За щелью еще рычала собака, так что Дженни решила забраться глубже в дом.

Там было темно: похоже, она попала в какую-то кладовку. Девочка обрадовалась, что сможет найти еду. Но тут же, продвигаясь вперед, она наткнулась на что-то теплое и мягкое и отпрянула, а это нечто распрямилось, и Дженни, с уже привыкающими к темноте глазами, поняла: это енот!

Он был старым и выглядел тоже уставшим, и долго вглядывался в Дженни перепачканной в чем-то мордочкой. Казалось, его тоже ошарашила внезапная встреча. А Дженни не могла сообразить: как здороваться по-енотьему, да и сможет ли она говорить на их языке?

У енота начал дергаться нос, будто он принюхивался.

– Добрый вечер, господин енот, – пропищала Дженни и поразилась: это звучало не на человечьем языке!

Енот, ничего не отвечая, подошел к ней ближе и начал обнюхивать. Дженни терпела, только тряслась мелкой дрожью от волнения. У зверька были такие умные и понимающие глаза – Дженни была уверена, что ни у одного животного прежде не видела таких.

– Ты пахнешь человеком, и одежда на тебе человеческая, – ответил зверек степенным, размеренным голосом, хотя для людей он показался бы писком. – И говоришь ты с акцентом, и размерами крупновата… Ты явно не наша. Кто ты, откуда ты?

Дженни заволновалась еще сильнее.

– Меня зовут Дженни, я живу недалеко отсюда… Мачеха на меня разозлилась сегодня и прокляла, и я стала такой. Меня только что чуть не съели, я устала и голодна, пожалуйста, не сердитесь, что я вас не заметила.

Собеседник продолжал внимательно смотреть на нее. Дженни смотрела в ответ. Ей показалось, что она заметила несколько седых волосков в его шерстке… седеют ли еноты от старости? В любом случае, он, наверное, был очень старым: он выглядел осунувшимся и дряхлым.

– Угощайся вишневым вареньем, девочка, – сказал он и показал на баночки за его спиной. Видимо, он им и лакомился в тот момент, когда Дженни случайно натолкнулась на него. – Кушай пока, станет легче. А заодно и поговорим.

И сам принялся за лакомство: окунул лапку прямо в банку и облизал. Дженни смутилась, но последовала примеру. Какое это было замечательное лакомство! Надо ли говорить, что сладости доставались Дженни раньше совсем редко, почти никогда, – а уж вишневого варенья она вообще ни разу не пробовала!

«Может, это не так уж и плохо – быть енотом», – решила она, вылизав одну баночку до дна.

– Как мне можно называть вас, господин енот? – спросила она. Откуда-то взялась смелость, и на душе полегчало.

– Зови меня Господин Старый енот, так все меня называют, – отвечал ее собеседник. – Я и правда очень стар, хотя совсем еще не собираюсь умирать: я из тех времен, когда мы были почти бессмертны… Да, я знаю совсем другое прошлое и совсем другие времена для нашего народа, девочка. Тогда все было иначе, а людских городов не было и в помине. Это теперь люди захватили всю землю, а мы должны скрываться в тени… Печальное настоящее. Люди очень много шумят, гордятся своими большими городами, хитроумными изобретениями… А что они изобрели действительно полезного, кроме вишневого варенья? Думаю, ничего.

Дженни рассмеялась, но Старый енот посмотрел на нее с удивлением.

– Хочешь, я расскажу тебе историю нашего народа, девочка? – спросил он, пока та пыталась открыть следующую банку с вареньем.

– Конечно, – ответила Дженни, и он начал рассказ.

– Давным-давно весь мир не знал каменных дорог и пыли городов. Мы, еноты, жили огромной дружной семьей в большом лесу… Круглый год он не увядал и был вечно зеленым. Деревья уходили далеко в небо, а небо было таким высоким и прекрасным, что и не приснилось бы никому из сегодняшних смертных. А какие были дожди! Какие вкусные были у дождя капли, вкуснее, чем вода в лесной реке – а даже с ней не сравнится никакой теперешний мед! Мы не знали забот, просто рассказывали друг другу истории, сочиняли стихи и говорили о вечном. Какие чудесные разговоры были между нами – эх, теперь даже еноты разучились говорить друг с другом, что уж скажешь о людях! Тогда бы ты и не узнала нас: наши голоса были глубоки и мелодичны, шерстка – вся белоснежная без единого пятнышка, а глаза – голубее бирюзы! Но однажды нашей счастливой эпохе пришел конец. В лес пришла Огненная колдунья – страшная ведьма с ужасной колдовской силой! И она подожгла наш лес. Мы бежали… мы впервые узнали, что такое ужас. Наши белоснежные шерстки извалялись в саже, а кое-где обуглились, глаза наполнились чернотой от страха, а горло забилось пеплом, сделав наши голоса писклявыми – такими мы и наши дети остались навсегда. С тех пор нам пришлось скрываться от колдуньи. А уж когда люди стали занимать все земли – мы стали прятаться в городах и кормиться их пищей. Молодые уже не знают, не помнят тех времен, они стали просто воришками, плутами и не сохранили никакого благородства. И только я да мои верные друзья каждый день вспоминаем о том прекрасном лесу, о нашей родине, которая была уничтожена… Это тяжело: навсегда потерять родной дом, девочка.

Последние слова были сказаны с такой горечью, что у Дженни защемило в сердце. А как же быть ей, неужели и она потеряла свой родной дом? Никогда не увидит папу? Как тогда она понимает Старого енота…

Пока он молчал, она съела еще одну банку варенья, чтобы успокоиться.

– Как вспомню воздух нашего родного леса, – продолжил енот. – Как вспомню ту доброту и любовь, что царила между всеми нами, как вспомню свою возлюбленную, что погибла в огне… А вспоминаю я каждый день… Трещина проходит по моей душе, и тогда мне кажется, что весь мир должен превратиться в пепел.

– Не надо так думать, Господин Старый енот! – воскликнула Дженни. – Может быть, еще не все потеряно.

– Ты так думаешь, девочка? – поднял голову загрустивший енот, но потом снова поник. – Нет, прошлое уже не вернуть. Того леса больше нет, да и мы уже не те. А Огненная ведьма – где ее теперь найти, кому победить? Все правда уже потеряно.

Он замолчал, Дженни тоже. Ей стало очень неловко.

– Господин Старый енот… – начала она. – Вы очень мудрый, может, вы знаете, как я могу снова стать человеком?

– Эх, девочка, – вздохнул тот. – Все ведь мы уже не те, что были раньше. Может, вернись я и мои сородичи в лес, стань мы прежними, мы и правда вернули бы себе мудрость и многие знания об этом мире. Тогда я смог бы тебе помочь. А теперь – могу только пожелать удачи. И заходить сюда иногда – здесь правда очень много варенья, и есть даже кое-что еще.

– Вы здесь живете? – спросила взгрустнувшая Дженни.

– Нет, что ты. В таких местах ночевать опасно: никогда ведь не знаешь, когда людям захочется проверить свои запасы… Так только, утолять голод: но и тут не зевай, девочка – я лишился кончика хвоста, когда после долгого голодания увлекся ужином. У людей часто оказывается под рукой топор, когда они слышат шорох в доме.

Дженни вдруг стало так жалко и своего старого собеседника, и себя. Так жалко, что она уже не могла быть здесь и говорить с этим грустным старичком. Она попрощалась и поспешила на улицу.

Там смеркалось.

Собака исчезла: только на мокрой земле переулка остались ее и Дженни следы.

Девочка, не зная, куда деваться от нахлынувшей тоски, пошла куда глаза глядят – по узким улочкам, по карнизам, по крышам; ей так хотелось, чтобы ее обнял папа, и она понимала, что он уже никогда этого не сделает. Все время, пока она шла, ей казалось, что рядом что-то хлопает – она удивлялась этому звуку и немного боялась, но не понимала, откуда он, и старалась о нем забыть. Но потом, когда она взобралась на самую высокую крышу и стала смотреть оттуда на людей, рядом с ней приземлилась сова.

– Привет, Дженни, – сказала она, глядя на девочку пристально. Так смотреть, наверное, умеют только совы.

– Добрый вечер, госпожа… Сова, – ответила Дженни, надеясь, что та поймет ее. – А откуда вы знаете мое имя?

– Я слышала, о чем ты говорила со Старым енотом, – ответила птица. Голос ее звучал грубовато и не внушал девочке доверия. – Я летела с тобой всю дорогу от того дома, не зная, сказать тебе или нет.