Телефон пискнул — низкий заряд батареи. Я обмерла.
Но Илья как будто не слышал, он был целиком в своих грёзах.
— Отец? Это ты?
Я перевела телефон в беззвучный режим и начала искать взглядом булыжник — долбануть Илье по затылку. К несчастью, все они были возле воды. Единственный лежал рядом с ивой. Незаметно его не схватить.
— Отец! Как…
Девочку словно прорвало:
— Я не отец! Я Сашка, из двадцать седьмой! Разве не помнишь? Ты ко мне две недели ходил! Мы же друзья! Друзья! — тараторила она тоненьким голоском, по щекам текли слёзы. — Вспомни, вспомни… Пожалуйста…
— Отец! — Илья был в собственном мире. — Ненавижу!
Он вцепился руками в хрупкую шею. Девочка захрипела. Илья застонал и задёргался. На платье снова брызнула сперма.
Всё затихло, только шумели кусты и ручей. Телефон окончательно сдох, но теперь это было неважно.
Илья отодвинулся от девчонки. Засунул в штаны свой обмякший член. Шатаясь, сделал пару шагов и осел на траву, уставившись на меня. Абсолютно пустые глаза — серые, как дождливое небо.
Я была ни жива, ни мертва.
Что делать? Ждать нельзя, он придёт в себя и заметит. Нельзя не заметить, если смотреть вот так, прямо в лицо.
Бежать? Он догонит!
Словно дни, тянулись секунды…
Я вдруг подумала, что запись нельзя отдавать, не отредактировав. Иначе, Илью сочтут сумасшедшим, не отвечающим за поведение, и просто отправят в психушку. Он выйдет и снова начнёт убивать.
Впрочем, сначала мне нужно остаться в живых.
Девочка дёрнулась и начала сипеть, пытаясь втягивать воздух.
Илья встрепенулся. Повернул голову, издал изумлённый вскрик, и, как обезьяна — на четвереньках, бросился к иве.
Сашкины рёбра раздулись, насколько позволил скотч. Ей наконец удалось вдохнуть.
Илья схватил нож и полоснул по лицу.
Сашка заверещала.
Илья выкрикнул: «Тварь! Живучая тварь!», и стал наносить порез за порезом.
По шее струилась кровь, на платье расплылось пятно. Сашкины крики слились в нечеловеческий визг.
— Чего ты не дохнешь! — Илья бросил нож и впился зубами в рану. Плюнул ошмётки. Поднял булыжник с земли и начал бить по лицу. — Сдохни! Сдохни!
В стороны брызнула кровь, как будто включили фонтан. Ива, рога и мальчишка окрасились алым.
Я опустила глаза и попыталась поползти назад. Тело не слушалось.
Постепенно удары стали глухими, треск костей превратился в какое-то чавканье. Через силу, я посмотрела вперёд.
Головы уже не было, на кожаных лоскутах болтались осколки. Под рогами остались примотанные кусочки костей и пропитанные кровью волосы. А Илья всё лупил и лупил по стволу.
Удары слились в непрерывный гул. Ручей, ива, безумный мальчишка — исчезли, пропали в небытие…
Гарь… Оседают на землю чёрные хлопья…
Кровь брызжет в глаза и течёт по щекам. В левой руке скользкий камень.
Месиво, вместо мужского лица. Чуть в стороне валяется каска.
Я ору — до кашля, до крови, до рвоты…
Я стояла на четвереньках — кашляя и содрогаясь. Горло саднило. Я сплюнула розовую слюну.
— Привет, белобрысая крыса.
Я подняла глаза.
Илья. Целиком перемазан в крови. За зрачками танцует Тьма.
— Как я такую в кустах не заметил?
Он вцепился в одежду. Легко, как пушинку, поставил меня перед собой. Забрался в карман и забрал телефон.
— Попозже верну. Если будет, кому возвращать. Если не станешь болтать.
У меня изнутри вырвался странный и жалкий звук. Илья рассмеялся — очень искренне и непосредственно, как хохочут мальчишки в детском саду.
— Боишься? Не зря! — голос менялся, превращаясь в шипение змеи. — Так дай мне свой страх!
Он впился губами в мои. Рот наполнился сладко-солёным. Чужой острый язык исследовал зубы, скользил по нёбу и забирался за щёку. Меня стало рвать, но Илья не отстранялся и не давал вдохнуть.
Мир поплыл, и я провалилась во тьму.
Сознание потихонечку возвращалось. Я не открывала глаза. Мне казалось, что от того, как я это сделаю, зависит всё. Если открою правильно, над головой будут гирлянды грибов, а рядом — Мурлыка. Открою неправильно, и рядом будет Илья.
Тело болело, во рту был ужасный вкус. Значит, мне ничего не привиделось.
Я открыла глаза, опёрлась на локоть и осмотрелась.
Мурлыки, конечно же, не было. Не было даже Ильи.
Ива, полянка, ручей.
Я встала. Штаны сползли до колен — они оказались расстёгнуты.
Что?!
Я посмотрела вниз.
Трусиков не было, а между ног запеклась кровь.
Накатило отчаяние.
Он был во мне! Во рту и ТАМ!
Я села и стала себя осматривать, дрожа и поскуливая от шока. Я была не в себе — хотелось содрать свою кожу, вывернуть наизнанку и прополоскать в ручье.
В голове промелькнула последняя мысль: «Что, если я забеременею — забеременею от этого существа?!»
Дальше я только выла.
Спермы и повреждений не обнаружилось. ТАМ ничего не болело.
Я слегка успокоилась.
Конечно, Илья не огромный солдат, но я бы почувствовала. Нет, он делал что-то другое. Может, просто взял трусики, как трофей. Или хотел напугать.
Он ведь меня не убил! Почему?
Я поняла и невесело усмехнулась.
Дурочка-Мика ошиблась, считая, что ей приготовлена роль жертвы.
Нет! С самого начала я была наблюдателем. Люди нуждаются в чьих-то глазах.
Слышен ли звук падающего дерева в лесу, если никого рядом нет? Зачем резать людей, если никто не узнает?
Илья и не думал меня убивать, я была в безопасности.
У Сашки был вскрыт живот, от самых рёбер. В лёгких сумерках червями свисали кишки. На земле валялся бюстгальтер «пуш-ап» — вероятно, Илья спёр его у одной из питалок.
Теперь я заметила то, что не увидела сразу. Из сухих веток Илья сплёл диковинные изваяния. Они были настолько чужие, что от их вида кружилась башка.
Ритуал. Это всё — ритуал. Когда-то так делали предки на праздниках плодородия. Молились богам, резали невинную жертву и пили тёплую кровь.
Кровь в наши дни заменили вином, плоть — хлебом. Но Илье не нужны подделки.
Я пролезла через кусты и побрела в лагерь. Без телефона я не могла позвонить Семёнычу и всё рассказать.
А может, не нужно рассказывать?
Я подавила трусость в зародыше, пока она не разрослась. Чтобы не стать такой, как Мурлыка.
Нет уж! Никто мной не будет командовать!
Мурлыка сидел на крыше. Я заметила его издалека — плоский контур на фоне чуть светлых небес. При виде меня он махнул рукой, спустился и побежал навстречу.
— Мика! Ты вся в крови!
— Думаешь, я не знаю? Кровь не моя.
Мурлыке легче не стало.
— А чья?
— Сашки, из двадцать седьмой.
— Зачем ты её… — он осёкся. — Илья?
Я кивнула.
— А ты говорил, что у нас есть время!
Стало не по себе. Как Мур мог решить, что я убила девчонку? Значит, в его глазах я такая?
Вспыхнула ярость, но сразу погасла.
Я ведь такая и есть. Совсем не девчонка со звёзд.
Больше всего я боялась, что мне не поверят. Чем я докажу, что виноват Илья?
Но Семёныч позвонил Мясоедову, ещё не дослушав рассказ. Сказал: «Ждите тут!», и вышел из кабинета.
Вернулся он вместе с Ильёй.
— Сидите и ждите полицию! — он уселся обратно за стол, плеснул в грязный стакан коньяка и закурил.
Илья расположился в кресле напротив меня. Он был совершенно спокоен: лицо неподвижно, скрученные скотчем руки лежат на коленях. И никаких следов крови.
Помылся?
До самого приезда полиции мы не проронили ни слова.
— Вы совсем охренели?! — спросил Мясоедов с порога. Не дожидаясь ответа, добавил: — Ну, кто тут убийца?
