2015 «Переезжаю в Кострому…» Переезжаю в Кострому. Куда не знаю и к кому… Не по холодному уму — В бессилье ватном… Что селит в сердце страхов тьму. Без тягомотных «почему?», Но с хамоватым «потому!», С перчинкой мата. Как оказалось просто всё ж, Швырнуть, что в гроб не унесёшь: Пустых обид погнутый нож С ненужной гардой, Придуманную страхом ложь, Обломанный тобою грош И ожиданий колких дрожь — Писк миокарда. О, это всплеск, а не коллапс! Вон, видишь, пароход «Карл Маркс» Отчалит в Астрахань сейчас, Швыряя в волны Нелегких дум фальшивый страз, Что убивают всякий раз Свободное теченье фраз, Смешных и гордых. Парит в пространстве каланча, Автобус трогает, рыча, Кондуктор рвёт билет, ворча, Счастливый, нет ли? Что сбыл за ломтик калача? Что разорил, как саранча?.. И нет душе моей врача Простывшей, бедной. Сентябрь 2015 «В забытом приюте эпохи советской…» В забытом приюте эпохи советской Обшарпанный стол, обезноженный стул Настольная лампа на полочке ветхой — Лет сорок назад прежний мир здесь уснул. Солдаты войны нам совсем не понятной — Осенние мухи пред мутным стеклом, И вид неопрятный постели помятой, Неловкому взгляду открыт как назло. Сквозит холодком из-под двери балконной… И водки сто грамм вожделеет душа. Всего-то чуть-чуть, без азарта и стона. Два пальца со дна. И глотнуть не спеша, Прочувствовав горечь запретного зелья, Нелепость поступков и зыбкость границ. И странное чувство: «А здесь-то зачем я? Средь этих пространств и блуждающих лиц». …Там Волга течёт, огибая Лунёво, Набросив халатик осенних лесов, А мы-то с тобой только повод и довод Для диспута с Богом, что жизнь – только сон. 2015 След укуса Я в принципе на случай не в обиде, Хоть он жесток бывает и нелеп. Я многое вживую в жизни видел: Гагарина, Высоцкого, Пеле. Застал рассвет и сумерки застоя, Противный, как касторка, тихий страх, Провинции несытое застолье, Глушилок гул на «вражеских» волнах. Распад последних лет былого века, И нынешнюю шумную орду, Я пережил, живу и не уехал Туда, где жизнь нам грезится в меду. Любовь я знал какую-никакую, И глупостей изрядных навалял. Но смерть людскую не видал вживую. Хотя собак, не скрою, усыплял… Колол его не я, – угрюмый парень, Приехавший к соседям на такси. Но мой прокушен был до крови палец, Когда шептал я глухо: «Друг, прости». Не наш был пёс: соседка попросила Насильным сном прервать дворняжью жизнь. Долдонила: «Ни мужа нет, ни сына, Так ты уж подмогни, и, слышь, не злись!» «Да я не злюсь, чего уж, по-соседски… Видал я эту опухоль, кошмар. Живёт так год? Сильно у парня сердце… Знакомый в Лосе есть ветеринар». Зажил давно мой палец злополучный, Соседка та, должно быть, не жива. Но помню взгляд собаки мукомучный. И коготь, рвущий старенький диван. 2015
Топор Колки ветры революций — В щель любую залетят. Слёзы красные прольются, И на коже заблестят. Плачь, не плачь, не уголубишь Птицу хищную обид. В хрип ори: «Да что ж вы, люди!» Будешь ими же и бит. Много в темечке и плоти Мест, где впору топору стукнуть. Мне, и вы умрёте. Стукнуть вам, и я умру. И в грязи в обнимку лёжа, Кровь сведя в один поток, Вдруг помыслишь: «Может, всё же брать не стоило, браток, Тот топор, весьма сподручный, Для убийств под крик “ура!”». Но, видать, уж очень скучно Людям жить без топора. 2015 Часовенка души Покой и свет в душе усталость тела топят в таинственной реке, текущей на восток. Потерь, побед и бед теперь не нужен опыт, В гусиный пруд слились и устье, и исток. Забота без тревог, веселье без похмелья, Без пафоса слеза, без злой обиды гнев. Покойная земля, припал всем телом к ней я, И строю тёплый кров, сарай, забор и хлев. Зазубрен мой топор – не там бревно он тешет, Не точена пила, и рез её не прям. Проекта вовсе нет, и знает только леший: А будет ли вообще построен этот храм. Какой уж храм? Смешно! Часовенка в низине с иконкой лишь одной «Нерукотворный Спас». Неужто наш костёр погаснет и остынет, Который я разжёг, и горстку дров припас. Течёт поток машин не пафосного вида На север в Кострому, по бывшей «Костромской». Неправдой снов теперь мне кажутся обиды, Да были ли они? Прошли. Как в детстве корь… |
