Вот тогда и вспомнили бывшие суворовцы свои истории с обрезанием шинелей и стояние «на ковре». С хохотом они рассказывали курсантам про клеши, про ботинки, пуговицы, про любимых преподавателей, девчонок, в которых влюблялись на совместных балах, про своих офицеров – воспитателей.

–И мы перекраивали брюки и шинели! – подхватили Борщевский и Зубок.

– А ведь я полюбил Шопена и Рахманинова после того, как нам их играл майор Зайцев! – в глазах Гены появилась влага. – Когда слышу фортепианные концерты по радио, вспоминаю его в полевой форме за роялем, и суворовское, и нашу ленинскую комнату…

– И Бунина, и Соловьева…Мы с ними мужчинами становились. Любили нас, как отцы. И заботились, и воспитывали. И прощали нам все шалости мальчишеские. Все фронтовики были, герои, к нам посылали только лучших! – вздохнул Володя. – Только сейчас это понимаем.

– И у нас были герои! Но некоторые с чудинкой, – оживился Тадеуш. – Серега, помнишь Наше Счастье?

Тадик и Олег расcмеялись.

– Был у нас офицер – воспитатель, мы его называли Наше Счастье. Спокойный, уравновешенный. В его дежурство всегда все было тихо, на занятиях по самоподготовке мы книжки читали, Петька Орлов рисовал всем. А другой воспитатель – Чапа – три шкуры драл с нас. Это сейчас мы рады, что дисциплину привил и воспитал в нас ответственность. А тогда!.. Как – то в холод мы всем взводом решили отлынить от зарядки. Он узнал и на следующий день поднял нас на час раньше. У него маленький горбатый «Запорожец» был. Чапа заставил нас час бежать, а сам ехал рядом на своем горбатом и заставлял через каждые пять секунд речевку кричать: «Наш майор нас обижает, / Много бегать заставляет! / Спать отныне меньше будем / И науку не забудем!» Больше мы ни разу не проспали на зарядку. На всю жизнь отучил.

– И правильно сделал! – поддержал идею воспитателя Гена. – Нечего себя разнеживать.

– Так никто и не в претензии! А помнишь, Тадик, как ребята его машину спрятали? – Олег повернулся к курсантам. – Достал он наших своей дотошностью. Однажды Чапа подошел к стоянке, а машины его нет! Он на КПП к дежурному: «Куда машину переставили?» Тот ответил, что никто не проезжал через КПП, и машину он не видел. Майор долго бегал. Потом нашел машинку в кустах. Парни ее на руках тихонько перенесли за газон в заросли акации! Ее и не видно было за зеленью.

Курсант первокурсник всегда занят и чем -то "озадачен". Он всем нужен. Его вечно куда-то посылают: то в наряд, то на овощную базу, где возвышаются пирамиды из картофеля, который нужно раскидать в назначенные бункеры складских помещений, то поутру вместе с однокашниками чистить картошку. А потом в половине девятого строем все обязаны шагать на занятия. А до этого – переодеться, умыться-побриться и вызубрить ответы на вопросы, которые на уроке тебе будут задавать непонятливые преподаватели. Надо еще решать, писать, тестироваться, отрабатывать нормативы. Надо – иначе никаких увольнений в город.

Ребята с крепкой психикой, здоровые физически, верящие в Армию, как в свой дом, постепенно втягивались в напряженный ритм учебы и физической подготовки, которой в этом в военном учебном заведении уделялось самое пристальное внимание. Курсантская жизнь налаживалась, как у Тургенева: "Но ко всему привыкает человек, и Герасим привык наконец к городскому житью". Уже можно было приглядываться и к другим сторонам армейской жизни, особенно в увольнении…

Снегиреву нравилось, когда к ним в батарею приходил майор Терехов, замполит батальона. Он рассказывал о правилах этикета. Володя сейчас жалел о многом, чего не выучил в училище: жалел, что вместо занятий танцами уходил курить, что невнимателен был на лекциях по этикету. Терехов говорил, как вести себя за столом, на танцах, в общественном транспорте, как провожать девушку домой. Однажды он поделился воспоминаниями о случае из своей жизни, когда пришлось вступиться за одноклассницу, к которой приставали хулиганы.

– Мы жили в соседних дворах. Однажды я шел из Дома пионеров, где у нас проходили тренировки по боксу. Проходя мимо ее дома, услышал в подворотне двора – колодца девичий крик. Темно, проход длинный, с поворотом. Ее поймали в изгибе прохода. Я заскочил, не разбирая стал всех лупить. Еще не остыл от занятий на ринге. Столько сил появилось от злости, что втроем на одну девчонку напали! Мне нос разбить успели, но сбежали. Присмотрелся – одноклассница Таня. Спросил ее:

– Ты в порядке?

– Не знаю, – ответила. Она заикалась еще весь вечер. Всю жизнь теперь боится проходов во дворы-колодцы.

Курсанты смотрели на Терехова с уважением. Каждый примерил на себя: смог бы он так же? Володя вспомнил, как хотел спасти девчонку в парке Маяковского и почесал затылок, на котором до сих пор был шрам от удара о что-то твердое.

–Наутро все девчонки знали об этом случае, она всем рассказала, что я спас ей жизнь. Жизнь – не жизнь, но от позора и ограбления –точно. Потом, когда в суворовском уже учился, всегда приходил к ней в увольнение в форме, чтоб все видели, что она под защитой будущего офицера! –рассмеялся он.

– А что потом?

– А потом поступил в высшее артиллерийское. И повел ее в ЗАГС. Жена она моя. Двое детей у нас!

Что ни преподаватель военной дисциплины в военном ВУЗе, то – личность. У каждого интересная биография, богатый опыт службы. Почти все командовали во время Великой Отечественной войны взводами, даже батальонами. Им всегда было что рассказать, поделиться жизненным опытом. Но все грешили одной слабостью – расписывали так фронтовые эпизоды, как можно было придумать только в романе. Этакие Василии Теркины. Ребята порой заслушивались их рассказами. Коля Панюков по мотивам этих повествований даже рассказ пытался написать. Слава Богу, не получилась. А то немцы ни за что бы не узнали себя – глупых, трусливых, некультурных, а наши б воевали среди взрывов, в огне, дыму и крови только с шутками.

Курсанты – народ дотошный, наблюдательный. Ни одна деталь в поведении и разговоре преподавателя не оставалась без внимания, поэтому каждый был надолго награжден меткими и хлесткими эпитетами.

Полковник Козин, преподаватель инженерной подготовки, весь и без остатка был влюблен в свой предмет. Где бы ни был, о чем бы ни говорил, всегда сводил разговор к значению окопов в победе над врагом.

– Окоп, – подчеркивал он торжественно на каждом занятии, – был и остается наиважнейшим инженерным сооружением в оборонительном бою. Он всегда сохранит жизнь солдата. Его надо отрывать глубже и в полный «профиль».

Он приводил интересные примеры из жизни, истории, в которых окоп выступал главным персонажем. Именно поэтому к нему намертво приклеилось прозвище «окоп». Он знал об этом и не обижался.

Преподавателя артиллерийской подготовки, подполковника Ковалева, ребята называли партизаном. Его излюбленная тема – партизанский отряд, которым, по его словам, он командовал в немецком тылу. Ветеран писал даже воспоминания. Но труд так и не был опубликован. Оказалось, его партизанский отряд нигде в списках не значился. Сколько ни ходил он по инстанциям, так и не добился правды. Но запомнился он не своими рассказами о партизанских рейдах в тылу врага, а афоризмами. Они у него имелись на все случаи жизни. Как – то на семинаре Генка назвал не совсем точные тактико-технические данные ракеты «земля-земля». Зону поражения уменьшил. Всего на метр. Ковалев поправил.

– Разве можно брать в расчет ничтожную ошибку этого грозного оружия? – возразил Генка, понимавший свой промах, но не желавший сдаваться.

Как истинный командир старой закалки, Ковалев ни в какой форме не терпел возражений подчиненных.

– Как не брать? – побагровел он.

– Не брать и все!

– Ты пренебрегаешь метрами?

– Дальше или ближе на метр поразит противника ракета, роли не играет, все равно поразит, – пытался до конца оправдать свою ошибку Гена.

– Войну проиграешь! – загремел подполковник. – Баба в постели за каждый миллиметр хрена борется, а ты метрами бросаешься!..