Часть меня, которой было обидно за Сезара, хотела съязвить, мол, а вам ведь тут так ужасно жилось… Слава Богу, я воздержалась. Я знала, что этим сделаю только хуже - что Питеру, что Сезару, что себе самой.
Лишь один человек попытался вслух возразить Питеру - Генри, парнишка-кузнец. Славный малый. Только захотел сказать что-то, как Питер обжёг его тем же яростным взглядом, что и меня, и все вокруг снова стали болтать во весь голос, судачить о том, какая я дрянь.
- Слушание окончено, - объявил отец Соломон, очевидно, довольный всеобщей реакцией, после чего подошёл ко мне вплотную и шёпотом, от которого я невольно похолодела, добавил: - Наконец я нашёл тебя, зверь.
***
Сидя в темнице, я ничего уже не ждала. Не загадывала наперёд. Я всё больше злилась.
Чёрт возьми, раньше я как могла плевалась ядом в эту деревню - теперь же я чувствую, что они, по сути, имеют право подозревать меня и осуждать. Их близкие были убиты. Они в отчаянии, им постоянно страшно. Пусть среди них и немало уродов, но есть и вполне достойные люди. Глупа я была, когда ныла из-за того, что никто меня в должной степени не принимает - глупа и эгоистична. Сейчас, когда я сама не знала, что совершила и совершила ли, их недоверие и испуг были мне понятны. Они не знали, что я оборотень, и до сих пор до конца знать не могут, но я… я ведь знала. И всё равно почему-то считала, что будет лучше, если они пожалеют меня и погладят по волчьей головке. Ха-ха. Да… Смешно.
Так вот, я была очень зла. На себя и свою оголтелую самоуверенность. А ещё на отца Соломона и его людей - если жители Даггерхорна имеют право судить меня, то они заковали бы в цепи любого, кто им не по нраву. Просто кучка напыщенных извергов, уж особенно сам отец.
Ладно, Бог с ним. Или рогатый.
Я осмотрела свои кандалы - они плотно сидели на моих бедных запястьях. Да я даже поесть не успела и отойти от не самой удобной ночки - и вот, на тебе, посадили в вонючую клетку.
Вдруг заскрипели петли на двери. Стражник неохотно впустил двух людей - отца Августа и Сезара. Я видела, что за порогом стояли Роксана и Клод - пытались протиснуться, но их не впустили. Мои ж хорошие.
- Отец Август, Сезар… Вам не стоит быть здесь, - я обеспокоилась. Как-никак, эти фанатики могут что угодно о них подумать.
- Я там, где должен быть, - возразил отец Август. - Благослови тебя Господь наш Иисус Христос и Святая Дева. Мне жаль, что я не могу сделать большего, Николетт.
Я тускло, но благодарно ему улыбнулась:
- И этого достаточно. Спасибо, святой отец.
Отец Август отошёл в тень, позволяя мне поговорить с Сезаром.
- Николетт, я не верю, что ты могла совершить такое. Ни с моей Валери, ни с кем-либо ещё, - Сезар говорил это горько, но твёрдо. Он правда верил. Ему было больно.
Как хотелось мне протянуть ладонь и коснуться его, утешить… Как хотелось поклясться ему с абсолютной уверенностью, а ещё лучше - успокоить.
- Мне так жаль, Сезар. Самое страшное для меня, наряду с убийством невинных людей, это твоя боль. Обещай, что…
Я не успела договорить - нас прервал проклятущий стражник.
- Время вышло. На выход.
- Я помогу тебе. Клянусь, Николетт, всё будет в порядке, - уверил меня Сезар нежно, как мог бы уверять дочь, и я чувствовала - он был готов пожертвовать многим, чтобы всё правда было в порядке. Как я для него. Но дано ли сбываться таким мечтам?.. Лучше бы он ничего не делал, не подвергался лишнему риску.
Я прильнула к решётке, провожая друзей долгим взглядом. Не могла позволить себе ляпнуть лишнего - это бы точно привлекло нежелательное внимание к ним, а значит, поставило их и без того шаткое благополучие под угрозу. Я до последнего улыбалась, но, когда дверь за ними закрылась, сползла на солому. Хотелось плакать и спать.
***
Ближе к вечеру, если судить по прошедшему времени, ко мне пожаловал сам отец Соломон. Заботливые солдаты принесли стул для его святой задницы и ушли. Он сел прямо напротив меня.
- Как ты всё это время жила, оставаясь вне подозрений, отродье? - перешёл он сразу же к делу, глядя мне в глаза на первый взгляд так же холодно, как обычно - на самом деле, на этот раз я почувствовала неистовое пламя за толщей льда. Торжество. Всесжигающее, граничащее с помешательством.
На самом деле, я понимала, к чему он клонит. Ему не терпелось набраться знаний - в ближайшем будущем могло пригодиться, а то вдруг какой-нибудь оборотень не додумается в человеческом виде выть и лакомиться младенцами. Промолчу - выдернут при помощи пыток, уж в этом я как-то не сомневалась.
- Так же, как многие другие оборотни. Вам ли не знать, отец Соломон, как нас трудно порой отличить от обычных людей? Возможно, поскольку оными мы и являемся.
Мне хотелось позлить его. Подавить на больное. Указать на его же противоречия. По тому, как в ответ помрачнело его лицо, я отметила про себя - он всё понял.
- Я дождусь восхода Луны здесь, в темнице. Хочу увидеть, как ты обратишься, - вкрадчивым полушёпотом произнёс отец Соломон. - Хочу увидеть, как ты теряешь этот обманчиво сладкий облик и наконец-то становишься тем, чем на самом деле являешься. Зверем. Я лично тебя убью.
Вот уже и до комплиментов дошло. Я устало вздохнула и продемонстрировала ему руки, закованные в кандалы.
- Эти цепи из серебра, ведь так? Разве это честно?
- Вы, оборотни, всегда прибегаете к обману, живёте под ложной личиной, оскверняя тем самым весь род людской. Использовать против вас хитрость, как ваше собственное оружие - разумный метод. Ты ведь пришла убить меня вчера вечером - не пытайся это отрицать. Ты хотела, но что-то пошло не так.
И всё же такого жадного взгляда и жаркого приглушённого голоса я у него не припомню. Он был одержим желанием видеть того, кого так ненавидел. Желанием узреть правду - он верил, что такова истинная сущность вещей, что оборотень - это только клыкастый зверь, но не человек, способный любить и служить добру. Наверное, этим он жил с того дня, как убил жену - он ведь верил, что знал её. Его было, за что пожалеть, но я не жалела - в конце концов, это по его превеликой милости я сейчас в заднице. Не сказала бы, что имею что-то против этого, но чёрт побери, не в таком же смысле! И точно не в полный рост.
- Я хотела, могла, но не стала.
- Лжёшь. Ты убила бы, если б могла.
Как мне спорить с ним? Что отстаивать и зачем? Я впадала в отчаяние и боролась с желанием спрятать лицо в ладони. Луна взойдёт, и я распрощаюсь с жизнью, так никогда и не узнав, была ли я как-то причастна к смертям в деревне. Не будет мне ни покоя, ни искупления.
Как мне молиться о справедливости? Кому? Кто и, что главное, за какие грехи меня наказал? Я была невинным ребёнком, когда всё случилось - что я успела такого сделать? Я убеждалась всё необратимее - нет никакой справедливости. Есть только ненависть и любовь, и лишь ненависть несокрушима.
Я почувствовала, как мне становится дурно - так, как бывает всякий раз перед обращением. Здесь нет прямых лучей лунного света, так что ещё неизвестно, сколько придётся терпеть - если б только мне дали увидеть Луну… Тогда это дерьмище закончилось бы куда раньше. А пока я дрожала, чем вряд ли особенно впечатляла отца Соломона. Минута, другая, ещё непонятно сколько, как вдруг…
- Отец Соломон! - позвал запыхавшийся солдат, что возник на пороге настолько внезапно и хлопнул дверью так громко, что я подскочила, напрочь забыв о том, как мне тяжко. - Там оборотень! Он буйствует снаружи!
- Не может быть, - возразил отец Соломон севшим голосом. Никогда ещё я не видела, чтобы он был так явственно беззащитно растерян. Затем он поднялся и вытащил меч из ножен. Они наконец-то оставили меня - все, кроме стражника на посту.
***
Что за фокусы? Что за зверь? Если я сижу здесь, кто разносит деревню там, наверху?
Я не должна терять ни секунды. Я чувствовала, как оно подступает, как наливаются кровью глаза. Не могу позволить себе оказаться в серебряных цепях после обращения и, уж тем более, торчать здесь, когда есть мало-мальский шанс выбраться. Думай, думай… И вдруг я что-то почувствовала. Буквально. В кармане моего платья! Не просто что-то - подарок от Клода, тот самый железный прутик, который я как положила туда, так там и забыла. Клод часто собирал всякий странный хлам, среди коего был и полезный - так жаль, что я раньше не пригляделась к тому, что он дал мне, ведь это была отмычка! Ну да, похоже, что в Даггерхорне завёлся вор, но кого, скажите на милость, это сейчас волнует?
