Глубоко вдыхая ночной воздух, девушка говорила:
– Как хорошо вокруг, голова кружится, – и тут же поправлялась. – Не подумайте, что от выпитого вина. Природа! Давно не была на природе.
Потом предложила посидеть возле развесистого куста. Стрекотали кузнечики, вдалеке слышались гитарные переборы. Снегирев продолжал рассказывать девушке о модных в то время поэтах – Веронике Тушновой, Белле Ахмадулиной, Эдуарде Асадове – все, что рассказывал ему Коля, любитель поэзии и знаток культуры шестидесятых. Потом он вспомнил, как в этом году их построили и привели к Таврическому дворцу. Там снимали фильм «Хождения по мукам». Он расписывал, как им выдали шинели, папахи, и они изображали солдат.
– Мы у Керенского требовали: «Хлеба давай! Давай хлеба!»
–Вам заплатили за массовку?
– О чем ты говоришь? Какие деньги? Нам сказали о любви к искусству, и о том, что мы должны быть счастливы, что приобщились к прекрасному!
Бэлла томно смотрела на него. Вдруг, приглушенно вскрикнув, неожиданно опрокинулась навзничь. Это был первый обморок женщины в его присутствии. На секунду он растерялся. «Что делать? Что делать? – пульсировало в его мозгу. – Может, позвать на помощь ребят?» Но тут вспомнил, что делают в таких случаях благовоспитанные герои из прочитанных романов. Володя, быстро приподняв голову девушки, расстегнул клетчатую рубашку. Когда увидел обнаженные груди без бюстгальтера, до огненного удара в голову захотел поцеловать их. Но, сломив желание, стремглав бросился к ручью. Ибо – по написанному – герои всегда в подобных случаях бегали за водой.
Когда он вернулся, Бэлла как ни в чем не бывало стояла у куста, поправляя ворот рубашки. Родниковая вода была ей не нужна.
– Вот водичка…
Девушка с ухмылкой посмотрела на Снегирева и размеренными шагами пошла к костру, там несколько боевых друзей под гитару исполняли песни.
– Я сделал что-то не так? – спросил Володя, догнав ее.
Она кратко ответила:
– Нет!
Потом добавила:
– Ты неловкий какой-то…Но все равно – спасибо за вечер.
Володя изумился женской непростоте. «Как сложно все у них», думал он и ругал себя за то, что Бэлла вначале показалась ему девушкой простой и понятной. Но осудить Бэллу за ее невинный фокус не мог. Как ни разу не подумал плохо о Нине. Обида была, но не было дурных слов и мыслей. Он вообще всегда уважительно относился к девушкам, к женщинам. Всегда считал, что они лучше мужчин, красивее, добрее и мудрее. Он вспомнил о мамочке, о сестре, о том отношении к женщинам, которое они воспитали в нем, о высоте, на которую подняты были его чувства к ним. От мамы всегда исходило тепло и свет, она улыбалась даже тогда, когда недомогала, чтоб не тревожить лишний раз, не вспугнуть их детской радости и ощущения надежности.
О мамочке и сестренке он думал, когда ехал в отпуск к родителям на поезде в очередной небольшой городок недалеко от Свердловска, на юге области. В любом городе мама создавала их дом, их уют, со своими особыми запахами, полотенцами и скатертями, привычно расставляла мебель, как на предыдущей квартире.
– Чтоб папка, когда выпьет, не заблудился, дорогу до койки находил, – тепло шутила мама, поправляя кудряшки под косынку, которую надевала, когда собиралась стряпать.
В конце июля после практики приехала на две недели и Анюта. Вдвоем они купались в небольшой реке, жевали мамины пирожки с луком и яйцом и рассказывали истории из новой, чужой уже для всех жизни.
Незадолго до отъезда сестра зашла на кухню, когда Володя намазывал батон золотистым маслом. Она плотно прикрыла дверь, подоткнув в косяк полотенце, чтоб та не распахивалась.
– Чего такая загадочная? – улыбнулся Володя, показывая на бутерброд. – Тебе намазать?
–Нет. Володя, – начала Анюта. – Мне Катя из Кытлыма письмо прислала. Нина В Свердловске сына родила неделю назад. Ей мама Нины сказала. Ты не жди ее больше, Володечка…
Володя остановился с куском в руке.
– Что ты молчишь? Володя? Володя! – Аня почти умоляла его ответить.
– Сахара нет. Чай не с чем пить. Мамочка скоро придет, а сахара нет, – механически ответил Владимир.
Он на ходу заправил рубашку, застегнул пуговицы и вышел во двор. За магазином, в кустах акации стояла сколоченная алкашами для соображений на троих лавочка, не видимая с детской площадки. Володя тупо смотрел на пикульки акации, срывал их, вычищал зеленые жесткие, почти каменные зернышки, раздавливал их пальцами и выбрасывал. «Родила сына…родила сына…Он мог бы быть моим сыном. Он должен был быть моим!»
– Водоньки буэшь? – услышал он. Володя поднял мокрые глаза, и слезы вытекли из-под век на щеки. Он рассмотрел худющего мужичка в синих штопаных трениках с распустившимися стрелками – прострелами на коленях, синей лыжной шапочке, посеченной молью, домашних засаленных синих шлепанцах и синим носом. Он учтиво протягивал Володе стопку, манерно оттопырив мизинец.
Увидев лицо Володи, он уверенно констатировал:
– Буэшь! – и вручил ему граненую стопочку.
– Буду! –Володя одним движением влил в себя водку.
– А? Хорошо? – удовлетворенно заглядывал ему в глаза собутыльник.
– Да. Спасибо. Так лучше.
– Она, водонька, целебная. Я, когда не с кем поговорить, к ней и за советом. Помогает…не думать.
– Точно. Больше не думать!
Он вытер мокрые глаза, встал, пожал руку неожиданного собеседника и пошел с площадки.
Глава 2. Отступать было некуда
На втором курсе Володю Снегирева назначили командиром отделения. Его основательность, ответственность и серьезное отношение к учебе нравилась руководству. Забот у него прибавилось. Теперь ему приходилось отвечать за учебу и дисциплину подопечных. А здесь всегда проблемы. То опоздает кто – то из увольнения, то не поприветствует старшего по званию, а то и схватит двояк по одной из дисциплин. И в первую очередь здесь спрашивают с командира отделения. И еще не забудут упрекнуть: каков командир – такие и подчиненные! Хорошо, что у него сложились самые добрые отношения с командиром роты майором Гурьевым, бывшим суворовцем. Офицер всегда поддерживал его, давал дельные советы.
Володя как сорвался в этот год. Не пропускал ни одного бала, ни одного танцевального вечера в училище, куда приглашались девушки из других институтов. Не то, чтоб он флиртовал со всеми подряд, но он впервые почувствовал себя за все годы учебы в суворовском и год в артиллерийском свободным. Одним, без Нины и без обязательств. Это не было чувство легкости или радости от того, что он один. Просто был один, перестал ждать. Сначала он словно наслаждался своей болью, лелеял ее, пил ее жадно. А потом захотел счастья. Он позволил себе оттаять, а своему сердцу – влюбляться, стал ухаживать за девушками, писать им письма, звонить, назначать свидания и прогуливаться в выходные дни в садах или скверах. А если холодно – они заходили в музеи, бродили по выставкам, и он рассказывал то, что запомнил из экскурсий, на которые их водили с курсом.
С замечательной девушкой из педагогического института он познакомился в своем училище на осеннем балу. Она и сама походила на осень: светло – карие, почти желтые глаза, каштановые волосы, убранные наверх, напоминали собранные листья клена. Она писала стихи и многие читала ему. Володе особенно запомнились строчки:
– Обещать –это не выполнять. Обещать можно и невозможное…
– Очень изящно, – ему показалось, что это умно и очень по-взрослому.
Он проводил ее на станцию Мга, где она жила. Больше они почему-то ни разу с ней не встретились. Но Володя с тех пор всегда старался выполнять обещанное.
Иногда он ходил по городу, заходил в Летний сад, вглядывался в лица женщин, девушек, пытался угадать их судьбу. Кто замужем, кто одинок. Вот у этой женщины есть муж, дети, внуки и дом полная чаша. В каждом движении уверенность и счастье. Она в саду только для того, чтоб отдохнуть, набраться сил и пойти туда, где ее ждут и нуждаются в ней. А эта молодая женщина одинока. На лице показное равнодушие, самоуверенность, а в глазах – тоска. Движения нервозные. В парке она надеется увидеть таких же одиноких, со сквозняком в душе. Не так страшно было жить, когда видишь, что не у одной тебя сердце расцарапано. Люди хорошо чувствуют похожих на себя, некоторые из них не боятся заговорить с сидящими рядом на лавочке – хоть о чем, хоть даже о том, что ветер сегодня холодный, о том, что людей сегодня много, и жаль, что уже закрывают скульптуры; кто-то глазами говорит, и понимает, и слышит другого. А вдруг повезет? Вдруг кто-то сегодня и тебя окликнет первым? И тогда не стыдно будет сказать, что в парке ты для того, чтоб встретить человека, с которым можно просто подольше, не на ходу поговорить.
