Шрёдер перевел дыхание:

– Нет… я намерен подать в отставку… отказаться от должности… признаться во всем… сделать публичное…

– Тебе все же лучше держать свой поганый рот на замке. Учти: никто – ни я, ни Клайн, ни Рурк, ни управление полиции, ни кто либо еще – не захочет даже выслушивать твое хреново признание, Шрёдер. Ты и так создал предостаточно проблем – так что остынь и успокойся.

Шрёдер уронил голову, затем встряхнулся и кивнул.

– Бурк… Пэт… спасибо тебе.

– Да пошел ты куда подальше, – ответил Бурк и, взглянув на дверь позади него, добавил: – Знаешь, что лежит позади тебя в этом вестибюле?

Шрёдер отрицательно мотнул головой.

– Мертвые тела. Много тел. Целый морг на поле боя. Вот теперь иди туда и разговаривай с убитыми и не забудь побеседовать с Беллини, а потом пойди на кафедру и сделай там признание или помолись, иди сделай что угодно, чтобы облегчить свою душу и продержаться еще хотя бы сутки.

Бурк прошел вперед, открыл дверь, взял Шрёдера за руку и, втолкнув его в вестибюль, закрыл дверь. Затем долго тупо глядел на тротуар, а услышав, как кто-то позвал его по имени, оглянулся и увидел Лэнгли, перепрыгивающего через ступени ему навстречу.

Лэнгли протянул было руку для рукопожатия, но, оглянувшись вокруг, быстро отдернул ее и холодно произнес:

– А ведь над тобой нависла беда, лейтенант.

– С чего бы это вдруг? – не понял Бурк и закурил сигарету.

– С чего, говоришь? – Лэнгли подался вперед и понизил голос. – Да ты же столкнул с церковных хоров собора святого Патрика официального чиновника английского консульства – дипломата, – и он разбился насмерть.

– Да это он сам сверзился.

– Разумеется, сам, но подтолкнул его ты. Что же ему оставалось делать, кроме как падать? Летать-то он не умел. – Лэнгли быстро прикрыл рот рукой, и Бурк подумал, что тот прячет улыбку. Но Лэнгли вновь обрел хладнокровие и язвительно заметил: – Очень дурацкий поступок, согласен?

Бурк ничего не ответил и лишь неопределенно пожал плечами.

Незаметно от толпы на ступенях отделилась Роберта Шпигель и, пройдя по порталу, остановилась рядом с Лэнгли. Посмотрев на обоих мужчин, она обратилась к Бурку:

– Боже праведный, и надо же – на глазах сорока полицейских и национальных гвардейцев учудить такое? Вы что, умом тронулись?

Ответил за Бурка Лэнгли:

– Я вот только что спросил его, не сдурел ли он, но есть и другой, более уместный вопрос. – И, обернувшись к Бурку, он спросил напрямик: – Ты дурак или сумасшедший?

Бурк ничего не ответил и, присев у каменной стены на корточки, молча смотрел на вьющийся дымок сигареты. Затем пару раз зевнул.

– Вас собираются арестовать за убийство. Удивляюсь, как до сих пор еще не сцапали. – В голосе Шпигель явственно звучала угроза.

Бурк посмотрел на Шпигель и ответил:

– Меня все еще не схватили, потому что вы им не велели. А не велели потому, что вам хочется посмотреть, как поведет себя Патрик Бурк: сдастся по-тихому или же начнет брыкаться и вопить.

Шпигель промолчала. Бурк волком глянул сначала на нее, потом на Лэнгли и продолжил:

– Ладно. Позвольте мне решать, знаю ли я правила этой игры. Я имею в виду досье на Бартоломео Мартина. Он страдал головокружением и боялся избытка веса.

– А как насчет того, что двадцать полицейских, лично присутствовавших на хорах и письменно подтверждающих, что Мартин получил сильнейший удар и свалился вниз?

– Нет, не так – это я получил такой удар…

Шпигель резко оборвала его, заявив:

– Этот человек был официальным лицом консульства…

– Дерьмом он был, а не официальным лицом.

Шпигель укоризненно покачала головой и заметила:

– А вот этого никто не может письменно засвидетельствовать, лейтенант.

Бурк оперся спиной о стену и, зевнув, ответил:

– В этом городе вы, леди, являетесь фиксатором всех событий, поэтому вы и засвидетельствуете. И рекомендуете меня на капитанскую должность, поскольку уж занимаетесь этими вопросами. К завтрашнему дню.

Шпигель даже побагровела от его наглости.

– Вы что, угрожаете мне? – Их взгляды встретились, но никто не отвел глаз. – Кто же поверит в вашу басню о том, о чем говорилось ночью?

Бурк загасил окурок и ответил:

– Шрёдер, вот кто. Он герой и будет подтверждать все, что я скажу.

Шпигель рассмеялась и неуверенно проговорила:

– Какая-то нелепость.

В разговор вмешался Лэнгли:

– Да, по сути дела, так оно и будет. Это долгая история… По-моему, лейтенант Бурк заслуживает… Всего, о чем он просит.

Шпигель пристально посмотрела на Лэнгли и, повернувшись к Бурку, сказала:

– У вас есть какой-то компромат на Шрёдера, так ведь? Я не хочу знать, что за компромат. И вас казнить не собираюсь. Я сделаю все, что в моих силах…

Бурк перебил ее:

– Я хочу назначения в группу по борьбе с подделками произведений искусства. Было бы здорово оказаться в Париже завтра, в это же самое время.

Шпигель рассмеялась:

– Так говорите, подделки произведений искусства? А что вы вообще, черт побери, смыслите в искусстве?

– Я смыслю во всем, что люблю.

– Это верно, – не удержался Лэнгли, – он во многом смыслит. – Он протянул руку Бурку. – Сегодня ночью ты провернул выдающуюся работенку, лейтенант. Наш отдел гордится тобой.

Бурк взялся за руку Лэнгли и с его помощью встал.

– Спасибо, старший инспектор. Я очищусь от греха. Омой меня, и я стану белее снега.

– Да ладно тебе, – ответил Лэнгли. – Мы дадим тебе рекомендацию или что еще нужно…

Шпигель закурила сигарету и заметила:

– Как же это, черт побери, меня угораздило связаться с копами и политиками? Боже, да лучше бы мне сейчас прогуливаться где-нибудь в Лондоне по Таймс-сквер.

Бурк не удержался от издевки:

– А я-то думал, вы с нами знаетесь давно.

Она ничего не ответила и принялась рассматривать ступени собора и авеню.

– Куда же все-таки девался Шрёдер? Столько телеоператоров, но улыбающегося Шрёдера перед ними нет. Или он уже в телевизионной студии?

– Он в соборе. Молится, – сказал Бурк. Шпигель, судя по всему, пребывала в недоумении.

– Что за чертова пресса. Все разбежались по газетам и студиям давать интервью и писать материалы, а он, видите ли, молится. Да репортеры сейчас все заглотают. За это я запихну этого поганца в члены муниципального совета в какой-нибудь Бенсонхерст…

Из дверей южного вестибюля потянулась мрачная процессия – оттуда на носилках начали выносить убитых. Несущие носилки полицейские и гвардейцы проходили сквозь строй поспешно собранного почетного караула, а трупы фениев несли в обход караула, за спинами солдат. Собравшиеся на ступенях хранили молчание, полицейские и военный капеллан шагали рядом с носилками. Руководил движением санитаров полицейский инспектор в парадной форме, расшитой позолоченными галунами и тесьмой, направляя носилки с убитыми полицейскими и гвардейцами к подогнанным к ступеням санитарным машинам, а с фениями – к боковому проходу, где их клали на пол.

Бурк прошел среди носилок и нашел на одной из них табличку с фамилией Беллини. Откинув покрывало, он вгляделся в его лицо, с которого уже стерли маскировочные черные полоски. Оно было очень белое, выделялись твердый решительный подбородок и коротко остриженные черные волосы. Закрыв лицо покрывалом, Бурк быстро зашагал по ступенькам, прижав руки к бедрам и глядя под ноги.

Колокола отзвонили благодарственную молитву и стали медленно вызванивать погребальную мелодию. Губернатор Доул стоял со своей свитой, обнажив голову, держа шляпу в руке. Рядом с ним майор Коул отдавал воинскую честь. Губернатор придвинулся к нему и спросил, склонив голову в траурном полупоклоне:

– Каковы потери в шестьдесят девятом полку, майор?

Коул покосился на него, уловив в голосе выжидательные нотки.

– Пятеро убитых, сэр, в том числе полковник Лоуган. Трое раненых.

– А сколько человек участвовало в операции?

Коул оторвал ладонь от козырька фуражки и, посмотрев на губернатора, отрапортовал: