Анну «отпустило». Она спускалась в снежное поле, увязая по колено, а местами, проваливаясь в междурядья по самую середину бёдер. Спешила.

Стоя на дороге, Коля кричал ей вслед.

– В общем, «Скорую», полицию и ГАИ мы вызвали! Первую помощь, как смогли, оказали! Вы уж извините, за ради Бога, мы на десять минут отъедем! Договорились с Полиной, эта у которой невеста свинюшка, виноватой будет только её Хавронья, а мы своего жениха Борьку спрячем!

Аня не слушала, её беспокоил только серебристый автомобиль с кровавым пятном на ветровом стекле. Она отмахнулась на ходу.

– Делайте, что хотите…

Ты глянь! – Колян нагнулся и достал из сугроба бутылку мутной жидкости. – Не разбилась. – Я ж её, Жора, на автомате пробкой закрыл, не пролилась. Глотну глоточек.

Взболтнув самогонку, Колян встал «горнистом» и разом выпил полбутылки. После «глоточка» обтёр рукавом дублёнки горлышко бутылки и передал Жоре.

– Пей, а то сейчас совсем на морозе дуба дадим, блин горелый.

Не споря, Жора взял залапанную бутылку и быстро её допил. Самогоночка оказалось ядрёной, градусов в шестьдесят.

– Значит так, Колян, подтвердишь потом, при разборках с ГАИ, что сначала я был трезвый. Фиг с нею, с обивкой автомобиля, затаскивай на заднее сидение своего подростка.

Огромный свин, покачиваясь и мотая глупой головой, с которой медленно стекала струйка крови, преданно смотрел на хозяина. На открытую дверцу автомобиля среагировал правильно, сунул морду внутрь салона и ждал, когда его запихнут в машину. Жора одним пинком ноги вдавил его между сидениями.

Перед тем, как сесть за руль, Жора не удержался и посмотрел в сторону «Лексуса». Зрелище было необычным. Приехавшая Анна сняла шубу, бросила на снег. Достала из сумки одноразовый шприц, разорвала упаковку. Надела иглу и закатала рукав своего джемпера. Обе женщины в машине с испугом смотрели на неё.

Привычным движением Анна взяла у себя из вены левой руки кровь. Задрав штанину джинсов лежащей Маше и, оттянув носок, она ввела ловко проткнула кожу и ввела кровь.

Сев в машину, Жора снял шапку и вытер пот.

– Поверь, Колян, теперь девушка в машине выживет.

Я летела затылком вперёд по чёрному бездонному коридору с зыбкими стенами.

Постепенно уходило ощущение тела. Сначала ещё оставался затылок, затем только голова, а после осталась душа. Но вся она состояла из шести прозрачных оболочек вокруг седьмой, более плотной и тёмной. Душа занимала размер не то вселенной, не то бесконечно малой части микрона.

Впереди появился свет. Яркий до невозможности. Если бы у меня оставалось зрение, я бы ослепла.

Все ощущения изменились и умножились… Были видны звуки и слышен цвет.

«Была бы в добром здравии, сошла бы с ума» – запел Бирюзовый голосок внутри меня.

Белый свет нарастал, и вместе с ним нарастало ощущение полного понимания меня, для себя единственной. Понимания и прощения всех вольных и невольных грехов, которые теперь, перед невозможным ярким светом, оказались детским баловством. Осталось чувство всепрощения и бесконечной любви. И готовности принятия меня здесь, в вечной умности, отрешённости и счастья.

– Мне здесь хорошо, но у меня Данила. – Ощутила я своё слабое сопротивление обволакивающему меня счастью.

– Тебе ещё рано сюда, – пришел в голову не голос, а понимание этого выражения.

Взрыв… Белый больничный потолок сияющая операционная круглая лампа с четырьмя кругами.

– Очнулась. – Сказал невидимый женский голос.

– Я живая, – сказала я, и полились слёзы.

– Бормочет чего-то.

Надо мной склонилось лицо женщины в возрасте. Над верхней губой чернел пушок усиков, глаза внимательные, но холодные.

– Её в реанимацию, или сразу в палату?

Справа послышался женский профессионально-равнодушный голос.

– В реанимации холодно, топят плохо, она там окочурится, крови-то в ней совсем нету. Везите в палату.

Простынь подо мной напряглась, и меня перенесли на твёрдое и холодное. «Каталка», – не сомневалась я.

– Одеял сверху побольше положите, штуки три, сейчас её начнёт трясти. – Беспокоилась за меня усатая медсестра.

Потолок операционной сменился на коридорный, и плыл надо мной. Навалилась боль. В лице, внизу живота, в пальцах левой руки.

– Болит, – пожаловалась я.

– Конечно, болит. – Отозвалась усатая медсестра. – С того света тебя вытащили, а этого без боли не бывает.

– Пальцы… левая… – Я, как смогла, подняла руку.

– Останови, – сказала медсестра кому-то мне не видимому.

Медсестра осторожно подхватила мою руку. Кисть опухла и посинела, мизинец и безымянный пальцы неестественно загнулись в сторону.

– У неё ещё и пальцы сломаны. Проморгали, пока операцию делали – рожу на место ставили и кровь останавливали.

– Вызывай заново травму, пусть прямо в палате гипсуют, потом разберёмся…

Медсестра опустила мою руку, она ударилась о край каталки и от боли я потеряла сознание.

Очнулась в палате. В сгибах обеих рук тупо болели вены от воткнутых толстых игл, от которых отходили прозрачные тонкие шланги к стойкам капельниц. На левой капельнице висел пластиковый пакет с кровью. На правой, в круглых гнёздах, горлышком вниз, стояли две пузатые медицинские бутылки с прозрачным раствором.

Обе руки занемели, но я боялась пошевелиться.

Первый раз в жизни я лежала под капельницей. Иглы в венах и катетер, вставленный между ног, создавали ощущения малоприятные, но успокаивающие.

«Стоят капельницы, значит, живая, значит, медицина пока заботится о бренном теле», – по-своему грубовато успокаивал оранжевый голос.

На кисти левой руки белел гипс. Из кругляша от запястья ладони торчали первые фаланги пальцев с обломанными ногтями… «Некрасиво», – пожаловался Бирюзовый голосок. «Как же мне больно!» – завыл Болотный зануда.

И ещё болело всё лицо. Нос и скулы стягивала грубая гипсовая маска. Было трудно дышать. Во рту пересохло и хотелось пить.

Как смогла, я оглядела просторную палату на шесть коек. Кроме моей, было занято две кровати. На одной сидела молоденькая девушка, с любопытством глядевшая на меня, а на второй спала… Анна.

Девушка, заметив мой взгляд, похлопала по соседней с ней кровати.

– Аня. Аня! Она очнулась.

Открыв сонные глаза, Анна сладко потянулась и улыбнулась мне. Не спеша встала с кровати, достала из тумбочки резиновый жгут и шприц, кубиков на пять, перетянула свою руку, забрала из вены в шприц кровь и подошла к моей капельнице. Не успела я задать вопрос, как она вкатила мне в пакет в капельницу с физиологическим раствором свою дозу крови.

– Пить, – прошептала я.

Взяв с больничной тумбочки плоскую кружку с носиком Анна напоила меня разбавленным апельсиновым соком. Нектар богов! Поправив одеяло, она села на соседнюю пустую кровать.

– С врачами я договорилась, представилась им твоей сводной сестрой, буду лежать рядом.

– А что со мной было? – еле проговорила я.

– Автомобильная авария, Манечка. Тебя сбили две породистые свинюшки.

Хотелось улыбнуться в ответ на улыбку Ани, но не получилось.

– А моя машина?

– Машина во дворе тётки Полины. – Аня встала кровати, подошла к раковине в палате и стала умываться. – Тётка Полина, эта та женщина, хрюшка которой тебя сбила. Полина с твоего автомобиля пылинки сдувает. Машину привели в порядок. А я за тобой присмотрю.

– Она за всеми присматривает. – Девушка с соседней кровати привстала. – Она даже свинье, той самой Хавронье, свою кровь ввела. Тётка Полина с утра уже молока принесла и домашней колбасы. Молится за вас. А меня Ниной зовут.

В данный момент мне было по фигу, как зовут соседку, мне просто хотелось выжить, но вежливость заставила проговорить:

– Очень приятно, я Маша.

Слишком много информации для усталого мозга. Глаза закрылись, и я заснула.

Вечером проснулась, вспоминая фразу, сказанную усатенькой медсестрой: «Вызывай травму…»