Но нет худа без добра. Графиня Елизавета, имевшая писательский дар, вынуждена была зарабатывать на жизнь литературным трудом и на этом поприще сделала себе довольно громкое имя.

История с сестрой не помешала Сухово-Кобылину успешно продолжить занятия в университете. Он, аристократ благороднейших кровей, презирал «веселое товарищество, не справляющееся ни о роде, ни о племени, ни о богатстве, ни о знатности», демократическое равенство как идея было ему глубоко отвратительно. Безразличен он был и к обычным студенческим забавам – массовому срыву лекций неугодного профессора, вольнодумию. Все студенты обязаны были носить студенческие мундиры – и все старались поскорее избавиться от них. Все, кроме Александра. Он носил форменную одежду отменного качества, выгодно подчеркивающую его породистую стать. Этот студент не относился к учащемуся «планктону», для сознания которого университетские знания были вообще недосягаемы. Он учился с большим интересом, даже азартом. «В математическом отделении Московского университета, – писал Сухово-Кобылин в одном из поздних писем, – получил я те основы научного образования, которое… составляет все истинное, т. е. непреходящее содержание моей жизни». Университетский приятель Константин Аксаков звал Александра «безумствующим математиком» за привычку самые тонкие материи выводить в математических формулах.

Учеба в университете пришлась на время, когда разное разрешение вопросов, одинаково мучивших молодое поколение, обусловило его разделенье на разные круги. Сформировались кружки Герцена, Станкевича, Хомякова с Киреевскими… Однако такой неординарный человек, как Сухово-Кобылин, по богатству, рождению и развитию призванный занять в любой среде почетное место, не примкнул ни к либералам, ни к славянофилам. Он уверенно шел своей дорогой. Наверно, именно потому его творчество осталось в тени в советское время, когда школьники изучали исключительно прозу и поэзию бунтарей, много претерпевших от царского произвола. Поэтому его произведения – например «Дело», буквально уничтожавшее чиновничество царской России, – не изучались в школе и практически остались неизвестными широким массам.

В 1837 году Александру была присуждена золотая медаль за представленное на конкурс сочинение на тему «О равновесии гибкой линии с приложением к цепным мостам». «Цепные мосты» – это современные висячие мосты, расчет которых до настоящего времени представляет собой сложную математическую задачу. Известно, что Герцен получил за свою выпускную работу всего лишь серебряную медаль и очень досадовал.

Московский университет в это время, несмотря на относительную демократичность, был поистине элитарным учебным заведением по именам тех учеников, которые получали в нем образование. Вместе с Кобылиным учились Федор Буслаев, Дмитрий Каменский, Михаил Катков, Дмитрий Кодзоков, Николай Ригельман, Юрий Самарин, Владимир Строев и другие. Все они оставили заметный след в научной и культурной жизни России.

Удивительно, что никто из них даже не коснулся в мемуарах истории Сухово-Кобылина. Родственник, свойственник, однокашник, хороший знакомый, он словно невидимкой прошел мимо них. Даже А. Герцен, оставивший воспоминания о самых разнообразных встреченных на жизненном пути личностях, ни разу ни добром, ни худом не помянул нашего героя.

Александр, как большинство из наиболее чутких его современников, увлекался немецкой философией. В 1838 году он окончил курс по второму отделению философского факультета и «за отличные успехи и поведение» удостоился степени кандидата.

К философии правительство относилось весьма неодобрительно. Позже, в 1849 году, она была даже вовсе исключена из учебных программ. Министр народного просвещения П.А. Ширинский-Шихматов объяснил это просто: «Польза от философии не доказана, а вред от нее возможен», – чем очень порадовал императора. Тот называл Московский университет «волчьим гнездом», а бывая в Первопрестольной и проезжая мимо университета, отворачивался и впадал в дурное расположение духа.

Для усовершенствования знаний в области философии молодой Сухово-Кобылин по желанию родителей после университета отправился за границу, где ему довелось много путешествовать. В Германии он в течение трех лет занимался изучением немецкой философии и литературы – слушал лекции обожаемого им Гегеля. Мучительное многословие Георга Вильгельма Фридриха о «невыразимом сверхъестественном начале», некоей всемирной тайне, главенствующей над всем, в том числе и над науками, покорило Европу и странным образом обаяло Александра.

Целый год он жил в Италии, где «на высотах Альбано зачитывался Гоголем до упаду». Александр встречался лично с Николаем Васильевичем, творчеством которого «упивался» и в котором более всего, по его словам, ценил «веселость». «Я ужасно люблю веселых людей, – признавался он одному своему знакомому, – для писателя необходимо быть не только остроумным, но и занимательным». Его мнение о Гоголе сложилось раз и навсегда: в Гоголе он находил «неотразимую силу юмора». «Равных ему я не встречал», – решил будущий драматург.

Финансовое положение семьи позволяло чередовать занятия в Берлине и Гейдельберге с поездками в Москву и Петербург и путешествиями по Европе. Больше всего он любил Париж, этот романтичный старый город, столицу духа, столицу свободы, столицу вкуса. Никого не могло оставить равнодушным его веселье, пестрота, шум. Все оригинальные мысли рождались в Париже, и именно здесь они обретали свою форму. Парижские разговоры, блестящие и вместе с тем глубокие, вначале смущали, сбивали с толку, а потом становились важнейшей частью бытия. Власть творчества парижских мастеров, их вкус и изобретательность завораживали. Привлекали не только знаменитые рестораны, но и те маленькие, скромные по виду ресторанчики, в которых хозяин сам готовит и сам хлопочет об изысканности блюд. Да что говорить! Париж стал, без преувеличения, самым роскошным городом тогдашнего мира.

Особенно часто бывал Александр в Пале-Роял (Palais Royal), Королевском дворце. Столбового дворянина Сухово-Кобылина зачаровывало его попранное, но возрожденное величие. В залах дворца зазвучала музыка, здесь проводились лучшие балы и приемы Парижа, попасть на которые мечтали самые богатые и знатные люди. Литературные вечера, поэтические сборища, встречи с гениальными авторами проходили внутри чудесного здания.

Герцог Орлеанский, впоследствии известный как Филипп Эгалите, открыл королевский парк для посещения всеми желающими и построил на площади величавые колоннады с лавками. Это проявление популизма принесло герцогу расположение самых обширных слоев парижского общества. Скоро тут засияли светом наиболее престижные клубы и кофейни. Николай Карамзин, русский историк, посетивший Париж в 1790 году, считал Пале-Рояль достойным именоваться его столицей. Действительно, это место не могло не удивлять, оно навсегда оставалось в памяти. Огромный, величественный Пале-Рояль, выстроенный из камня цвета охры, с фасадом, щедро украшенным витиеватыми элементами из гипса и мрамора, подавлял своими размерами. Многообразие скульптур и лепнины под сводами серой крыши делали каждый сантиметр стен произведением искусства и памятником культуры.

В 1784 году на месте театра Пале-Рояль, настолько же тесно связанного с творчеством и жизнью Мольера, как английский «Глобус» – с пьесами Шекспира, было сооружено помещение для театра «Комеди Франсез». Этот легендарный репертуарный театр на содержании муниципалитета, один из старейших в истории Франции, стал знаменитым на весь мир. Во время Французской революции он был закрыт, а труппа распущена. Позднее Наполеон Бонапарт восстановил деятельность театра в полной мере.

Здание «Комеди Франсез». Художник А. Мейнье

После свержения монархии Пале-Рояль заполнился игорными притонами, домами терпимости, увеселительными заведениями. Здесь имелось знаменитое так называемое механическое кафе, где посетители, сидя за столиками, посылали заказы через одну ножку стола, а блюда получали через другую. К тому времени, когда молодой русский аристократ Сухово-Кобылин начал наездами изучать парижскую жизнь, был принят закон (1835), запрещающий азартные игры в общественных местах, и началась новая жизнь Больших бульваров. Рестораны Пале-Рояль приобрели респектабельность, отличаясь продуманными интерьерами, изысканной кухней, богатой картой вин. Александр, не стесненный в средствах, часто проводил тут вечера.