Just like prisoners in paradise

Still far from heaven's door

Как заключенные в раю,

Все еще далеки от дверей рая.

Europe «Prisoners in Paradise»

Есть моменты, которые захватывают тебя даже против твоей воли и втягивают в круговорот событий. Ты не думаешь в тот миг, что это нечто особенное, и что та или иная встреча может нести в себе какое-то важное значение. Но она несет, и понимаешь ты это лишь спустя время. Впрочем, хорошо, если вообще имеешь силы заметить, как витиеваты виражи судьбы, юмор которой слишком ироничен.

***

Я не хотела идти на поводу у своей подруги. Она битый час уговаривала меня отправиться с ней на встречу с какими-то незнакомыми ребятами. По крайней мере я их точно не знала.

Катаржина Чапкова приехала в Стокгольм на летние каникулы. Здесь она проводила время у своей бабушки. Кати жила с родителями в Праге и училась там же, но как и я в следующем году заканчивала школу. Нам оставался всего год, а после я собиралась отправиться в Лондон. Конечно, моя мама настаивала на том, чтобы я поступила на факультет журналистики, но я была настолько далека от этого, что даже думать не хотелось о скучных статьях не менее скучных газет. Именно поэтому я принялась увлеченно читать журналы, пытаясь отыскать хоть что-то, что вызовет у меня интерес. Множество разных вещей пробуждали мое любопытство, но я быстро перегорала, понимая после этого, что вновь нашла не то. Но в один день, устроившись на террасе нашего небольшого домика, расположенного в тихом пригороде Стокгольма, нежась на летнем солнышке, я вдруг подскочила на месте, потому что, зевая и откровенно скучая, увидела в журнале фото улыбчивой женщины. Это была статья о профессии пиар-менеджера. Я знала, что этот журнал принадлежал маме, ведь она сама искала подходящую работу, имея как раз юридическое образование, но, видимо, ее ничего не заинтересовало. Зато я влетела на кухню, тряся перед собой журналом, и почти прокричала от радости:

— Я нашла! Мам! Пап! Я нашла!

Отец выгнул темную бровь, он это всегда делал по-особенному мило, и спросил, но прежде тщательно пережевал томат, до этого медленно отправленный в рот:

— Ты, вероятно, определилась с выбором будущей профессии?

— Именно, — закивала я, удивляясь собственной возбужденности. — Именно это, папа.

Я устроилась рядом с ним, шлепнув раскрытым журналом по столешнице, и посмотрела на маму, приблизившуюся и с интересом уставившуюся на фото женщины в деловом костюме.

— Миа, ты уверена? — улыбнулась мама, сверкнув глазами чистого синего цвета. — Я не против, если тебе важно это знать…

— Важно, — встала я и обняла ее. — Конечно, важно.

— Что ж, чудесно, — закивал и отец.

С того дня я стала усиленно готовиться к поступлению в Лондонский университет. Все мои встречи с подругами сократились до минимума, причем я хотела этого сама. Мне в это лето следовало быть внимательнее, перестать бегать на вечерние посиделки к Катаржине и просто отрешиться от мира, потому что я стремилась добиться получения стипендии. Уж очень не хотелось ударять по кошельку родителей, так как они и без того старались.

Отец совсем недавно, примерно два года назад, смог откупить дом своих умерших родителей, а до этого мы жили в тесной квартирке, и вовсе не потому, что были какие-то колоссальных масштабов проблемы с финансами, просто мои родители любили экономить. Они экономили на всем и, в первую очередь, на себе. Мы даже питались скромно, но в большей степени из-за собственной непритязательности, чем по причине прижимистости. Зато мама очень любила уют. Она постоянно покупала цветы в горшочках, что-то сажала на клумбах во внутреннем дворике дома, приобретала какие-то милые безделушки, которые создавали потрясающую теплую атмосферу.

В этот теплый летний вечер 1982-го года, который особенно отложился в моей памяти, я впервые за весь месяц согласилась пойти гулять с подругой, но меня все еще смущало место, названное Катаржиной.

— Это гараж. Всего лишь гара-а-аж, — заныла подруга в трубку стационарного телефона.

— Хватит болтать, — проворчал папа, пройдя мимо меня, когда я, натянув провод, шмыгнула за дверь кухни, встав в холле.

— Кати, — вздохнула я, прикрывая глаза. Я всегда называла ее именно Кати, потому что… Да потому что она была настоящей маленькой Кати, такой милой и бойкой одновременно. — Я не доверяю самому слову «гараж», а что уж говорить о тех, кто там проводит свободное время.

— Эй, рок-музыка все еще на гребне волны. Пора бы поддержать молодые группы.

Я услышала смех в голосе подруги и немного расслабилась. Если Катаржина смеется, значит не все так плохо.

— Хорошо, — кивнула я так, как если бы подруга могла меня видеть, и, выразительно цокнув, добавила, — я приду. Называй адрес…

***

Вообще мне нравилось такое лето — прохладное, без палящего солнца и с приятным легким ветерком. Именно по причине такой замечательной погоды я не стала заморачиваться насчет наряда, потому что знала, что к вечеру все равно придется надеть свитер. А какой смысл идти в красивом сарафане, спрятанном под другой одеждой? Я любила наряжаться и никогда не скрывала этого. Мода требовала начесанных волос, мини-юбок и узких туфель-лодочек. Но я не могла позволить себе настолько откровенную одежду. Да меня родители просто убили бы за то, во что одевалась Катаржина. Вот она ничего и никого не стеснялась.

Простые джинсы, расклешенные к самому низу — все еще веяния 70-х — заправленная за пояс белая футболка с изображением пляжа Майями и скромные теннисные туфли — наряд, который явно подчеркивал мой юный возраст и делал меня совсем не вызывающей. Вот и хорошо, потому что я все еще переживала из-за тех ребят из гаража. Выбившиеся из косы пряди трепетали на ветру и норовили попасть мне в рот, отчего я постоянно откидывала косу назад.

Наконец я дошла до того самого поворота, за которым был двор с несколькими рядами старых гаражей. Пройдя по гравийной дорожке, я огляделась, ожидая увидеть Катаржину, но вдруг ее голос раздался прямо за дверью одного из гаражей с облупившейся зеленой краской.

— Невероятно, — тихо шепнула я, закатив глаза, когда услышала смех подруги, и направилась прямо туда.

Внутри оказалось очень светло, хотя я ожидала едва ли не подвального мрака. Тут даже пахло приятно — цитрусом. И это как раз потому, что один из ребят поедал мандарины, бросая кожуру прямо себе под ноги. Он морщился, набив полный рот сочными дольками, и кивал в ответ на веселый рассказ моей подруги. Но тут она заметила меня. Все заметили — дверь за моей спиной громко хлопнула.

— А вот и она! — воскликнула Катаржина, вскочив. — Эй, Джонни, смотри! Я говорила тебе о ней, это Миа. Миа Нильссон.

Высокий, немного худощавый парень, в руках которого была гитара, кивнул мне и тут же отвернулся, как будто смутившись. Я, признаться, и сама чувствовала себя неловко. Мне совсем не нравилось, когда все вот так смотрят, изучают, будто ощупывают.

Другие ребята тоже помахали мне, но немного вяло. Все как-то зашевелились, и я поняла, что это был перерыв, и сейчас они начнут репетировать.

Кто кем у них являлся было сложно понять, потому что я только и отличала барабаны от струнных инструментов, но Кати упрямо бормотала на ухо, что парень с темно-русыми волосами отвечает за ритм, то есть он — гитарист; на ударных блондин отбивал такт; низкий грубоватый звук принадлежал бас-гитаре, на которой играл тот самый Джонни с фамилией Левен.

— А вот это тоже Джон, — продолжала вещать Катаржина, сидя рядом со мной на потрепанном диванчике, и указала на шатена с розоватыми щеками и пухлыми губами. — Соло-гитара. Норум. Он из Норвегии, — как-то гордо добавила подруга.

— Угу, ясно, — кивала я, немного морщась от громких звуков довольно агрессивной музыки. К тому же слова песен были жутковатыми. Про какие-то мрачные коридоры и ад. Однако мелодии мне понравились. Да и солист, симпатичный светловолосый парень с забавными тонкими усиками, высокий и стройный, пел очень хорошо. Голос у него был чистым, а для того, чтобы насладиться подобным пением, не требовалось развитого музыкального слуха. Мне просто понравился его голос.