Но с другой стороны, Малфой делал это, потому что Гермиона оказалась достаточно уникальным вариантом для его эксперимента, и её внешность соответствовала каким-то стандартам члена парня. Сейчас ей хотелось, чтобы цветы вернулись, начали заново душить, и тогда она смогла бы сосредоточиться на физической боли, но, как назло, все бутоны будто опустили свои головы, собрав лепестки, и совершенно не причиняли неудобств. Гермиона могла их почувствовать только если вдыхала очень глубоко, расширяя грудную клетку. Видно, в слюне у слизеринца правда была анестезия, которую её организм жадно поглощал, рисуя на щеках заветный румянец, которого она не видела уже многие месяцы подряд.

— Я больше не нуждаюсь в твоих услугах, Малфой, — отчеканила Грейнджер.

Гермиона знала, что потом пожалеет об этом, но сейчас, когда жизнь насыщала каждую клетку тела, а все молекулы мозга заполнял стыд и злость, это было крайне легко. Малфой лишь закатил глаза и покачал головой.

— Сделаю вид, что это не ты залезла на меня, а я даже не заставлял тебя умолять, — он склонился, сверкнув глазами, — потому что, знаешь, Грейнджер, я бы мог.

Малфой взял куртку с кресла, которую она заметила только сейчас. Как только слизеринец вышел из комнаты, как всегда, не прощаясь, созданный им предмет мебели исчез. Она сразу же ощутила, будто кто-то вынул пробку, и её здоровье начало постепенно просачиваться сквозь пробоину, словно устремлялось прямо за ним в попытках догнать.

***

Скрип двери, точно такой же, как и в предыдущие пять дней, раздался за стеной. Гермиона взяла палочку, прошептав «Колопортус» на всякий случай. Она могла поклясться, что с каждым днем этот скрип раздражал её всё больше. Вполне возможно, что это было связано с нервозностью, которая становилась всё сильнее с возвращением боли.

Сегодня был пятый день, когда они не виделись, и Гермиона чувствовала себя… приемлемо. То, что сделал с её организмом всего-то чёртов язык слизеринца, казалось немыслимым. Гермиона слишком ярко помнила ощущения, когда он просто отсутствовал несколько дней. Только вчера ночью ей пришлось выпить зелье Помфри, чтобы усмирить кашель. Лишь на пятую ночь. Это был рекорд. Она знала, что его близость лечит, но не думала, что эффект такой продолжительный, пусть он и сходил на нет.

В первые два дня Гермиона была готова умолять Макгонагалл дать ей показаться на уроках или же хотя бы сдать свои тесты собственноручно, но директор оказалась непоколебима. Её аргументы были довольно убедительны, потому что вся школа думала, что Грейнджер болеет драконьей оспой. Покажись гриффиндорка в коридорах относительно целой и невредимой, это вызвало бы град вопросов, особенно у тех, кто поддерживает близкий контакт со Скитер. Но Гермиона всё равно чувствовала такой прилив сил, что даже не расстроилась, когда Малфой не показался на следующий день.

Но когда он пришёл потом, лениво развалившись на своём кресле и посмотрев на неё так, будто бы ожидал, что Грейнджер начнёт заикаться или упадёт в обморок от волнения, она просто закрылась в ванной. К чёрту его.

Гермиона не собиралась давать себе ещё один шанс сорваться. Иногда ей казалось, что Малфой специально изводил её, чтобы она пожаловалась Макгонагалл, и та освободила его от этих «удручающих обязанностей». Если бы это сработало на директоре, Гермиона давно бы прибегла к этой просьбе.

Все остальные дни, когда она слышала скрип двери и каким-то сумасшедшим образом могла различить только по скрипу, что входил именно он, Грейнджер сидела в ванне. Она понятия не имела, в каком радиусе Малфой должен быть, чтобы это действовало на цветы в её лёгких в положительном ключе, но не собиралась больше проверять.

Ему было плевать. Несколько раз Драко отвесил несколько плоских шуток по этому поводу, несколько раз попытался ввести её в смущение, но ни разу не попытался открыть дверь. Не то чтобы она этого ждала. Но сегодня утром стало существенно хуже, как будто её силы удерживали болезнь на каком-то уровне, а когда эта грань оказалась пройдена, каждая клетка сдалась.

Гермиона закричала, отбросив одеяло примерно в пять утра. Бутоны роз украшали её бедро, как вычурная и слишком реалистичная татуировка. Татуировка, которую невозможно свести.

Сейчас она сидела на полу в ванне и слышала, как Малфой раздражённо цокнул языком. Ей казалось, что он должен быть рад её отсутствию в комнате.

Гермиона открутила тюбик и задрала платье, сцепив зубы, когда прохладная вязкая субстанция коснулась ран на бедре. Лепесткам было ни по чем, но кожа рвалась, делая каждое движение невыносимым. Крем помогал заживлять раны, и Гермиона уже в который раз подумала о том, что с удовольствием нанесла бы его на всю поверхность лёгких.

Девушка прислушалась и по звукам ботинок поняла, что Малфой ещё в комнате. Она нахмурилась. Почему он не уходит? Это было невыносимо, потому что она скучала по нему. Абсолютно каждая эмоция в ней теперь разделялась на рациональную и «анатомическую», как она её окрестила. И «анатомическая» всегда одерживала верх.

Гермиона спрятала лицо в ладонях, надеясь, что Малфой перестанет её испытывать и уйдёт. Так он и поступил. Она сделала вид, что скрип двери, который в этот раз был просто оглушительным, словно дверную ручку могли вырвать с мясом, не принес ей ни капельки боли.

***

— Он ошивался прямо у больничного крыла, серьёзно говорю! — возмущался Рон, повернувшись к Гарри. — Хорёк что-то задумал.

Ваза дрогнула в руках у Гермионы, пока она пыталась водрузить её на тумбу. Парни принесли подруге букет белых лилий, и ей захотелось рассмеяться от глупости ситуации. Цветы вряд ли можно считать отличным подарком сейчас. Хотя приятно почувствовать ещё хоть какой-то аромат вокруг, кроме роз, однако лилии пахнут не слишком сладко.

— Хорёк? — переспросила Гермиона на автомате, радуясь тому, что Рон слишком эмоционален, чтобы заметить дрогнувший голос.

— Ага, Малфой, — на всякий случай уточнил Уизли. — Вдруг он хочет разнюхать и сделать пару колдо тебя больной, чтоб потом…

— Рон, я думаю, ты преувеличиваешь, — Гермиона скептически поморщилась, наблюдая за тем, как Гарри следит за разговором, всё ещё не имея шанса вставить и слова. — Он мог тут случайно оказаться.

— Нет, Гермиона, в прошлый раз мы тоже видели его, когда шли к тебе. Что-то тут не так, — покачал головой Гарри.

Девушка облизала обезвоженные губы, садясь на кровать. В ней плескалось три дозы зелья Помфри, которые она должна была растянуть на полтора дня. Но хватило всего на час. Гермиона не могла позволить себе быть в кошмарном состоянии при мальчиках, но они опоздали, и она чувствовала, как действие зелья, и до того будучи не сильно заметным, переставало давать хоть какие-то плоды.

— Не накручивайте себя, — притворно отмахнулась Гермиона, подтягивая колени к груди и чувствуя, как её щеки наливаются красным, а рана на бедре предательски пульсирует, будто на каком-то своём языке отбивая «лгунь-я, лгунь-я…»

— Меня вообще раздражает, что они всё никак не могут понять, что с тобой, — нахмурился Рон, теребя простыню. — Сколько уже прошло? Что за секретность? Они могли уже двести раз тебя…

— Им нужно время, — Грейнджер в очередной раз почувствовала потребность защитить честь врачей, которые уж точно делали всё, что могли, в её ситуации. — Некоторые волшебные болезни не так просто обнаружить и уж тем более… — ком встал в горле так резко, что Гермиона дёрнулась, поднимаясь. Кашель сковал глотку, и она зажмурилась, отвернувшись.

— Гермиона? — поднялся Гарри, не понимая, в чём дело. — Ты… Что-то не так?

Она молча покачала головой, панически переставляя флаконы на столе, стоя спиной к мальчикам. Должно же было ещё что-то остаться. Хотя бы глоток зелья. Друзья должны продолжать думать, что врачи не могут определить её болезнь, потому и врут про драконью оспу. Они не должны пугаться. Но в какой-то момент воздуха в лёгких не осталось, и она согнулась пополам от кашля, прикрывая рот.

Тёплая рука Рона легка ей на поясницу. Он спрашивал что-то о воде, но как только Гермиона отняла ладонь ото рта, безуспешно пытаясь спрятать несколько лепестков, его вопросы прервались. Парень замер, уставившись на то место, где только что были видны соцветия, и медленно перевёл взгляд на лицо подруги. Уизли выглядел совершенно шокированным.