— Не кори себя. Мясоедову просто плевать. Он думает, всё рассосётся само.

— Но это не так… Илья ведь не остановится?

— Нет, не сможет.

— И когда он перейдёт на людей? — стало страшно от одной этой фразы.

— Уж точно, не завтра. У нас есть несколько месяцев. Придумаем что-то.

Я понимала, Мур врёт. Ничего он не сможет придумать.

— Есть у меня одна мысль, — я заглянула Мурлыке в глаза. — Для Ильи, человек и собака — предметы. Такие же, как стул или стол. Ты ведь не паришься, когда пилишь ножку стола или выбрасываешь табуретку.

— Не думаю, что у Ильи нет эмпатии. Зачем бы он убивал? Просто он научился её выключать.

Мурлыка отвёл глаза.

Он опоздал. Я успела заметить, как за зрачками мелькнула Тьма, и догадалась — он точно такой же. Он может выключать свои чувства, а мне постоянно врёт. Видать, научился в одном из миров, открывшись для Тьмы и себя потеряв.

Какая я всё-таки дура!

С другой стороны, это меняло всё. Если кто-то и может помочь с Ильёй, так это его отражение.

— Давай ему подсунем грибов!

— Скорее всего, станет хуже. Нет, Мика. Илью ничего не спасёт.

— Значит, нужно убить.

— Думаешь, это так просто?

— Выбора нет. Сам говоришь, на Илью всем плевать.

— Как и на нас.

— Мур, я тебе помогу. Я не принцесса со звёзд и запачкаться не боюсь.

Мальчишка натужно сопел.

— Думаешь, сможешь жить дальше?

— Смогу.

Он придирчиво посмотрел мне в глаза, как будто старался в них что-то заметить. Я отвела взгляд, но успела увидеть, как у него изменилось лицо.

— Хорошо, — прошипел Мурлыка сквозь зубы.

Кажется, я ему стала немножко противна. Тоже мне, чистоплюй!

Я поспешно сменила тему.

— Как думаешь, Злату убили?

— Семёныч? Навряд ли. С чего бы ему создавать проблемы себе самому? Уже второй труп!

— Вчера Семёныч был в бешенстве.

— Он взрослый и хитрый. У него таких Злат… И новые подрастают.

— Она бы не стала так делать. Ради меня.

Мур усмехнулся невесело, но промолчал.

После каких-то таблеток — наверное, обезболивающего для души, ему полегчало. Настала пора притворного покаяния.

— Я знаю, что я во всём виноват. Притащил тебя в этот сад, и сам же его загадил, не выполов вовремя сорняки. Теперь мне с ними не справится, а страдаешь ты.

Мур начал болтать о принце, для которого существовала одна только роза на свете. Похоже, он слишком близко воспринял нашу вчерашнюю шалость. А я пыталась понять, зачем он жрёт свою дрянь. Чтобы совсем ничего не чувствовать или наоборот, чтобы почувствовать хоть что-нибудь? Один жрёт говно, а другой грибы?

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Чтобы роза совсем не засохла. Чтобы не стала колючкой.

— Знаешь, почему недоделанный принц таскался с цветком? Потому, что вокруг была только пустыня. Живи он на розовой грядке…

— В розарии, — поправил Мурлыка. Будто мне было не пофиг.

— Живи он на розовой грядке, а не в интернате, — настояла я на своём — хрен бы он отличил одну от другой. Срал бы на все эти розы. Буквально.

Хорошо, что Мурлыка научил меня всем этим умным словам. Можно сказать: «Буквально», а не мычать.

Я встала. Уходя, бросила через плечо:

— Знаешь, Мурлыка, я вовсе не роза. И не твоя.

Когда тебя понимают — молчат. О чём говорить? А он постоянно болтал.

Нашёл свободные уши, слушать весь этот бред! Сладкими розами тут и не пахло — пахло кровью, горькой полынью, железной дорогой и коноплёй.

Бросить друга непросто, но…

Мурлыка мне надоел.

Чему удивляться? Когда девчонки взрослеют, они видят правду — отец не их идеал, и начинают искать другого отца.

Уже расстилая постель, я залезла в карман.

Одуванчик был там. Флешбэки не возвращались, но странный подарок остался.

Я повертела цветок в руках и засунула под подушку.

Утро не принесло облегчения. Когда мы толкались в дверях столовой, сзади послышалось:

— Куда, дура, прёшь!

От толчка в спину я поскользнулась и упала на пол. Девчонка передо мной едва устояла.

Ладони скользили по жирной грязи. Чья-то нога наступила мне на ладонь. Я завизжала и получила пинок в живот. Перехватило дыхание.

Я подняла глаза и увидела перекошенное от злобы лицо Ильи.

— Вставай! — подоспевший Мурлыка помог мне подняться.

Пока я мыла руки, Мур охранял еду. Струйка воды ласкала ладони, и в зал выходить не хотелось. Там был Илья.

Я мылила руки уже пятый раз.

Кажется, местный маньяк выбрал новую жертву.

Мику.

Положение было хреновым. Илья безжалостный и очень умный. Ему на всё и на всех наплевать. Меня он презирает и смеётся в открытую.

На то, что Мурлыка убьёт Илью, рассчитывать не приходилось. Он тот ещё трус. Значит, действовать придётся самой.

В столовую я не вернулась. Поднялась на четвёртый этаж, прошла по пустым коридорам к двери кабинета Семёныча и уставилась на замок.

Допотопный, советский. Никакой.

Не такие вскрывали, когда было нечего жрать!

Достав из кармана несколько шпилек и подогнув, я принялась ковыряться. Замок щёлкнул, и я вошла внутрь.

Ёкнуло сердце — позавчера я целовала тут Злату.

Шкаф был не заперт. Вслушиваясь в утреннюю тишину, я начала копаться в личных делах.

Если задумал убить человека вроде Ильи, нужно его понимать. Иначе, всё кончится плохо. Как говорили родители: «Знание — сила!»

К тому же, у меня накопились вопросы. Местные сказки и сказки Мурлыки мне надоели. Я хотела добраться до правды.

Вместо того, чтобы искать личное дело Ильи, я полезла на «Г», за папкой Златы.

Её не нашлось.

Это было вполне ожидаемо. Наверняка, она у ментов.

Я стала искать свою.

Её тоже не было.

Больше всего мне хотелось забраться в личное дело Мурлыки, но я даже не знала его фамилию.

Папку Ильи я нашла без проблем. Полистала, вздрагивая от каждого шороха. Поразилась тому, насколько подробно была описано детство. Вернула на место и заглянула в пару других, наугад.

Там тоже были подробности.

Я поставила папки и выскользнула за дверь, тихонько защёлкнув замок.

Что делать дальше?

Нужно было найти к Мурлыку и всё обсудить. Нужно было сидеть у девчонок. Но я никого не хотела видеть.

Взвесив все «за» и «против», я отправилась в лес.

В конце концов, почему нет? Илья за мной не следил, и в лесу ему делать нечего. Это для нас, для нормальных людей, лес живой и интересный. А для таких, как Илья — глупое нагромождение веток и сучьев.

Лес меня вылечил. Я бродила среди цветов и деревьев, слушала пение птиц и журчание ручья, ласкала ладонью траву, а трава ласкала в ответ. По пальцам бегали божьи коровки и муравьи, рядом порхали бабочки, а мошки путались в волосах.

Я поняла, что ни в ком не нуждаюсь. Совсем.

Вспоминая дурацкие фильмы, в которых раненые шли к людям за помощью, а отшельники сходили с ума от тоски, я хохотала, пугая лесных обитателей.

В такое не верилось. Скорее рехнёшься или погибнешь с людьми!

Приближалось время обеда, а я ещё даже не завтракала. Но при мысли о том, что нужно вернуться в лагерь, по коже бежал мороз.

Желудок урчал. Я напилась воды из ручья, нашла тень, легла на траву и задремала.

Проснулась я, когда солнце клонилось к закату. Теперь уже выбора не было. Я встала и зашагала назад.

Возле скамейки и клёнов стало тревожно. Я замерла, пробуя разобраться в своих ощущениях.

Сначала мне показалось, что это лишь выдумки — отголоски недавних кошмаров и неосознанных мыслей. Но очень быстро я поняла, что это не так. До ушей доносились едва различимые стоны — тонкий девичий голосок.