Малфой протянул руку как раз вовремя. Гермиона уже успела во всех красках представить себе удар об кафель. Хотя вряд ли что-то могло сделать ей ещё больнее.

— Тихо, — произнёс Малфой, поддерживая её и обводя глазами пятна на полу и россыпь лепестков. — Грейнджер? — Драко наклонил голову в вопросительной интонации, когда она схватилась за его руку, чувствуя грудь слизеринца возле своей щеки.

Какой раз Гермиона говорила себе, что всё к лучшему? Всё к черту. Потому что сейчас она физически не могла отпустить его. Пара касаний, и её сердце начинало стучать медленнее, спокойнее. Кашель больше не душил, хотя только что гриффиндорка была уверена, что выплюнет своё лёгкое. Впрочем, судя по всему, совсем скоро они станут ни на что не способны.

— Ты… у тебя кровь, — когда Малфой отогнул часть рубашки девушки, она сказала себе спасибо, что додумалась надеть под неё топ.

Его пальцы коснулись её ребер ниже цветения, и Гермиона вздохнула от облегчения. Это было похоже на то, если бы в кровь девушки прямо в место поражения впрыснули обезболивающее: прохладную смесь, что окутывала цветы и усмиряла их. Он будто сказал всей боли: «смирно», и она замерла, полностью подчиняясь.

— Это просто… — Гермиона постаралась отстраниться, но пальцы будто начали жить своей собственной жизнью, не отрываясь от его футболки.

— Как это работает? — бесцеремонно прервал её Малфой, не замечая, что Грейнджер всё ещё прижимается к нему, так как был сосредоточен на ране девушки. — Она перестала кровоточить. Только что.

— Потому что ты близко, — пожала плечом Гермиона, изо всех сил пытаясь звучать небрежно.

Малфой прищурился, смотря на неё, и усмехнулся, упираясь рукой о стенку в ванной и смещая их немного в сторону.

— И насколько же близко я должен быть, чтоб тебе стало легче? — его голос начал походить на медовый, а глаза сверкнули.

Это была слишком внезапная перемена, так что Гермиона приоткрыла рот, смотря ему в лицо. Её тело не давало отступить, так что она стояла и ждала, пока понимание затапливало девушку наравне со смущением.

— Очень остроумно, Малфой, — только и выдала Гермиона, надеясь, что на этом он закончит своё представление.

Драко хмыкнул и посмотрел вниз, остановив свои глаза на её грудной клетке, оценивая дыхание. По крайней мере Гермиона думала, что это было так. Малфой поднял руку и, отодвинув ткань, коснулся ключицы девушки — того соцветия, которое он увидел несколько дней назад. Гермиона закрыла глаза, надеясь, что ей хватит сил не вздохнуть, потому что эффект становился всё ощутимее. Малфой был прав: её тело действительно воевало против неё.

— Остроумно, говоришь? — Гермиона услышала его ещё один слабый хмык и всё-таки открыла глаза. — Перестань, Грейнджер, я не поверю, что ты никогда не представляла это, будучи в меня влюблённой, — улыбка Драко стала шире, как и зрачки девушки, пока она пыталась осмыслить сказанное.

— Малфой, это уже чересчур, — сжала губы Гермиона, всё же делая над собой усилие и приказывая себе его оттолкнуть, хотя само движение было настолько слабым, что даже не претендовало на правдоподобность.

Её дыхание выровнялось и теперь, когда боль не сдавливала грудную клетку, сосредоточиться на близости Драко оказалось куда легче. И это было негативной стороной ситуации. Он точно знал: ей это нравится, что делало всё ещё хуже.

— Ты девственница? — спросил Драко уже не таким вкрадчивым тоном.

— Нет, — она ответила внезапно даже для самой себя, но в голосе были нотки вызова, Гермиона могла поспорить, что он этого не ожидал.

Гриффиндорка ждала от Малфоя какой угодно реакции, пусть даже удивления, но не того, что парень рассмеётся.

— Что, попробовала с Вислым и не получилось излечиться?

Наглость слизеринца не знала границ, так что Гермиона сделала себе заметку перестать удивляться этому его качеству.

— Это не твоё дело, — прищурила она глаза, пытаясь выстроить границы. — И тебя это не должно заботить.

— Как же, здесь девица умирает от любви ко мне, — насмешливо протянул Драко, всё ещё держа руку у её головы. — Просто признай, что тебе бы хотелось.

Она чувствовала, как краснеет шея, покрываясь пятнами. Ей хотелось, чтобы он перестал издеваться и просто отошёл, несмотря на то, что это совершенно не понравилось бы цветам в её груди.

— Придурок, — пробормотала Гермиона и, воспользовавшись уверенностью Малфоя в своей ловушке, легко оттолкнула его, пролезая под рукой слизеринца.

Она села на кровать, с удовольствием заметив, что ей сменили постель, потому что прошлая была в потёках пота и крови после этой ночи. Внезапный прилив сил её осчастливил и озадачил одновременно. Впервые за многое время она могла позаниматься, поэтому Гермиона задумалась над домашними заданиями, которые за все эти дни скопились у девушки.

— Тебе стало хуже, потому что я не приходил, — уверенно произнёс Малфой, выходя из ванной и садясь на своё идиотское кресло, — и ты не пожаловалась, — видимо, он ждал от неё ответов, но Гермиона была сосредоточена на поиске книги в сумке. — Скажи, Грейнджер, кто тебе так искусно отвинтил инстинкт самосохранения? Или тебе приспичило умереть как можно раньше? Вот так оставишь Поттера сироткой ещё раз?

— Я уже говорила, что не собиралась просить тебя быть моей нянькой, — прервала она его поток желчи, который почему-то очень походил на возмущение. Скорее всего, оно было связано с тем, что если бы жизнь самого Драко зависела от нахождения кого-то с ним в одной комнате, тот бы приковал человека цепями к своей лодыжке. — Не я просила об этом Макгонагалл, так что не стану упрашивать тебя быть здесь.

— Даже ценой собственной жизни?

Гермиона молчала, перекладывая бумаги излишне агрессивно, и не поднимала на него глаз. Когда стало ясно, что она не станет отвечать, он цокнул:

— Ах, ну да, Гриффиндор и львиная гордость, — саркастично протянул парень. — Очень смахивает на овечью тупость, но…

Гермиона вздохнула, но сдержала себя, промолчав. Возможно, он этого и добивался? Чтобы она умоляла его прийти? Или же просто не относился серьёзно к происходящему? Плевать.

Гермиона водрузила себе на ноги книгу, начиная делать записи. Завтра доклад должен лежать на столе у Бинса, а у неё ещё нет ни строчки.

Наверное, прошло не больше получаса этой вежливой тишины. Гермиона приказала своим глазам слушаться и не отлипать от текста, хотя она и знала, что этого послушания надолго не хватит. Чем быстрее прогрессировала болезнь, тем больше ей хотелось с ним сблизиться. Однажды она думала о тех фильмах про неправдоподобных оборотней, которых заковывали в цепи перед полнолунием, чтобы они никому не навредили. Будто настоящего оборотня сдержали бы цепи. Гермиона полагала, что когда-то сойдёт с ума настолько, что не сможет дать себе оплеуху и действительно побежит к нему.

Сейчас она упрямо сверлила глазами свой доклад, выводя на пергаменте буквы, и лишь изредка посматривала на Драко, который читал, закинув ногу на колено. Это его любимая поза. Он не был напряжён и совсем не выглядел скорбящим. Девушка задумалась о Нарциссе и о том, стала ли потеря мужа для неё ударом, потому что сын Люциуса перенёс это на удивление спокойно.

— Когда это началось, Грейнджер? — шорох очередной страницы в его руках и этот вопрос прервали тишину.

Она замерла с пером в руке, смотря на слово «нелицеприятный», которое описывало гоблинские судебные процессы в позапрошлом столетии. Почему-то Гермиона сразу поняла, о чём он спрашивал. Чтение мыслей или внутренняя связь не являлись признаком ханахаки, а вопрос можно было интерпретировать по-разному, но она знала, как точно его нужно трактовать. Гермиона сглотнула, закусив внутреннюю часть щеки, — у неё там уже появилась ранка от часто повторяющегося жеста.

— На третьем курсе, — едва слышно ответила она и продолжила писать, не концентрируясь на его взгляде, который чувствовала каждой порой, а дьявол за её плечом так и шептал: «подойди к нему». Пошёл ты.