Я приподнялась на ладонях. Голова закружилась. Меня вырвало прямо на руки. Во рту стало гаже.

Я вдруг подумала, что теперь из желудка, прямо мне в рот, выплеснулись частицы НЕГО. Вспомнила, как ждала нашей встречи и надеялась произвести впечатление.

Меня снова начало рвать, но было нечем. Я только кашляла и задыхалась. Мурлыка сидел в стороне, боясь ко мне прикоснуться.

Постепенно меня отпустило.

— Мика…

— Заткнись!

Я села на голую задницу. Шорты болтались на левой ноге.

По белым ступеням тянулся кровавый след.

— Мика…

— Помоги мне. Пожалуйста, — переборов боль, я натянула шорты. — Пойдём. Нужно помыться.

— Мика, я не могу.

— Это ещё почему?

— Я умираю.

Я сообразила, что след тянется не ко мне, а к Мурлыке. Он прижимал руку к животу, а между пальцев сочилась кровь.

— Мика… Он больше к тебе не придёт…

— Кто?

Я спросила, хотя уже знала ответ.

— Вот. Возьми телефон, — он сунул в руку мой «Сяоми». — Но как это страшно… Так страшно… И уже навсегда, не избавится… Хорошо, мне недолго осталось… — на губах у Мурлыки лопнул кровавый пузырь. — Никогда так не делай… Никогда, никого…

Он медленно улёгся на белый бетон. Я взяла его руку.

Какая холодная, в такую жару!

— Ты на помощь позвал? «Скорую» вызвал?

— Ничего мне не нужно… От ЭТОГО мира…

Я суетилась.

— Поедем навстречу «скорой», на машине Семёныча!

На заляпанном кровью экране ничего было не разобрать.

— Мика… У нас есть только сейчас.

Телефон выскользнул из руки.

— Не переживай. Это все равно, что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего печального… Жаль только, в полдень не видно звёзд.

Я наклонилась к нему.

— Скажи, как тебя зовут.

— Разве у ветра есть имя?

— Пожалуйста…

— Кир. Кирилл.

— Моё имя ты знаешь.

— Оно не твоё. Тебя зовут Эйприл. Но мне больше нравится Облако.

Страх исчез, и я рассмеялась.

— Облако и Кирилл? Вот так пара!

— Эйприл и Кир. Но лучше — Ветер и Облако…

Он уже еле шептал.

— Помни, Облако. Главное не увидишь глазами...

Жаль, что я поняла это только теперь. А раньше смотрела совсем не туда — на Зюзю и Злату, которых я просто придумала. Не замечала любовь, что была рядом со мной.

— Наконец…

— Что? — я наклонилась к самым губам.

— Облако… — Кир улыбался. — У меня наконец получилось… Теперь мы свободны… Мы вырвались из бесконечных зеркальных миров…

Глаза мальчишки закрылись. Улыбка так и осталась сиять на губах, но стала почти незаметной — если не знать, не увидишь.

Улыбка, которая лишь для меня.

«Как это страшно… Так страшно… И уже навсегда, не избавится… Никогда так не делай… Никогда, никого…»

Перед глазами стояло другое лицо. Без носа, без рта и без глаз — сплошное кровавое месиво. Виделась каска, чуть в стороне, и камень в забрызганных кровью руках.

Кир опоздал со своими советами. Я не принцесса со звёзд.

«Выбор есть даже во сне! Пусть иллюзорный, но выбор…»

Раньше я так не считала, и потому было легче. Теперь, глядя в мёртвое, но сияющее лицо, я понимала — Кир прав.

Он его сделал.

Утренний свет бил сквозь пыльные стёкла. Играл на блестящей посуде, высекал из стаканов россыпи искр.

Не столовая — солнечный океан!

На душе тоже было светло и немножечко грустно — как бывает, когда прочитал хорошую книгу.

Остаток вчерашнего дня запомнился суматохой, мигалками и бесконечными разговорами.

Носился спецназ, который тут был совершенно не нужен, бродили врачи, а киевский следователь качал головой. На Семёныча одели наручники и увезли. К вечеру вместо него появился другой человек.

— Здравствуйте! Я Валентин Александрыч. Теперь будет всё по-другому!

Я понимала — не будет. Слишком похожими были глаза.

Всё это я наблюдала, как будто в кино. После смерти Кирилла, я словно застыла. Всё в прошлом, а в будущем — лишь пустота, и ничего нельзя изменить.

Подвинув ногой табуретку, Зюзя сел передо мной.

— Что, Котина? И Златы нет, и Мурлыки. Кто защитит?

Я молчала. Мне было совсем всё равно. А Зюзя сидел, ухмыляясь, и не уходил.

— Нет даже Семёныча…

Я продолжала молчать.

— Думаешь, наваляла Илье, сразу стала крутой?

Я не думала совсем ничего. Я просто смотрела.

Зюзя не выдержал.

— Тупорылая белая крыса!

Он ушёл, на прощание плеснув мне в лицо вонючим и липким кофейным напитком.

Вещи Кирилла забрали менты, на память остался лишь одуванчик.

Я поднялась на крышу, потрогала «наш» парапет. Сходила к развалинам старого корпуса — на то место, где умер Кирилл.

Алая кровь превратилась в обычные бурые пятна. Через неделю не станет и их. Но Кир был во мне — навсегда. Он был живее, чем раньше, когда дни напролёт впустую болтал. Ветер можно заметить только по действиям.

Шумели столетние сосны. Над головой болтались гирлянды грибов.

Закат теперь был не кровавым, а самым обычным.

Я поднялась с земли и прислушалась к пению ветра, надеясь расслышать голос Кирилла. Потом принялась отвязывать от деревьев верёвки…

Три раза пришлось возвращаться — мешки были лёгкими, но неудобными. Получалось таскать только по одному. Я перемолола грибы в электрической мясорубке и проглотила пару горстей. Остальное высыпала в компот, решив, что вкус этого пойла ничуть не изменится, и никто ничего не заметит.

Я не знала, хорошо это или плохо. Мне грибы не помогли, только больше запутали. Но, так хотел Кирилл.

Выбор есть даже во сне. Пусть иллюзорный, но выбор.

Оставалось последнее, что я за него должна была сделать...

Здесь, на высоте, властвовал ветер. Лезть было тяжко. Руки тряслись, порывы прижимали к опоре, разметавшиеся волосы лезли в глаза. В руки впивались металлические занозы. Ржавые перекладины лестницы хрустели и прогибались под весом. Когда я была на полпути к вершине, перекладина лопнула, и я повисла над чёрной бездной, держась рукой за ступеньку. Выбралась я с огромным трудом.

Вдалеке светились лагерные корпуса. Территория что-то мне смутно напоминала. Что, было не разобрать.

Ладно… Чтобы, как говорил Кирилл, взглянуть на мир со стороны, придётся лезть выше. А подниматься всегда нелегко.

Ажурные конструкции вышки переливались, на стыках вспыхивали разноцветные искры. Когда две трети пути были уже позади, металл начал вибрировать. Сначала я это списала на эффекты грибов. Но глянув вниз, заметила неясные тени.

За мной кто-то лез! Не зря, когда я шла по тропинке, мне чудились шорохи за спиной!

Из последних сил я ускорилась и снова едва не сорвалась.

Но всё обошлось. Преодолев последние метры, я закинула ногу на верхнюю площадку, подтянула тело, перекатилась и встала.

Ноги тряслись. Сквозь сетку пола я видела силуэты и слышала мальчишеские голоса.

Я подошла к самому краю и посмотрела вокруг.

Непроглядная тьма на фоне чуть более светлого неба…

Скала! Она, всё же, была!

С другой стороны, я и сейчас под грибами...

Территория лагеря выглядела необычно. Изумрудный свет окон и фонарей сливался в фигуру оленя. Грудь, голова и развесистые рога…

«Здесь всё отражается тысячи раз и усиливается. Если в реальности видел оленя — здесь его образ будет тебя преследовать вечно. Если в реальности столкнулся с маньяком — он здесь на тебя развяжет охоту. Если в реальности бушевала война — она случится и тут. Нельзя убежать от себя самого. Ты — это память. Забудешь — и здесь будет рай, но не останется никакого тебя».

Вспоминалась АТО. Мама, отец и сестра… Вспоминалась девочка Саша с примотанными скотчем рогами, и столь же рогатый мальчишка Илья…

Отражения… Все люди — мои отражения…