Я позволила себе прижаться лицом к его спине, повернув голову вправо, и крепко зажмурила глаза, чтобы не так остро ощущать скорость. Периодически распахивая глаза, я видела периферическим зрением силуэт Йоакима, волосы которого развевал ветер. Ларссон, выходит, отдал мне свой шлем, потому что второй был на Мике.

Хм, а они довольно милые, если не считать угрюмого водителя мотоцикла.

Я прикрыла глаза, отдаваясь скорости, и бешеный адреналин понесся по крови, забурлив и ударив в голову вместе с выпитым стаканом пива. Теплая грудь и руки Ларссона так приятно согревали, что мне захотелось спать. В голове по-прежнему вертелась красивая мелодия какой-то неизвестной мне группы, которая звучала из машины, когда мы проводили время на лугу.

Этот вечер и эта ночь стали особенными в моей жизни — волшебными, и я не могла понять почему. То ли это оттого, что я впервые проводила время в компании взрослых ребят и, кажется, даже понравилась им; то ли просто пришло время повзрослеть мне самой. Но так не хотелось терять детскую непосредственность, легкость характера, беззаботность. Однако мое сердце отчаянно заходилось от неизведанных ощущений, от мужского тепла и от подобной близости, что щеки не переставали пылать, а с губ не сходила улыбка.

Каково это — быть поцелованной? Каково это — быть влюбленной? Я никогда не влюблялась. Что это такое? Сожмется ли что-то в груди, почувствую ли я боль от этого? Ох, мама как-то говорила мне, что любовь — это испытания, и через эти испытания должны пройти все девушки. Я тогда возмутилась: почему только девушки? А мама промолчала, но я заметила, какая грусть полыхнула в ее глазах. Она наверняка прошла через это…

Я вздрогнула от внезапного толчка, затем что-то запыхтело, заскрежетало, и мы с оглушающим визгом шин съехали с шоссе. Как это я не закричала, не представляю, хотя очень хотелось вопить от ужаса. Но, к счастью, Мик довольно профессионально управлял мотоциклом, и потому вскоре, сильно навалившись на парня, я поняла, что мы затормозили. Еще раз жалобно звякнув, техника заглохла, и мы на некоторое время замерли в звенящей тишине.

— Что за чертов вечер? — вскрикнул Мик, в сердцах ударив руками по баку, на котором и сидел всю дорогу, и спрыгнул на землю, едва не зацепив меня ногой. — Вставай, красавица, приехали, — добавил он раздраженно и придержал мотоцикл, пока я пыталась выбраться из рук Ларссона. Но тот ловко подхватил меня, больно врезаясь пальцами в ребра, и поставил на землю.

Ноги не слушались, и я едва не упала, но, покачнувшись, все же устояла на месте и стащила с головы шлем.

— Что случилось? — спросила я Ларссона, потому как Мик выглядел очень расстроенным.

— Это происходит с нами постоянно, — совершенно искренне рассмеялся Йоаким, чем еще сильнее разозлил приятеля, потому Мик выдал, размахивая руками:

— Вот и чешите теперь пешком. Неймется вам, таскаетесь по ночам черт знает где.

Йоаким все еще тихо посмеивался, когда стаскивал с себя куртку. Я безумно растерялась и удивилась, когда он подошел ко мне, накинул ее на мои плечи и, приобняв, махнул рукой, проходя мимо друга:

— До встречи, Мик. Приходи завтра на репетицию.

— Да катись ты! Я тут до рассвета буду ковыряться!

Некоторое время мы шли молча, слушая ночные звуки, а после я тихо выдавила, чувствуя себя неловко наедине с парнем, к тому же он все еще обнимал меня:

— Почему ты бросил друга?

Ночь стояла светлая, из-за облаков выглядывал тонкий серп молодой луны, и я увидела, как Ларссон посмотрел на меня немного свысока — я была ему чуть выше подбородка.

— Да никто его не бросал, — ответил он, улыбаясь. — Мик скоро все починит и догонит нас… Или не догонит.

— Почему? Думаешь, мы добежим быстрее его «коня»? — подхватила я беззаботную волну Йоакима.

— Мы недалеко от города, — хохотнул парень.

Я посмотрела вперед и действительно заметила посветлевшее небо, что означало — мы почти пришли. Верно, такое расстояние проехали на мотоцикле, это я просто в облаках летала.

— Ну рассказывай, — вздохнул парень, отпуская меня, — как давно знакома с нашей музыкой?

— Что? Я? Незнакома я с ней. Просто… подруга позвала, вот я и пришла. Не уверена, что это мое.

— А что твое? — заинтересованно посмотрел Ларссон, и я невольно улыбнулась ему в ответ.

— Ну… э… я буду поступать в… Я хочу стать пиар-менеджером, — все же удалось завершить мне.

Йоаким кивнул, мол, понял, но тут же снова спросил:

— А все-таки, что тебе интересно? Учеба это одно, а вот любимое занятие…

— Уверена, что мне это понравится.

— Ага, ясно. Тогда до встречи в рок-тусовке, Миа.

Я рассмеялась такой шутке Ларссона, а он просто улыбнулся, глядя на меня. После перевел взгляд вперед и спросил мой адрес. Я назвала, не смутившись того, что говорю, где живу, по сути первому встречному. Однако Йоаким каким-то образом внушал доверие и оказывал успокаивающее действие. Мне он понравился, но не так чтобы…

Мы остановились у калитки моего дома. Надо отдать должное благородству Ларссона. Он не оставил меня одну, пока я не сказала, что мы пришли. Прежде чем скрыться за поворотом, парень взял меня за руку и, улыбнувшись, сжал мою ладонь. Это было так странно и непривычно. Его глаза искрились весельем, а на губах играла приятная улыбка. И отчего-то именно эти глаза я запомнила на долгие годы, именно вот такой прямой открытый взгляд.

Этот вечер остался в моей памяти, как время перемен, время для чего-то нового.

Тогда я, кажется, и стала взрослее…

More than meets the eye…

Серьёзнее, чем кажется на первый взгляд…

«Europe»

Мне так влетело от родителей, что я всерьез подумала, а не запрут ли они меня дома. Нет, не заперли, но гулять с Катаржиной было запрещено. Меня даже к телевизору не подпускали.

Я начала уставать от бесконечного чтения и прогулок во внутреннем дворе дома. Дулась на маму, но понимала, что я доставила ей массу неприятностей, ведь родителям пришлось в тот вечер позвонить в полицию. Они разыскивали меня с бабушкой Катаржины…

Кстати, мою подругу на следующий же день отправили домой, в Прагу. Я рыдала в трубку телефона, когда мы прощались, а она, торопясь и сбиваясь, рассказывала мне о том, какой потрясающий Джон, как он ей нравится и все такое. Потом Катаржина призналась, что и Йоаким ей тоже пришелся по душе, и когда он вернулся к ним, после того, как проводил меня, сказал, что я довольно милая, но зажатая. Меня смутило это заявление.

Зажатая? А какой я должна быть: распущенной и наглой, как те девицы, что пляшут в видеоклипах, транслируемых по телевидению каждый вечер? Мама танцует под эту музыку, а мне забавно смотреть, как она пытается повторить немного неприличные движения. Но это мой секрет, и мама никогда не узнает, что я наблюдаю за ней.

Я не была такой. Мне нравилось слушать музыку, и некоторые группы вызывали у меня восторг, но сама я ходила только на школьные танцы, где играл ансамбль, созданный старшеклассниками. Это было довольно скучно. За исключением тех двух раз, когда со мной пошла Катаржина. Но этим летом нам не удалось повеселиться из-за непредусмотрительности Кати и моего любопытства.

Однако к середине июля я все же решилась на действия. Мне нужно было вернуть подругу в Стокгольм. Нам даже по телефону не давали нормально поговорить. Я расстраивалась из-за этого и постоянно ссорилась с родителями, потому в один вечер папа, громко хлопнув газетой по кофейному столику, резко встал, отчего я умолкла, глядя на него снизу вверх, и проговорил:

— Хорошо. Если тебе так важна дружба с этой распутной девицей…

— Она не распутная, папа!

— Молчи. Я не договорил, — отрезал отец, и я прикусила язык, надеясь, что папа меня пожалеет. Он всегда меня жалел и понимал. — Каролина, — посмотрел он на маму, которая качала головой, явно догадываясь, что отец сейчас смягчится, — я хочу, чтобы ты поговорила с Элишкой. Она милая женщина. Думаю, Катаржина под ее влиянием исправится. Неплохая ведь девочка, но загубит себя опасными знакомствами.