– Я где?

– Ты в гинекологии, – ответил голос Анны. – И ты выздоравливаешь.

Анна наклонилась надо мной. У неё поразительный голос. Слышишь его и безоговорочно веришь.

– Это хорошо… Но почему гинекология?

– У тебя сломан нос, два пальца левой руки, ушиб и смещение костей черепа, сильнейшее сотрясение мозга, трещины рёбер… и выкидыш. Восемь недель. Было сильное кровотечение.

Я тут же почувствовала тянущую боль внизу живота.

– Болит. – Я заплакала. Не от боли, от обиды.

– Ещё бы. Ты спи. Моя кровь и сон тебя вылечат. Спи, спи, спи…

Анна поглаживала моё плечо, и сон мягко пробрался в голову.

Самостоятельно посетить туалет я смогла через три дня. Шла по коридору, пугая дежурную медсестру и пациентов своей бледностью и дорогой ночнушкой.

В тот же день мне сняли с лица гипсовую маску. Такое отразилось в зеркале! Опухлость и чёрные оттенки, идущие от носа к вискам и к подбородку. Аня немедленно сняла зеркало, висящее над умывальником, и вручила его Ниночке.

– Держи, тебе оно нужнее.

Врачи удивлялись моему гемоглобину, повышающемуся с каждым днём на несколько единиц, и синяк в пол лица рассасывался быстрее обычного.

За три дня нахождения в сельской больнице на пятнадцать коек, я побила рекорд посещаемости.

Первыми примчались мама с папой-отчимом, но, слава Богу, без Данилы. Он мог бы испугаться. Мама смотрела на меня, еле сдерживая рыдания. Но на мой вопрос: «Как я выгляжу?», отвечала: «Всё нормально. Пройдёт время и будет всё нормально». Затем я слышала её фразу, сказанную отчиму в коридоре.

– Если кости на лице срастутся неправильно, положим её в платную косметологию.

Борис Иванович, у которого кроме меня и Толика, детей нет, высморкался, сдерживая слёзы и гундосо ответил:

– Мы для неё всё сделаем, лишь бы выжила.

Мама донимала врачей расспросами, закупала лекарства для меня и подарки для медперсонала. Папа Боря, не теряя времени на мелочи, купил широченный телевизор и с помощью усатой медсестры Валентины, оглядывающей телевизор взглядом собственника, установил на обеденном столе в нашей палате.

Приезжала Анина мама, Валерия Николаевна. Пряча глаза, охала, глядя на меня, и целовала дочь, когда Аня делилась со мной кровью.

Брат приезжал через день. Первый раз вместе с Кириллом, а после один. Отговорился, что Кирюха сидит с Данилой. Но я не сомневалась, Кирилл не очень хотел меня видеть. И из-за потерянного ребёнка, который держал его около меня, и из-за моей аварийной внешности.

Толик в первый приезд, сдерживая слезы, проконсультировался с врачом, и та объяснила какие продукты поднимают гемоглобин, а какие помогают восстановить кровяную клеточную ткань. Из всего перечисленного Толик лучше всего запомнил три названия – яблоки, кагор, чёрная икра.

Через два часа, в углу палаты стоял ящик с двенадцатью бутылками кагора и небольшой мешок с пятью килограммами красных яблок. В задрипаном, но хорошо отмытом холодильнике палаты, красовалась двухсотграммовая банка чёрной икры.

Все навещающие приносили по два-три пакет продуктов. Их складывали в углу, в скромный больничный холодильник не влезала даже третья часть.

Во второе посещение Толик притащил из нашего магазина двухметровый холодильник и официально перевёл его на баланс медицинского учреждения в качестве спонсорской помощи.

Соседка по палате Ниночка перепробовала всё, что приносили нам с Аней, и вслух выдавала комментарии. Оказывается, она никогда не видела авокадо, не ела тигровых креветок, улиток и чёрной икры.

После поедания деликатесов она чувствовала себя обязанной и старалась ухаживать за мной. Выстирала мои куртку, джинсы и нижнее бельё, залитые кровью. Я ей не мешала, хотя объясняла, что не стоит этого делать, всё равно после выписки всё выкину. Но Ниночка не слушала и старательно готовила дополнительные блюда, отслеживая, чтобы большая часть из них досталась нам, а не остальным пациентам больницы и медперсоналу. Они не покушались только на чёрную икру, зато отрывались на кагоре.

В очередной приезд Толик забрал купленные мною в Москве подарки из багажника «Лексуса». Помочь перегрузить покупки из одной машины в другую вызвалась Ниночка. Когда она надела на свою стройную фигуру джинсы, короткую кофточку до пупка, а сверху подстреленный полушубок, стало понятно, почему она попала в гинекологию с микоразрывом яичника.

Мы заставили Нину надеть мой джемпер и Анину роскошную шубу. С джемпером Нина ещё покочевряжилась, но от соболиной шубы жемчужного оттенка, не отказалась.

После общения с моим квадратным братом, Нина вернулась в палату удивительно тихая и не разговорчивая, а вечером плакала в подушку. На следующий день Ниночка плохо ела, и все её разговоры сводились к Толику.

Пришлось ей рассказать, что мой папа бросил маму в мои четыре года. Уехал из города в родную деревню, где сошелся со своей «первой любовью», а точнее, вечной собутыльницей Люсей. Они родили Толика, моего сводного брата, и отдали мальчика на воспитание бабушке. Через пару лет у нашего отца и его собутыльници не выдержала печень.

Когда маму подружки и знакомые спрашивали о папиных запоях, мама очень удивлялась.

– Какие запои? У него состояний, кроме как «упился в задницу» и «тяжкое похмелье», просто не бывало.

Когда Толику исполнилось пять дет, и он совсем отбился от рук, наша бабушка, Мария Матвеевна, приехала к нам, в Осташков и умолила маму взять Толика к себе. Так что в подростковом возрасте нас обоих воспитывала летом бабушка, а зимой моя мама и папа Боря, который влюбился в маму и стал нам отчимом.

Дети так не слушают сказки, как слушала Нина о моём повествование о «милом Толике», которого знакомые, сдерживая рефлекторное сжатие кулаков, зовут «Толян грубиян».

И опять вечером Нина, выпроводив ужинающих у нас женщин из соседней палаты, ревела в подушку. Отвлекли её от саможаления странные хрюкающие звуки за окном. Приложив ладони к холодному стеклу, она внимательно вгляделась в темноту.

– Девочки, вы не поверите. Там свинья.

Аня, преодолев сонное состояние, поднялась с кровати и встала рядом с Ниной. Обе в красивых халатах, стройные, с тонкими талиями, затянутыми поясами смотрелись топ моделями, непонятно как попавшими в ободранную палату сельской больницы.

– Машка, там действительно сидит свинья, и я знаю, как её зовут. Это Хавронья, которая тебя сбила. – Аня отошла от окна и села на соседнюю со мной пустую кровать. – Симпатявая свинка. У неё бедной, были переломаны половина рёбер. И я не выдержала, вколола свою кровь. Она выжила, страдалица. Теперь её к нам тянет.

– И чего с ней делать? – Недоумённо спросила я.

– А ничего. – Анна перешла к своей кровати. – Всё само собой образуется.

За день до выписки, утром, сразу после завтрака, меня навестил незнакомый молодой мужчина – Жора. Он мял в руках пакет с продуктами и чуть не выронил его, когда в палату вошла Анна.

Обойдя его, Аня заглянула в его зажмуренные от испуга глаза.

– Это ты? Я так понимаю, ты за ней специально, – был кивок в мою сторону, – тащился из самой Москвы?

– Я? Да. Я ехал чтобы тебя… вас встретить. Хочу найти Леонида.

Аня улыбнулась светлой улыбкой.

– Лёнчик в клинике в Столбах. Можешь навестить.

– Да, я поеду к нему.

– Но не обижайся, если он тебя не узнает. Лёнчик до сих пор не в себе. Спасибо за помощь при аварии. Тётка Полина рассказала о тебе.

– Не за что. Вот тут печёнка жареная, от Иры, у которой муж Коля, у которых кабан Борька, который сбил…

– Спасибо. – Аня забрала пакет из рук Жоры.

А он топтался, оставляя мокрые следы растаявшего снега на полу. До сельских больниц пока не дошла привычка надевать на обувь пластиковые бахилы.

После того, как ободранная белая дверь закрылась за Жориком, наша соседка Ниночка начала хлюпать носом.

– Никогда, никогда мне не было так интересно. Возьмите меня с собой. Я в своей деревне с ума от скуки сойду, а ведь у меня бухгалтерский техникум, и готовлю я хорошо.