Она добилась чего хотела. Это главное.

Пролистывает дело: протоколы опроса свидетелей, экспертизу на наркотики, которую несколько дней назад принес эксперт. Очень любопытно.

Младшая дочь Вольфа – Александра утверждает, что перед тем, как выброситься в окно, Леонид кричал, что за ним пришла Лизонька и Святослава. Елизавета – его первая жена, которая умерла при родах тройняшек. Златы, Галины и Святославы. Последняя была мертворожденной.

Но никакой мистики. Абсолютно.

По экспертизе ускорения у тела не установили, значит, его никто не толкал, и Александра говорит правду. Вольф сам выпрыгнул в окно.

Виктория внимательно просматривает папку до конца, а затем откидывается на спинку крутящегося кресла. Что ж, кажется настало время навестить семью Вольфа.

При мысли, что она на пути к цели, возникает чувство нереальности.

– Кажется, твоя мама… выше меня, – Алекса стоит посреди кровати на коленях.

Красный свитер с оленями свисает до середины бедер, а синие джинсы, которые на маме почему-то сидели в обтяжку, на Александре держатся только благодаря кожаному ремню.

– Выглядит…. славно, – замявшись, произносит Даня.

– Если мои подписчики увидят меня в таком наряде, сразу отпишутся.

– Да ладно, вы же мило смотритесь…

– Вы? – с нажимом уточняет Алекса.

Даниил смущенно улыбается:

– Ты.

По настоянию Александры он поднял рулонные шторы вверх, и теперь за окном красуется длинная заснеженная дорога, ведущая вниз по склону в центр города. Теперь дом больше не напоминает крепость, но у Дани постоянно потеют ладони. Если Алекса узнает, что она очутилась на его пороге, потому что он так захотел… Ох, если она узнает! Что же он наделал?

Александра сидит по-турецки и осторожно разматывает бинты с правой ноги:

– Выглядит не так плохо.

Ступни красные, но уже не воспалены, как ночью. Она разбинтовывает вторую ногу и блаженно вздыхает:

– Думаю, завтра я буду красоткой. И мы отправимся к моей семье, – последнее предложение Алекса шепчет.

Даня медленно проходит в спальню и садится на край кровати:

– Мы?

Александра вздрагивает и переводит на него затуманенный взор, как будто и вовсе забыла, что он находится рядом:

–Да, – ее глаза оживают. Пальцами безуспешно пытается расчесать спутавшиеся волосы. – Я знаю, что совсем наглею, но кроме тебя я больше никому не могу доверять.

Даня нервно выдыхает. От ее умоляющих глаз ноет желудок. Он растерянно открывает ящик тумбочки и достает оттуда расческу:

– Вот, пожалуйста.

– Так что ты скажешь? – Алекса на автомате берет мужской гребень и не сводит с него взгляда.

– Что ты хочешь услышать? Я… я не совсем понимаю, за…зачем я тебе н…нужен.

Чертово заикание! Вдох, выдох, вдох. Нужно успокоиться, но стоит взглянуть на Александру, как пульс ускоряется, и нервы звенят.

– Тихо, тихо, – она расчесывает длинные волосы, которые переливаются на свету всеми оттенками темного. Черное золото. Даня зачарованно смотрит на них и не сразу понимает, что Алекса на коленях подползла к нему и мягко гладит по спине. – Не нервничай. Мой одноклассник тоже заикался, когда начинал нервничать.

– Я редко заикаюсь, – Даня с шумом втягивает воздух, снова улавливая знакомый запах корицы. – Только, когда общаюсь с незнакомыми девушками.

– А с знакомыми нормально разговариваешь? – хитрит Алекса, заставляя его кивнуть. – И много у тебя знакомых девушек?

– Теперь две, – ухмыляется он.

– Станешь моим другом? – она спрыгивает с одной темы на другую и наклоняет голову на бок, заискивающе заглядывая ему в глаза.

Даня оглушено кивает. Лучше молчать, иначе снова будет позорно заикаться. С Александрой невозможно оставаться спокойным. Все, что она делает, говорит, не укладывается в голове. Прошло дней десять со смерти ее отца, но она порой словно забывает об этом и заливисто смеется, чтобы через минуту разрыдаться.

– И все-таки ты должна позвонить родным, – выдавливает из себя Даниил. – Они будут тебя искать.

Алекса только отмахивается от его слов и обхватывает колени. Нахмурившись, смотрит в окно, за которым бушует метель. Она залепляет стекло, будто маленькие снежинки пытаются пробиться в дом. Даня подавляет вздох. Обстановка идеальна и так и просится на холст.

– Александра?

– Зови меня Алексой, мне так больше нравится.

Он знает. Он каждый день читал ее блог.

– В семье почти все называет меня Лекси, кроме Гали. Она – добрая душа, и зовет меня Сашей. Как и отец, – голос Алексы хрипит, – звал. Часто говорил: Сашенька… – Алекса переводит дыхание. – Не переживай, они не станут меня искать. Дня два-три форы точно есть, – и она вытягивается на кровати, демонстрируя широкую улыбку.

– Как это? После того, что случилось, и они не будут тебя искать?

– Я часто сбегала из дома. Конечно, потом мне влетало по первое число, но обычно оно того стоило, – Алекса сдвигается к краю кровати и закидывает руки за голову. – Ложись рядом, а то сидишь, как бедный родственник.

Очередной перескок с темы на тему сбивает Даню, и он вздрагивает от ее предложения:

– Л… лечь рядом?

– Да, – Алекса вскидывает бровь. – Просто лечь, Даня. Я вижу по глазам, что ты уже нарисовал продолжение, но давай не будем торопить события, – и она томно улыбается.

– Что?! – щеки обжигает от смущения. – Д…да я бы… Никогда! Это же… – не хватает слов и кислорода. Но после фразы Алексы навязчивые мысли шепчут: интересно, какие на вкус ее губы? А что почувствуешь, если коснешься волос? Кожи…

– Успокойся, – смеется Алекса. – Я пошутила. Ложись и я расскажу почему сбегала из дома.

Даня поджимает губы и молча ложится на самый край кровати, рискуя свалиться. Между ними пропасть, но по неизвестным причинам у него обострены все чувства. Запах корицы становится удушающе сладким, ее дыхание запредельно громким.

– Я из тех детей, которые любят доказывать родителям свою независимость. В первый раз сбежала лет в четырнадцать. Отец тогда поднял на уши всю полицию, и к полуночи я была уже дома. А ведь всего лишь хотелось пожить пару дней у подруги. С тех пор мы не общаемся, – Алекса буравит потолок отсутствующим взглядом. – Потом были десятки неудавшихся попыток, прежде чем отец сдался. Даже в Москву к маме сбегала. Так что семья не станет меня искать. Они подумают, что у меня очередной бзик, к тому же после смерти отца, – она фыркает. – В последний раз я убегала примерно месяц назад. Жила у подписчицы почти неделю.

– Зачем ты это делаешь? – Даня зачарованно смотрит на сгруженные в углу спальни картины, перевернутые холстом к стене. Надо унести их отсюда.

Алекса пожимает плечами:

– Мой отец – сосредоточие власти. Диктатор во плоти. Был им… Иногда я шутила, что он – реинкарнация Гитлера, – шепчет она, и постепенно ее шепот перерастает в шипение. – Я должна была быть идеальной во всем. От прически до макияжа. На фотографиях и в жизни. Он желал мне добра, но не видел, что творит на самом деле. И я начинала задыхаться. Поэтому сбегала в самоволку. Благодаря этим моментам отдыха, или тому времени, когда я жила в Москве у мамы, не свихнулась окончательно. Порой я даже мобильный не брала с собой. Впрочем, как и в этот раз…

Даня зажмуривается, прогоняя образ матери.

– Звучит ужасно, но смерть отца – это избавление, – еще тише произносит Алекса. – Ты когда-нибудь думал о чьей-нибудь смерти с этой точки зрения? Умер человек и нет проблем.

В голосе Алексы звучит обречённость, словно ее слова – это непреложная истина.

– Ты имеешь в виду врагов?

– Без разницы. Порой мне кажется, что от врагов меньше проблем, чем от родственников, – Алекса поворачивается на бок и складывает ладони под голову.

– Когда человек умирает, возникают другие проблемы. Люди – это сплошное сосредоточение проблем.

Повисает глухая тишина. Лишь их размеренное дыхание, звучащее в унисон. Даня столько лет любовался ее фотографиями, но не подозревал, что у девочки из Инстаграма бродят такие мысли в голове.