Шрёдер отвернулся от экрана и сказал Бурку:

– Что слышно нового насчет этих оранжистов?

Не отводя глаз от экрана, Бурк ответил:

– Они до сих пор утверждают, будто являются твердолобыми протестантами из Ольстера, и, видимо, будут повторять то же самое до самого рассвета. Но наши следователи утверждают, все они говорят с акцентом, как ирландцы из Бостона. Скорее всего, их для этого дела наняли экстремисты из временной ИРА.

Говоря это, Бурк подумал, что выбор времени, выход на телевидение, тактическая подготовка, политические маневры и последние разведданные – все это говорит о том, что Флинн не пойдет на продление срока выполнения своих требований, ибо продление могло бы обернуться не в его пользу.

– Выпустить Хики в эфир – это грубая тактическая ошибка, – сказала Шпигель.

– А что я мог сделать? – попытался защититься Шрёдер.

– Почему бы мне не захватить его? – В их разговор вмешался Беллини. – Тогда мы сможем использовать его в переговорах об освобождении заложников.

– Замечательная идея! – подковырнул его Шрёдер. – Почему бы не пойти туда прямо сейчас и не схватить его тепленьким, пока не началась рекламная пауза?

Бурк посмотрел на часы: 10 часов 25 минут. Ночь ускользала так быстро, что, казалось, рассвет мог наступить раньше, чем все поймут, что уже слишком поздно.

Хики обежал взглядом зал для пресс-конференций и заметил, что Лэнгли исчез. Наклонившись, он обратился к оператору:

– Дай крупным планом, Джерри! – Хики всмотрелся в монитор и снова приказал: – Ближе! Вот так! Отлично, так и оставь! – Пристально глядя в камеру, он понизил голос и сообщил, что у него есть кое-какие соображения относительно конца этой заварухи: – Леди и джентльмены Америки и пока еще не родившиеся поколения, которые однажды узнают мои слова!.. На каждого нашего боевика приходится до двух тысяч солдат и полицейских. Мы окружены со всех сторон врагами, нас предали политики и дипломаты, секретные агенты возводят на нас поклеп и пытаются разложить наше движение изнутри. Мировая пресса замалчивает наши требования… – Он приложил ладонь к груди и продолжал: – Но мы не боимся, потому что знаем – у нас всюду есть друзья, которые желают успеха нашей миссии. Мужчины и женщины, старые и молодые, томящиеся в тюрьмах и лагерях Лонг-Кеш, Армы, на Крамлин-роуд – во всех этих ужасных застенках Англии и Северной Ирландии, все они сегодня ночью, стоя на коленях, молятся за свою свободу. Завтра по Божьей воле ворота Лонг-Кеш распахнутся, и жены заключат в объятия своих мужей, дети будут плакать от счастья вместе с родителями, братья и сестры снова встретятся… – Слезы бежали по морщинистым щекам старика, и он, достав большой носовой платок, вытер лицо и высморкался, а затем заговорил вновь: – Если мы ничего не добьемся сегодня ночью, то весь мир хотя бы узнает о существовании этих узников. Если же мы погибнем и вместе с нами погибнут другие люди, а этот великолепный собор, в котором я сейчас сижу, утром превратится в тлеющие руины, то это произойдет лишь потому, что мужчины и женщины доброй воли не смогли одержать верх над гнетущими силами тьмы и бесчеловечности. – Хики глубоко вздохнул и откашлялся. – До встречи в более счастливом месте… Господь благословляет всех вас. Благословляет Америку и Ирландию, а еще Он благословляет врагов наших, и пусть Он укажет им свет… Живи, Ирландия! – напоследок воскликнул по-ирландски Хики.

Дэвид Рот откашлялся и произнес:

– Мистер Хики, мы просим вас ответить на несколько конкретных вопросов…

Хики резко встал, высморкался в платок и пошел прочь от камеры.

Вернулся инспектор Лэнгли. Он открыл дверь, и Хики быстро вышел в холл и пошел по коридору в сопровождении Лэнгли и трех офицеров полиции. Шагая рядом с Хики, Лэнгли сказал:

– Вижу, что вы знаете, когда надо уходить.

Хики спрятал носовой платок и пояснил:

– Я просто не мог продолжать дальше, парень.

– Вот в чем дело. Но свое сообщение вы передали всему миру, так что теперь обставили всех. Почему бы вам не уйти из собора сейчас же и не дать всем нам передохнуть?

Хики остановился перед лифтом. Его манеры и голос вдруг резко изменились, от плаксивости не осталось и следа.

– Какого черта мы здесь торчим?

Лэнгли отпустил офицеров. Затем вынул из кармана записную книжку и, заглянув в нее, проговорил:

– Ну вот что, мистер Хики, слушайте внимательно. Меня только что уполномочили представители английского и американского правительств передать вам, что если вы сейчас покинете собор, то Англия начнет спокойно и постепенно процедуру освобождения – большинство людей из вашего списка будут отпущены под честное слово…

– «Большинство»? Что значит «постепенно»? Что значит под «честное слово»?

Лэнгли оторвался от записной книжки:

– Сверх того, что я сообщил, мне ничего не известно. Сведения получены по телефону. Я всего лишь полицейский, верно? Только нам двоим разрешили передать эти условия вашим людям. Понятно? Это, конечно, непросто, но вот послушайте и…

– Сводник ты подлый!

Лэнгли быстро взглянул на него:

– Что-что?

– Сводник – вот кто ты. Ты вроде сводника у дипломатов, которые не желают пачкаться и непосредственно предлагать нам, проституткам, деньги.

Лэнгли вспыхнул:

– Послушайте… вы… послушайте…

– Держи себя в руках, парень. Спокойнее!

Лэнгли глубоко вздохнул и сдержанно продолжил:

– Англичане не могут освободить сразу всех. Но не надо выкручивать им руки. Все будет сделано. Правительство США и генеральный прокурор согласны на то, чтобы оставить вас на свободе до суда под небольшой залог. Вам известно, что это значит?

– Нет. Неизвестно.

Лэнгли понемногу выходил из себя:

– Это значит, что вы заплатите этот хренов залог и можете катиться из нашей страны ко всем чертям.

– Ух ты!.. В этом есть что-то бесчестное.

Лэнгли не обратил на его слова внимания и продолжил:

– Никто пока не убит – а это главное. Поэтому у нас много возможностей для сделки с вами…

– Так, значит, есть много возможностей, не так ли? Мы совершили уже не менее дюжины преступлений, ужаснувших полгорода, оставили вас в дураках, подняли мятеж, стоящий вам миллионы долларов, испортили вам праздник, а комиссар полиции даже откинул копыта. Но вы не прочь считать, что было – то прошло, смотрите на все сквозь пальцы и позволяете нам бежать только потому, что никто не убит, как позволил бежать азартным игрокам в кости некий офицер полиции, наткнувшийся на них в темном переулке. Интересный конец. Он многое говорит о нравах в этом обществе.

Лэнгли еще раз вздохнул и добавил:

– Я не буду повторять это предложение – причины здесь очевидны, и никто больше не передаст его по телефону. Это все! – Он захлопнул записную книжку. – Компромисс справедлив. Выбор за вами – соглашаетесь или отвергаете.

Хики нажал кнопку лифта, двери открылись. Затем он обернулся к Лэнгли и произнес:

– Мы ведь будем иметь после этой сделки бледный вид, не так ли? Ну а вы – наоборот. Шрёдер не сойдет с телевизионных экранов целый год. Но нам будет ой как нелегко улететь отсюда самолетом. Все увидят нас и запомнят выходящими из парадных дверей собора святого Патрика с поднятыми руками. Мы с радостью сделали бы это, если бы сперва опустели лагеря для интернированных. Кроме того, в таком случае нам никак не сохранить лавры победителей, если победа будет достигнута дипломатическим путем или с помощью журналистских ухищрений.

– Но вы же останетесь живы благодаря Богу.

– А ты разве уже разрыл мою могилу?

– Не вешайте эту гадость на меня.

Хики рассмеялся. Лэнгли продолжал говорить, добавляя последние детали к тому, что его уполномочили передать:

– Используйте ваш талант убеждения людей там, в соборе, и свое влияние как уважаемого лидера ирландских республиканцев. Постарайтесь не запятнать свою честь бессмысленными смертями и разрушениями, которыми вы настроились завершить свое дело. – В конце он добавил от себя лично: – Сегодня ночью вас видела добрая половина Америки. Кончайте, пока вы еще на коне.