Илья поднял обе руки.

— Это признание вины?

Илья ухмыльнулся.

— Нет. Так считает Семёныч.

Стуча каблуками и бряцая амуницией, в комнату вошла опергруппа. Мясоедов кивнул на Илью:

— Оденьте «браслеты»!

Повернулся ко мне:

— Показывай место убийства. Надеюсь, что там будет труп.

Я покраснела.

— Как вам не стыдно! Она ведь ребёнок. Была…

Автоматчики переглянулись и уставились на Мясоедова, но тот со мной ругаться не стал.

— Двое останутся здесь. С подозреваемого глаз не спускать! Остальные — за мной! Семёныч, тебя это тоже касается. И не забудь понятых!

Семёныч взял пару питалок, нашу и Саши. Мы спустились во двор. Возле служебных машин толпилась куча народу. Заметив начальника, они бросили сигареты.

Мясоедов отдал распоряжения, и мы, почти всей толпой, пошли к лесу.

— Я сказал пацанам, чтобы они не трогали вещи Ильи, — суетился Семёныч. Похоже, ему уже мерещились тюремные коридоры.

Мясоедов спросил у Мурлыки:

— Ты вместе с Микой тело нашёл?

— Нет. Я был в лагере.

— Так какого… Значит, будь там и сейчас!

Семёныч сказал:

— Не всё ли равно, где он был. Свидетель из него никакой. Такое несёт!

Мурлыка сначала отстал, а после пошёл за нами.

— Когда я Сашу нашла, она была вовсе не «тело».

— Всё видела? На телефон, надеюсь, сняла?

— Да. Но его отобрал Илья.

— Отобрал? А тебя оставил в живых? — Мясоедов повернулся к мужчине, что шёл рядом с ним. — Как тебе это, Петюня?

«Петюня» скривился, как будто ему попытались скормить очень кислый лимон.

— Сомнительно…

Я протянула:

— Ему ведь нужны чужие глаза…

Теперь скривился и Мясоедов.

— Ты что, эксперт по серийникам? Поверь, убийцам хватает своих. Чужие они только могут забрать для коллекции.

Часть людей Мясоедов оставил возле скамейки:

— Не будем топтать. Позвоню.

Остальных я провела к иве. В этот раз, труп оказался на месте. В свете фонариков поляна выглядела ещё страшней.

— Охренеть! — произнёс Мясоедов. — Такого у нас ещё не было!

Женщина в белом халате сказала: «Пойду оформлять документы. Сами всё видите». Она была очень бледна.

Я с удивлением заметила, что опытным взрослым не по себе. Полицейские в штатском тихо переговаривались, полицейские в форме стояли в сторонке и отводили глаза.

Мясоедов обратился ко мне:

— Хочешь сказать, это сделал мальчишка?

— Говорят, что мальчишки полками командовали…

— Говорят, в Киеве бизнесменов доят… — рассеянно сказал он в ответ и повернулся к «Петюне»: — Всё! Занимайтесь!

Мы вернулись обратно в корпус и началась полицейская волокита.

Меня завели в отдельную комнату, где женщина заставила меня снять одежду и вывернула карманы, сфотографировала целиком и «по частям», взяла соскобы кожи и грязь из-под ногтей. Валиком провела по подушечкам пальцев, вымазав их чёрной краской, и по очереди придавила к бумажке с напечатанными квадратами. Сказала: «Прекрасно!» и вышла.

Я не видела тут ничего прекрасного. Тем более, что это было только начало.

Тянулись минуты, но никто не появлялся. Я подошла к двери и подёргала ручку. Дверь оказалась закрыта.

Так прошёл час. Потом появился «Петюня» и кто-то второй — он представился, но имя я тут же забыла.

Начался сбор показаний. Они даже включили маленький диктофон, как будто мы были в американском кино.

Петюня сразу ушёл и появлялся лишь время от времени. «Второй» мурыжил меня так и сяк четыре часа. Спрашивал, выясняя подробности. Спрашивал снова, только другими словами. Что-то писал, чёркал и заставлял расписываться за исправления. Заметив, как я держу ручку, он уточнил: «Ты левша?» Иногда заходил «Петюня» и они тихонько шептались. Разок отпустили меня в туалет — без конвоя. Но если бы приставили женщину, любительницу грязных ногтей, я бы не удивилась. Мне очень не нравилось, куда всё идёт.

На меня не давили и не перевирали слова. Не задавали странных вопросов, наподобие: «Ты ненавидела Сашу?» Нет, всё было чин чинарём. В конце мне даже сказали: «Спасибо!» Только от этого легче не стало.

Я поднялась на крышу, надеясь, что там ждёт Мурлыка. Но крыша была пуста.

Я уселась на парапет и запела. Руки тряслись.

Боялась я не Илью, он уже был под стражей. Я боялась «Петюню».

С другой стороны, он был последней надеждой. Кроме полиции, меня некому защитить.

Через час я увидела, как отъезжают машины. Когда от колонны осталась лишь череда огоньков, появился Мурлыка.

— Илью отпустили. За недостатком улик.

Я обмерла.

— Ты что, шутишь?

Он присел рядом.

— Против него — ничего. Абсолютно. И есть свидетели, которые подтверждают, что во время убийства он был с ними в лагере.

— Он их запугал!

— А ведь полиция перевернула здание вверх дном. Видела, что устроили в комнатах?

— Я не заходила.

— Увидишь… Но по Илье — ничего. Зато откопали улики против меня.

Я обмерла.

— Тебя?

— Что-то ты не в себе, — Мурлыка нахмурился. — Совсем задолбали менты?

— Что у них против тебя?

— Кроссовки, палёный «Нью Бэланс». На них обнаружилась кровь.

— Никогда на тебе их не видела…

— А они были, — он невесело улыбнулся. — Валялись в шкафу.

Я продолжила:

— Но видела их на Илье, сегодня в лесу.

Мурлыка потух.

— Он опять побеждает. Он просто умнее меня.

— Не ной! Ты же был в лагере!

— Да. Есть куча свидетелей. Иначе, я был бы не здесь.

— И что получается? Куда все свалили?

— Наверное, к жёнам, — рассмеялся Мурлыка.

— Ты что, издеваешься? Почему отпустили подозреваемых? Илья на свободе!

— Если всех засадить, что это даст ментам? В этот раз им нужен настоящий убийца, а не козёл отпущения. Решили оставить в банке и мошек, и паука.

— Какая чудесная новость!

— Мика, Илья — последняя из наших проблем. Я с тебя глаз не спущу!

Ой, бля! Отыскался защитник!

Кончено, я сделала вид, что Мурлыка — герой. Такая уж женская доля, восхищаться мужчинами и без конца притворяться.

— А какая проблема первая?

— Мясоедов.

— Если б я знала, что всё так получится, я бы расцеловалась с Ильёй и никому ничего не сказала.

— Не говори ерунду! Лучше скажи, как всё было. Там, у ручья.

Об этом, после общения с ментами, я могла бы уже написать роман. Я тараторила, монотонно и без эмоций, а Мурлыка внимательно слушал. Я впервые видела его не обдолбаным и сосредоточенным.

Когда я закончила, он спросил:

— Илья был в перчатках?

Тот же вопрос мне уже задавали менты.

— Я не запомнила.

— Как это возможно? Ты была близко! Он же тебя хватал!

— Я была не в себе… Тебя когда-нибудь трогал маньяк?

— Сотни раз. Конечно, не здесь.

Как же он бесит!

— Слушай, ведь ты не обдолбаный! Так не неси чепуху про другие миры!

— Сама же спросила…

Он замолчал. Глядя на Днепр, я тихонько шептала народные песни.

Даже Илья оказался певцом...

— Мур, что это за странная песня про розового слона?

— Была в прошлом веке такая. Видно, Илье её пела мать.

Петь расхотелось. В голове журчала вода и звучал мальчишечий голос: «Скоро подарит солнце рассвет, выкрасит кожу в розовый цвет!»

Но убивал Илья на закате. При чём тут рассвет?

— Мур, я залезла к Семёнычу. Хотела узнать что-нибудь про Илью.

— Нашла его папку?

— Да. И твою.

— Не бери на понт! Моей папки там нет. Как и твоей.

— Потому, что мы из других миров?

— Потому, что нас приготовили на продажу. Впрочем, сейчас наши папки наверняка изъяли менты.

— На продажу? Кому?

— Мика, что в папке Ильи?

— Алкоголь и насилие. Отец напивался, выхватывал Илью из кроватки. Мать запиралась, а он рубил дверь топором. В деле есть фотографии… В комнате стояло ведро, чтобы ходить в туалет. А ночью Илья мочился в постель. Может быть, даже сейчас…