Свет свечей делал лицо отца Соломона более угрюмым и тёплым одновременно. Странное сочетание - эти глубокие тени от волос и мягкое свечение в них же. Только сейчас, в этом странном освещении, я смогла понять, что его черты благородны, строги и печальны, как у величественных королей на фресках.
- Простите за беспокойство. Я принесла Вам пирог в благодарность за то, что Вы защищаете нашу деревню. Это самое малое, что я могла сделать.
- Доставай, - не особо впечатлённый таким подношением, отец Соломон, тем не менее, смотрел на меня крайне пристально, и я не была уверена в том, что это хороший знак. Я сделала так, как он мне велел - аккуратно достала пирог, завёрнутый в чистую белую ткань, из корзинки и положила на стол. - А теперь попробуй его.
На секунду я оторопела. Одно радует - все мои реакции неподдельны, а значит, реалистичны. Сперва я подумала, что отец Соломон шутит, но он посмотрел на меня выжидающе и кивнул на пирог.
- Я… Спасибо, но это для Вас, Ваше Высокопреосвященство. К тому же, мне не хотелось бы портить его внешний вид…
- Я сказал - попробуй. Ты плохо меня расслышала?
Мне пришлось подчиниться снова. Я отломила кусочек у самого края и, осторожно взяв его в рот, медленно пережевала. Всё это время отец Соломон глаз с меня не сводил. Только когда его взгляд перестал быть колючим, я догадалась, в чём дело. И вправду - что бы помешало отчаявшемуся оборотню самолично или же через кого-то, кто посвящён в его тайну, передать злейшему врагу отравленное угощение? О, бедняга отец Соломон даже не представляет, как всё серьёзно - так я хотела бы думать, но вместо этого начинала паниковать. Он заранее подозревает меня. Ох и дорого я поплачусь за ошибку.
- Вы, как всегда, не только бесстрашны, но и осторожны, - со смущённой улыбкой промямлила я. - Не каждому под силу жить, подозревая всякого - даже слабую женщину вроде меня.
- Среди женщин немало ведьм, - отец Соломон потерял ко мне интерес, ведь теперь он смотрел на пирог. Или сделал вид, что пока потерял. До поры до времени.
Я с трудом воздержалась от дерзкого, но уж больно уместного замечания: «А как же Ваши любимые дочери? Они тоже ведьмы? Прямые потомки оборотня… Разве не их, по Вашей извращённой логике, следует первыми предать огню?»
Это было бы идеальным способом уязвить его. И с треском провалить свой план.
Я смотрела на то, как отец Соломон пробует пирог. Он (отец Соломон, не пирог) был облачён в уже привычное всей деревне пурпурное одеяние, но сейчас оно было расстёгнуто, и под ним виднелась белая камиза - расшнурованная, а следовательно, с нехилым таким вырезом на груди. Несмотря на не совсем типичный для него вид, отец Соломон производил всё то же впечатление - сильного и гордого человека. И недоступного мужика. Ну и как мне к нему подступиться?
- Ты сама испекла пирог? - поинтересовался он.
Я, цепляясь за эту ниточку, оживлённо кивнула.
- Да. Надеюсь, Вам нравится…
- Не особо, - тем не менее, он его ел. Так голоден, что ли? Хотя я не удивлюсь, если после отъезда этих удальцов нам придётся тяжёлым трудом возмещать убытки - едят они как не в себя. Если бы я и вправду хотела его угостить от чистого сердца, мне бы стало сейчас чрезвычайно обидно и неприятно. Тем не менее, мне было всё равно, а отец Соломон продолжал говорить, тем самым давая мне знать, что я верно нащупала почву: - Моим дочерям бы понравилось. Они любят сладкое.
- У Вас славные детки, - пролепетала я, мысленно раздражаясь на то, что как будто хожу по тонкому льду - неизвестно, соизволит ли он мне ответить хоть что-то в очередной раз или молча укажет на дверь. По крайней мере, сейчас он улыбался - не глядя на меня, каким-то своим мыслям, скорее всего, о дочках.
Я понимала, что он не настроен поддерживать эту беседу - я не учёный муж, способный вести разговоры о вере, истории и войне, и уж точно не бабка-сплетница, что расскажет по собственной воле, кто оборотень, кто ведьма, а кто шлюха в этой дыре под названием Даггерхорн. Я не могу заинтересовать его как личность, а значит, пора играть на иных струнах…
- Святой отец, - прошептала я и, подойдя к нему, встала перед ним на колени, после чего опустила глаза. - Прошу, удостойте меня Вашей милости. Выслушайте меня.
Он смотрел на меня сверху вниз, ничего мне не говоря. Ничего пока не предпринимая. Он явно не был священником в привычном мне смысле - скорее уж рыцарем Господа. Священник бы опустил ладонь мне на голову и обращался не иначе как «дитя», но это, как и выслушивать исповеди, было не в духе отца Соломона.
Я трепетно поцеловала край одеяния, лежащий на его колене - жест одновременно невинный и очень интимный.
- У Вас на всё есть ответ, Ваше Высокопреосвященство. Не знаю, тьма искушает меня или свет ведёт по тернистому пути, но я бессильна перед любовью, что завладела мной столь беспощадно. Я никогда не чувствовала такого, но с того дня, как увидела Вас… с того дня я горю огнём. Не могу понять, дьявольским или Божьим, - о, тут я не преувеличивала. Я действительно горела - то волнением, то злостью, от которой чуть зад мой не воспылал, когда я поняла, что придётся пойти на такие вот грязные меры. Я решилась поднять глаза, полные слёз - отец Соломон смотрел на меня застывшим тяжёлым взглядом. Я слышала, как он дышит. Мне нужно было быть убедительной. Подбирать убедительные комплименты. - Вы не просто надежда и свет для нашей деревни - Вы самый сильный, ослепительный, умный мужчина из всех, кого я встречала. Когда я смотрю в Ваши прекрасные, но в то же время такие холодные глаза, я не помню ничего, даже собственного имени. За одну лишь возможность коснуться Вас я готова поплатиться жизнью, - в качестве доказательства я дрожащей рукой взяла его за руку и коротко, но горячо её поцеловала. - Грех ли это - любить Вас? Жить Вашими случайными взглядами, мечтать о тепле Вашей кожи под моими руками…
Я сознавала - меня заносило всё пуще. Я, честно, уже и сама не могла понять, что несу. В порыве решимости и отчаяния, страха и обречённости того, кто уже прыгнул с высоты, я была охвачена пламенем. Воодушевлена. Будто даже возбуждена - от опасности, исходящей от отца Соломона, от близости его сильного и, что уж таить, подкупающего меня суровой, но в то же время изящной красотой тела, от предвкушения - его шумного выдоха ли, выдающего, что он сдался? Его тёплой пьянящей крови? Возможности сорвать последний вздох с его губ вместе с поцелуем? Каким бы он был, его поцелуй? Наверное, грубым и беспощадным. А его тело в моих объятиях? Напряжённым и в то же время невольно сдающимся моим прикосновениям? Какой бы была его кровь на вкус?..
Я не желала его до того, даже думать не могла о подобным, но вот я, искусно обманывая, уже и сама готова была себе верить - так, видимо, напекло мне голову от своей храбрости перед лицом достойного противника. От всей абсурдности ситуации. Всей угрозы, как грозовые тучи сгустившейся над моей головой. Я впервые была в такой явной опасности и понимала, что мне это нравится.
У меня при себе есть кинжал. Я должна. Я должна в ближайшее время. И я хочу…
Рука отца Соломона, та, которую я только что поцеловала, больно и крепко сжала мои волосы, заставив меня запрокинуть голову. Боль отрезвила меня, ровно как и его острый, будто бы стальной взгляд.
- Убирайся, - прошептал он отчего-то охрипшим голосом, будто горло его пересохло - от злости? Невольного возбуждения? На последнее уповать было самонадеянно, особенно с учётом того, как небрежно он отпихнул меня - я чуть было не упала на пол. Разве что он любит по-жёсткому. Хах. Я могла бы это устроить.
Сейчас - или будет поздно. Но я уже не могла. Не могла, потому что была потрясена тем, что чувствовала и думала какие-то жалкие мгновения назад.
Неожиданно испугавшись, не тем опьяняющим страхом, что делал меня всесильной, а скользким, холодным, удушливым и убийственным, я подобрала подол платья и ушла прочь, не оглядываясь, почти бегом, пока не оказалась снаружи, на спасительном вечернем холоде.
