– Это ты меня, значит, так проверить решил! – Терек с кулаками бросился на воеводу. – Меня! Ах ты гад!

Но Вардег играючи усмирил его в своих медвежьих лапах.

– Нет, бродяга, в тебе я нисколько не сомневался, а вот Шеркона на чистую воду сразу надо было вывести. И ты мне в этом помог! Он со своими уже на пути к Тигрусу, ему присягнуть решили.

Терек только теперь понял, какой театр воевода вчера затеял, а он в нём главную роль сыграл.

– Ну ты, воевода, даёшь! – только и сказал Терек. – А попроще никак нельзя было проверить?

– Никак. Шеркон умён, его на мякине не проведёшь. Если б он учуял чего, долго бы с ним в кошки-мышки играть пришлось. А так у него даже мысли не было, что мы его проверять вздумали.

– А зачем ты этих перебежчиков отпустил?

– Ты помнишь, что им сказал? Вот так они Тигрусу и передадут, воевода, мол, крыса, в нору спрятаться решил, и воевать, в общем, не с кем будет. Пусть Тигрус на то и рассчитывает.

Терек с восхищением смотрел на Вардега.

– Да уж, Шеркона и Тигруса враз с толку сбить… Это ты здорово придумал!.. И я тебе помог! – с гордостью добавил он.

– И ещё как помог! Вчера ты был великолепен! – хитро улыбаясь, подтвердил воевода. – Теперь отдохни чуток! А я пойду проверю, как сборы идут.

Лететь вдвоём с Керлоком было намного веселей. В компании молодого сильного ворона, готового дать отпор любому коршуну и даже крупному соколу, Чиру незачем было опасаться за свою жизнь. На ночлег расположились в лесу в ветвях пихты. Перед тем как уснуть, они долго болтали и смеялись. Им казалось, что они знакомы уже тысячу лет. Но вот где-то по соседству сердито защёлкала белка, недовольная, что не дают спать. Ворон и воробей поспешили пошутить и посмеяться и над ней тоже, но необидно. И тут же уснули.

До владений Тигруса они добрались только на следующий день поздно вечером. Чир предложил переночевать в конюшне. Керлок ещё никогда в жизни не ночевал под крышей и, будучи любопытным, согласился. Но ласточки, облепившие своими гнёздами каждую балку, подняли такой переполох, увидев ворона, и налетели на него с таким напором, что уставшему за длинный дневной перелёт Керлоку только и оставалось, что уносить крылья от этих тоненьких, но бойких птичек. Чир попробовал было объяснить хозяевам, что они с Керлоком только хотели переночевать, но его никто и слушать не стал.

Керлок, уже не раз имевший честь общения с ласточками на небесных просторах, решил просто с ними не связываться и полетел на крышу замка. Чир – за ним. Они устроились в углу башни, где меньше всего дуло, и сразу провалились в глубокий сон. Ночью Чир проснулся от холода, подобрался поближе к своему спокойно спящему другу и, отогревшись у него под боком, снова уснул.

Утром друзья с интересом наблюдали за приготовлениями, которые шли внизу на площади. Там спешно устанавливали помост, к которому потом прикатили большущую, тяжеленную чурку и водрузили её там наверху. Затем принесли трон из замка и выставили караульных. Чир и Керлок понимали, что сегодня должно было случиться что-то важное, но пока не догадывались, что именно.

Тигрус каждый раз, захватывая новое королевство, поступал с местными жителями по одному и тому же правилу, которое он ввёл давным-давно по совету начальника его личной охраны и первого советника – Тырка. После зачистки всех явно несогласных с новой властью с остальным населением поступали так: те мужчины, кто хотел и мог служить в армии, давали присягу, и их сразу распределяли по отрядам войска Тигруса. Остальные мужчины, а также женщины и дети с четырнадцатилетнего возраста, отправлялись на работу, их задача была содержать армию – кормить и одевать. Матерям с малыми детьми до седьмого года позволялось жить и заботиться самим о своём пропитании. Потом мальчиков отдавали в «казармы» – на воспитание к старым воякам, которые готовили из них новую смену воинов. Девочки оставались при матерях до четырнадцати лет, а потом вместе с ними шли в работу. Если надзиратели видели, что кто-то не может или не хочет трудиться изо всех сил, их переводили в отдельную группу. Там им урезали дневную пайку вполовину в пользу тех, кто работал хорошо. Если человек «исправлялся», что чаще всего и случалось, его возвращали к общим работам и восстанавливали обычное питание. Тех же, кто так и не смог начать работать как вол, казнили на глазах у всех.

В это утро должна была случиться первая экзекуция в новых владениях. На площадь привели «ненужных». Тигрус сидел на принесённом по случаю троне и разглядывал несчастных. Их было четырнадцать. В основном «рвань» – старые да немощные. Но среди них были трое, которые привлекли к себе особое внимание Тигруса. Один был средних лет, крупный, некогда явно бывший очень упитанным, но резко похудевший. Одежда его повисла на нём как парус на мачте в безветрие. Ещё недавно бывшие упругими щёки – тоже. Тигрус заметил, что верхняя губа уже совсем стала тоненькой, а нижняя ещё была пухлой. Другой, весьма молодой человек, очень худой, в расшитом золотыми нитками, но теперь изодранном платье, как-то уж очень быстро крутил головой, будто пытаясь найти кого-то взглядом. И ещё, как казалось Тигрусу, несмотря на суету головы, он старался как-то особенно «предстать» перед ним, всем своим видом выражая почтение. Ещё был подросток лет пятнадцати. Высок, широк в плечах, строен. Лицо светлое, в веснушках и радостное. «Дурачок», – заключил Тигрус.

По традиции, возникшей много лет назад, Великий обязательно присутствовал на первой казни. Тырк утверждал, что именно так порабощённый народ воспримет его правильно – жёстким и неумолимым. А это облегчит правление на многие годы вперёд и убережёт новых подданных от соблазна ослушаться или, ещё хуже, взбунтоваться.

По правую руку от Тигруса стоял Тырк, по левую Вырк – командующий армией. Впереди, у поставленной у самого края эшафота огромной чурки, торжественно возвышался над толпой палач с топором. Чурка была свежеспиленная. Она сверкала на солнце огромными каплями чистейшей смолы и источала такой аромат, что он доносился даже до Тигруса. Все ждали команды Великого. Он знал это, но медлил. Он смотрел на осуждённых и их конвоиров, смотрел на синее небо с аккуратными, будто постриженными небесным садовником кустиками пронзительно белых облаков, на палача Гирейдука, его топор и смолу на чурке.

– Я помилую того из вас, – начал он, обращаясь к осуждённым, и остановился, чтоб у его подданных было время осознать, что им не послышалось, – кто сможет стать помощником палача.

Это было настолько неожиданно для всех, а особенно для Гирейдука, что Тигрус сделал ещё одну продолжительную паузу. На лице палача, похожем больше всего на неровный булыжник, скользнула-таки тень удивления. Чтоб Тигрус решил кого-то помиловать, да ещё в первую экзекуцию… Кроме того, условие, которое он выдвинул, потрясло не только Гирейдука, но и Тырка и Вырка. Нет, он, Гирейдук, всегда выполнял свою работу чётко. Не может быть, чтоб Великий усомнился в его способностях.

Тигрус изучал лица осуждённых – одного за другим. Бывший «большой» человек, дождавшись взгляда Тигруса на себе, медленно, украдкой озираясь по сторонам, поднял руку. Это тут же заметил худой – недаром он так старательно вертел головой, и его рука стрелой взметнулась вверх. Сейчас он смотрел с ещё большей тревогой по сторонам. «Надеется, что больше никто не захочет в палачи», – раскусил его Тигрус. Но желающих больше не было. Тигрус высказал свою волю ещё раз. Бывший толстый и бывший богатый отчаянно замахали руками и даже заподпрыгивали на месте, то посылая друг другу злобные взгляды, то обращая полный надежд взор Тигрусу, расплываясь в медовой улыбке.

– Почему эти двое здесь? – спросил Тигрус.

– Тот, что побольше, – лентяй и хитрец, – ответил Тырк. – Ни в поле от него никакого проку, ни в кузне, нигде. А второй – криворукий и тоже лентяй.

– А вы знаете, что ремесло палача – непростое дело? – обратился Тигрус к желающим попытать счастья на новом поприще.