Я выглянула наружу и обмерла: во дворе, образовав кружок, стояли вооруженные люди – человек шесть – и курили. Я застонала от чувства безнадежности и захлопнула окно.

Можно было бы заплакать, но меня неожиданно охватила злость. Не буду! Не дождетесь!

Я спустилась на пол, сняла не мою одежду, положила все на те места, где брала.

Вспомнила про закрытую дверь. Лучше ее открыть. Придет Матвей, постучит, и мне придется подходить, открывать… Совсем не хочется встречать его по-семейному.

Я приложила ухо к двери, убедилась, что с той стороны вроде бы никого в данный момент нет, и только после этого тихонечко отодвинула засов. Опять прислушалась. Тихо. Надеюсь, Тикунья не ворвется…

Он пришел уже поздно вечером. Молча посмотрел на меня, как будто ждал, что я заговорю с ним первой.

Что ж, я так я.

– Матвей! Меня сегодня твоя Тикунья не выпустила. Почему ты ее попросил об этом?

– Ну… она не моя…

– Я хочу домой!

– Теперь ЭТО твой дом, – отвернулся, направился к камину, стал разжигать огонь.

– Матвей, это неправильно. Ты не можешь меня тут удерживать, если я не хочу.

Он обернулся. Глаза его пылали гневом. Я поняла, что он молчал только потому, что не хотел сорваться.

– Ты. Никуда. Не. Пойдешь, – чеканя каждое слово, произнес он. – Отныне ты всегда будешь жить здесь.

– Что тебе от меня надо? Я сама буду решать, где мне жить!

Кажется, он пытался найти слова, чтобы доказать собственную правоту. Но не нашел. Отвернулся и ровным голосом человека, который пытается не взорваться, произнес:

– Это единственный путь – спасти тебя.

Зато я сорвалась. Голос звенел, дыхание сбилось, и я начала выкрикивать слова, глотая окончания слов:

– Не надо меня спаса..! Я уже взросла… А потом… Кто ты такой для меня? Не родственник, чтобы командова…

Когда Матвей на меня взглянул, я испугалась. Губы его превратились в две тонкие полоски, желваки на скулах побелели. Я отступила на шаг, готовая сорваться в любую минуту и начать бегать по комнате, чтобы только не попасться ему в руки. Подумала, что сейчас он подскочит ко мне и ударит. Все они такие – пролетарии. Только и умеют, что драться. Если человека учили в детстве выяснять отношения с помощью слов, он сейчас – в проигрыше. Они язык не понимают. Для них сила – все.

…Но он не сделал мне ничего плохого. Просто отшвырнул прочь полено и выскочил из комнаты. Да так сильно хлопнул дверью, что со стены упала вешалка с одеждой.

Его не было очень долго. Я ходила по комнате в ожидании, мысленно разговаривала с ним, убеждала отпустить меня. Тренировалась, как угрожающе скажу фразу: «Если ты меня не отпустишь…» Но что будет, если он этого не сделает, придумать не смогла. Зато придумала, с чего начну. Скажу: «Я понимаю тебя, Матвей. Но и ты постарайся меня понять». Да-да, именно так начну с ним разговаривать, и очень-очень спокойно. Ведь агрессия, любил повторять батюшка из нашего прихода, всегда порождает агрессию.

Я все придумала, а Матвей почему-то не приходил.

Уже было поздно, захотелось спать, и я, не раздеваясь, прилегла на кровать. Лежала, прислушивалась к каждому звуку. Теперь, пожалуй, можно было услышать, как открывается и закрывается входная дверь в гимназию. Днем это невозможно – слишком шумно кипит жизнь в комнатах и коридорах.

Я уже стала бояться, что он пошел на расправу к тете. А вдруг он что-нибудь сделает с ними? Села, переполненная страхом. И в этот момент хлопнула входная уличная дверь, затем я услышала шаги в коридоре, близко к комнате Матвея, и, упав головой на подушку, притворилась, что сплю. Я лежала с закрытыми глазами и видеть его не могла. Но догадалась: он, ведь больше некому.

Матвей тихо зашел, прикрыл осторожно дверь и постоял у входа. Свет не включал. Стараясь не шуметь, медленно закрыл дверь на щеколду.

Я по-прежнему делала вид, что сплю, спокойно и глубоко дыша. На самом деле, мне было очень тревожно: сердце бешено билось, а сама я вдруг начала мерзнуть. Я так много хотела ему сказать! А сейчас лежу, дрожу и бездействую. Все мое красноречие куда-то испарилось, мозг отказался думать, и я уже не помнила, с чего хотела начать наш разговор.

Сейчас я успокою себя и свое выстукивающее дробь сердце, а потом поговорю с ним…

Матвей осторожно, стараясь не шуметь, передвигался по комнате. Вдруг он остановился у кровати. Я замерла. Страх парализовал меня. Услышала легкий щелчок ремня, шелест ткани и поняла, что он раздевается. Не успев прийти в себя от этого открытия, почувствовала, как он опускается рядом. Я лежала ни жива ни мертва. Сердце стучало так громко, что мне подумалось, Матвей тоже его слышит. Хорошо, хоть он не видит моего лица. Наверняка мимика такая, что сразу будет понятно: я не сплю, а лежу, притворяюсь и трясусь от страха.

Матвей лег рядом, а его рука опустилась мне на плечо. Потом он придвинулся ближе. Мне показалось, что я слышу теперь два сердца. Что же, он тоже волнуется? Почему?

Вдруг он тихо заговорил:

– Саша! Ты на меня не обижайся. Я тебе вредить не хочу. Наоборот: все пытаюсь защитить, а ты не позволяешь. Я и в школу тебя да твою тетю пристроил не случайно. Так спокойнее. Ты знаешь, сколько сейчас, таких, как вы, сидят дома и не работают? А деньги закончатся, что они будут делать? Ведь никто их не возьмет на работу. Сейчас, кроме военных, никто и не нужен. Время такое… Хорошо, хоть Ленин сказал, что надо учить людей читать и писать.

Он помолчал. Наверно, пытался понять, сплю я или нет. Потом продолжил:

– Я читал раньше про любовь и думал: сказки для буржуев. Видел, как жили мои родители и родители моих друзей… Любви между ними я не замечал. Да и сам не страдал от этого. Не нужна мне была никакая любовь. А вот тебя встретил и голову потерял. Да я за тебя, ты знаешь, глотку перегрызу… Только ты мне не веришь. Или просто, думаешь, зачем я тебе нужен… Да, ты образованная, воспитанная. А я – сын рабочего и прачки. Но я ведь в этом не виноват. Родителей не выбирают. Где родился, там родился. Может, ты и не полюбишь меня никогда, такого… Но мне даже это сейчас неважно. Я боюсь за тебя так сильно, что мои собственные чувства – это…

Видимо, слов у него не хватило – предложение он не закончил. Зато сказал другое, и я чуть сознание не потеряла от услышанного.

– И я решил твердо: ты будешь моей женой. Тогда ты всегда будешь рядом, и я смогу тебя уберечь от беды.

Матвей снова притих. Ждал, что я сердито начну противоречить ему? А что говорить? Ему не докажешь. Он упрямый. Лучше отмолчаться, а завтра я найду путь уйти отсюда. Ну, а дома тетя и Гертруда уже не дадут меня в обиду.

– Я, знаешь, что подумал, Саш. Сейчас в стране беспорядок, война. Но когда-нибудь ведь это закончится. И тогда Россия будет сотрудничать с другими державами. Даже с Германией. И я обязательно помогу тебе тогда найти твою семью. Я обещаю! Я клянусь!

Он произнес это так горячо и убежденно, что, конечно, я не выдержала: открыла глаза. То, что он сказал, было такой замечательной новостью, что внутри меня возродилась надежда, которая уже зачахла в душе.

– Ты правду говоришь, Матвей? – взволнованно переспросила я. – Ты мне поможешь найти семью?!

– Я постараюсь… Но это еще не сейчас. Ты же видишь, что в стране…

– Да-да, я понимаю. Я просто поверить не могу, что ты хочешь мне помочь.

– Да я для тебя…, - горячо произнес он. И вдруг притянул меня к себе и прижался своими губами к моим.

– Сашенька, я так люблю тебя, – шептал он.

А я не смогла оттолкнуть его. То, что он сообщил, будто возродило меня к жизни. Как здорово, что всё-таки когда-нибудь появится возможность соединиться с моей семьей! Надо верить. Надо ждать и верить. Я даже представила себе будущее. Я вся была уже там: с моими родными папочкой, мамочкой и Никиткой.