Мальчики послушно закрыли рты и проводили женщину нетерпеливым взглядом. Она удалилась, сказав при этом, что у них немного времени.

— Гермиона, что случилось? — спросил Рон.

— Нам вчера сказали, что ты в лазарете. Годрик, мы чуть не поседели, когда пришли в больничное крыло на перемене, и нам сообщили, что ты в отдельной комнате. Ты же знаешь… — тараторил Гарри, который явно был шокирован, ведь даже когда Локонс удалил ему все кости в руке, что считается довольно серьёзной травмой в магическом мире, Поттер не удостоился отдельной палаты.

— Эй, всё в порядке, — сказала Гермиона заготовленную фразу, улыбнувшись. — У меня просто что-то вроде воспаления лёгких. Здесь мне будет спокойнее.

Она репетировала это сочетание фраз, поэтому сейчас с удовольствием видела, как облегчение расплывается на лицах друзей. Возможно, её должна была грызть совесть за это, но представлять то, что будет, если они узнают правду… Это гораздо больнее, чем ханахаки.

— Мы так испугались за тебя, — покачал головой Рон, и, почувствовав, как Гарри дёргает его за рукав, наконец-то сел.

Они бросились расспрашивать её о лекарствах, самочувствии и о том, сколько подруга пробудет в лазарете. Гермиона смотрела на обеспокоенное лицо Рона и впервые чётко осознала: как же хорошо, что она его тогда отпустила. Так вовремя.

Эти пара месяцев отношений или что-то вроде были самым большим усилием, которое она когда-либо прилагала в жизни. Ну, зато в конце Гермиона могла сказать, что хотя бы попыталась. С каждым днём становилось всё очевиднее, что они не друг для друга. Она пыталась восполнить всё. Когда казалось, что не хватает романтики, эротики, уединения, разговоров по душам, чего угодно, но даже Рон это понимал.

Гермиона читала, что отношения не с тем, к кому лежит душа, могут стать толчком к ханахаки. Тогда она этого не знала. Но в любом случае, если так — ей суждено было заболеть. Потому что тот, о ком она думала последние несколько лет, являлся самым последним человеком, о котором ей стоило бы задумываться.

После одного непростого разговора Гермиона с Роном расстались. Он давно понимал, что пора, и поэтому даже невольно подслушанный разговор с Гарри не стал для неё откровением. Уизли вновь виделся с Лавандой, Рон прятался с ней по углам, чтобы не сделать Гермионе больно. Так что ей пришлось подождать несколько дней и аккуратно сказать, что она была бы счастлива, если бы он нашёл своего человека. Рон её друг. И он потрясающий, но его заменить невозможно.

Гермиона лежала в кровати и слушала их трескотню. Мальчики обещали заходить каждый день и приносить любые книги из библиотеки и домашние задания. Гермиона понимала, что даже если её жизнь не будет долгой, она, в любом случае, была счастливой. Пусть и не на любовном фронте.

Спустя минут тридцать Помфри нервно открыла дверь и попросила мальчиков на выход. Гермиона посмотрела на часы. Парни начали возмущаться, но целительница была непреклонна, и девушка догадывалась почему. Гарри и Рон наспех её обняли и удалились.

Гермиона подняла колени к груди, стараясь не думать ни о чём. Не нервничать. Сегодня разум девушки был куда чище после небольшой «дозы», которую получило её тело из-за вчерашней встречи с Малфоем, поэтому осознавать ужас ситуации стало гораздо легче. Гермиона вздохнула и уткнулась головой в колени. Девушка не хотела, чтобы он здесь был. Не хотела, чтобы его заставляли сидеть с ней в четырёх стенах, дабы она не умерла раньше срока. Мерлин, всю эту ситуацию можно описывать как пример слова «унизительный».

Двери не остались в покое надолго. Судя по резкому рывку, Малфой был раздражён. Гермиона осторожно подняла голову и поняла, что её догадки оказались верны. Малфой бросил школьную сумку на стул и сотворил для себя то вычурное кресло. Ну да, куда комфортней больничных. Драко сел на него и уставился в окно, плотно сжав скулы. Весь его вид показывал, что он не настроен говорить, и, наверное, она бы не стала. Если бы не костяшки пальцев, которые побелели от того, как крепко слизеринец сжал ручку кресла.

— Малфой, ты не должен… — начала Гермиона.

— Заткнись, Грейнджер, окей? — резко перевёл он на неё взгляд. — Не делай этот день ещё хуже своей болтовнёй.

Она прикусила внутреннюю поверхность щеки. Этого следовало ожидать. Она вдохнула воздух, стараясь сделать это так, чтобы Малфой не заметил, хотя он и вовсе не смотрел на неё. Гермиона прочитала все доступные книги о своей болезни, но до сих пор никто не понял, как это работает: без палочки, совершенно без каких-либо видимых изменений её состояние улучшалось в его присутствии. Чем ближе он находился, тем легче становилось дышать.

Поднявшись, Гермиона молча прошлась к подоконнику, куда упал утренний «Пророк», который она не успела забрать, так как в комнату вбежала Помфри, желая взять у неё кровь на анализы. Этим девушка себя утешала: возможно, благодаря ей, наука откроет какие-то способы лечения или хотя бы изучит ханахаки лучше. Чтобы не быть просто бесполезным умирающим телом.

Девушка села обратно на кровать и убедила себя, что этот час пройдёт быстро, и она просто погрузится в чтение, как делала всегда, когда искала ответы или когда хотела сбежать от реальности, которая становилась слишком невыносимой. Но её план рухнул, как и всё, что Гермиона планировала в последнее время. Главную страницу самой читаемой газеты в магической Англии украшала фотография Люциуса Малфоя, прямо под жирным заголовком о том, что тот скончался в Азкабане сегодняшним утром. У неё встал в горле ком и впервые за многое время не от расцветающих бутонов. Она медленно оторвала глаза от газетных строк и самодовольной усмешки Люциуса Малфоя, которая передалась его сыну.

— Драко, мне очень… — начала говорить Гермиона, но тут же была прервана.

— Что? Жаль? — язвительно переспросил он. — Обязательно нести эту чепуху? Тебе абсолютно не жаль, так признай это.

И это была правда. Она даже не знала, почему так сказала. Наверное, это просто устоявшееся выражение. Ей правда было не жаль Малфоя-старшего. Когда после войны его упекли в Азкабан, признав виновным, он уже тогда выглядел неважно, словно иссох от долгой службы Волдеморту, так что смерть Люциуса не стала шоком. Однако Гермиона в последнее время даже забыла думать о чём-то, что не касалось медицинских справочников. Ей не было жаль Люциуса, но ей не хотелось, чтобы Драко было больно. Ей никогда не хотелось этого.

— Ну, он желал моей смерти, — как бы оправдываясь ответила Гермиона и закрыла газету, сложив её вдвое.

— И в конечном итоге он выиграл, да? — дёрнул подбородком Драко. — Пусть отец этого и не увидит, но ты умираешь. И умираешь из-за меня. Думаю, он бы одобрил.

Гермиона прекрасно знала, как Малфой умеет ранить словами, поэтому ей пришлось лишь задержать дыхание. Словно он ударил её по лицу этой фразой. Она заправила волосы за уши, решив промолчать. Вся эта затея изначально попахивала гнилью. Глупо было полагать, что они не станут въедаться друг другу в глотки. Точнее, он не станет.

Внезапно Малфой встал и подошёл к окну рядом с её кроватью. Руки Драко тут же нашли своё место в строгих карманах брюк. Гермиона увидела, как дневное солнце слишком погожей осени для конца октября переливается на его платиновых волосах, делая холодным даже это оранжевое свечение. Ей всегда казалось, что куда бы Драко ни входил, там начинал идти снег, который почему-то чувствовала только она.

— Он это заслужил, Грейнджер, — сказал Малфой странно спокойно, будто выносил отцу вердикт.

— Возможно, — отозвалась она через пару секунд, размышляя, ждёт ли он ответа. — Но это не отменяет того, что ты любил его и…

— Он сделал меня Пожирателем смерти, чтобы Волдеморт простил ему грехи, как ты думаешь, много ли я знаю о любви к нему? — повернулся к ней Малфой, бросая эти слова в лицо.

— Любить кого-то не означает, что он обязательно будет стоить того, — Гермиона отвернулась, пытаясь показать, что разговор закончен.

Сколько раз она лежала и представляла это. Как они разговаривают. Нормально разговаривают: такие фразы, где будет что-то кроме оскорблений и приказов «заткнуться» или «свалить с дороги». Сколько раз она представляла его вот так близко. И что в итоге? Это только хуже.