовал в нашем музее.

– К сожалению, оно стало «висяком». Но это никак не повлияло на мою карьеру… А ты знаешь, что я узнал недавно? Помнишь моего начальника – Прыгунова?

– Конечно. Такого трудно забыть, – съязвила я.

– Так вот. Я случайно узнал, что он был лично заинтересован в том, чтобы найти картины.

– Ну, понятно. Он же следователь. Это его работа.

– Нет-нет! Лично для себя! Оказывается, эти картины рисовал его дед!

– Не может быть! – ахнула я.

– Да!!! Он уже знал об этом, когда пришел в музей, чтобы расследовать преступление.

«Расследовать преступление» звучало как-то слишком сурово. Я даже закашлялась от этих слов.

Митя ничего особенного не заметил и продолжал:

– Когда он понял, что кто-то спер… ой, прости, это его выражение… картины его деда, он был в гневе. «Я носом землю буду рыть, но картины найду!» – кипятился он. Но Андрей Филиппович – умный следователь. Он разместил в газете объявление, что купит дорого старые картины. И вор клюнул. Это был именно тот вор, который был нам нужен, потому что шеф спросил, ЧТО на картинах. Описание в точности совпадало с тем, что мы искали…