– Вы не ушиблись? – спросил он. – Если вам нужен свет, я могу проводить вас до первого этажа. Мне очень нужно то, что я ищу, поэтому, может, я пробуду здесь еще несколько часов. Вы не возражаете? Вы ведь владелица этого дома?

Энни весело засмеялась: предположение понравилось ей и ее позабавило, а добрый голос незнакомца успокоил, помог забыть о недавнем страхе.

– Нет, – вынуждена была сказать она. – А свет мне ни к чему, я… не могу видеть.

Казалось, незнакомец вздохнул. Наклонившись, он некоторое время всматривался в лицо собеседницы и сочувственно качал головой.

– Да, юная леди, теперь понимаю, – сказал он. – Как вам не повезло! Но и я сейчас попал в переплет, хотя и раньше судьба меня не жаловала. И теперь я пойду с вашего позволения, времени у меня мало, а от моего успеха зависит слишком многое. Вы не возражаете? А впрочем… вы ведь тоже можете знать?..

Энни приподнималась – странный и неожиданный гость дал схватиться за его локоть – и, рассеянно улыбаясь, слушала его. От страха не осталась и следа: она чувствовала, что человек с таким голосом не причинит ей зла. Она только стала переживать за него, чувствуя, что тот попал в какую-то неприятность.

– Что могу знать? – спросила Энни, желая помочь бедняге.

– Когда-то я оставил здесь стеклянное пианино… Вы ни разу не видели… не находили его? Может, ваши родители его кому-то… продали? – на последних словах голос незнакомца дрогнул.

– Стеклянное пианино? – переспросила Энни. – Я даже не знала, что такое бывает…

Ее собеседник снова вздохнул и присел прямо на земляной пол, поставив рядом с собой фонарь.

– Такого и не бывает. Нигде и никогда. Оно единственное в мире, и мне очень нужно его найти.

Энни стало его жалко. Она села рядом и сказала, стараясь вложить больше уверенности в голос:

– Мы обязательно его найдем, я помогу вам. Может, расскажете, что случилось?

– Спасибо, юная леди, – ответил страдалец и закивал. – Да, я вижу, что вы добрая девочка, и вам можно поведать мою историю. Вы знаете, что сто лет назад до вас в этом доме жил другой человек, молодой музыкант? Не знаете, наверное… это был я. Я был очень талантливым пианистом, сочинял музыку, играл при дворе короля свои сонаты и вальсы, в меня влюблялись принцессы из других государств… Я был лучшим музыкантом в этой стране – так говорили. Да, это были прекрасные годы моей жизни, и хотя меня окружали почестями, меня интересовала только музыка. Я писал ее так, будто она лилась ко мне с небес сама – как будто ангел музицировал у меня в голове, а я только записывал ноты, пока успевал… Вдохновение было моим постоянным гостем, и я старался угодить ему чем мог. Но потом наступил роковой день. Однажды я прогуливался у озера и заметил прекрасную деву, которая в нем купалась. Девушка оказалась королевой эльфов, и мы полюбили друг друга, и я был счастлив, только совсем начал забывать о музыке. Но королева стала требовать, чтобы я жил с ней, в волшебном королевстве эльфов, и чтобы о людях я и думать забыл – но я не мог, я был человеком и мне хотелось быть среди людей. Тогда королева рассердилась и наложила на меня заклятье. Я превратился наполовину в лягушку и должен был отныне жить в королевстве эльфов, играя каждый день музыку для королевы. Если я перестану играть, я умру. Еще я не мог, конечно, покидать королевство эльфов – даже не из-за заклятья, а из-за злости и ревности королевы. Если бы я пустился бежать, мне бы отрубили голову.

Энни охала, слушая Музыканта – так мы будем его называть – а потом спросила:

– Что же со стеклянным пианино?

– Да, стеклянное пианино, – как будто проснулся Музыкант, отряхнувшись от воспоминаний. – Я сделал его еще тогда, когда не знал королеву эльфов и сочинял прекрасную музыку. Я однажды понял, что не могу играть ее на обычных инструментах, что нужно что-то особое – и изобрел это пианино, а потом сделал своими руками из тонкого стекла. Звуки, которое оно рождало, были невообразимо прекрасны. Когда мы поссорились с королевой, я спрятал его в своем доме, то есть здесь: я соорудил для него тайник и спрятал, чтобы никто и никогда его не нашел. Оно очень хрупкое. Пальцы человека, не знакомого близко с музыкой небесных сфер, не могут коснуться его и не разбить. Поэтому я так переживаю. Я бы не вернулся сюда – я же верил, что пианино в целости, а мне может грозить смерть за мою отлучку – если бы королева не приказала мне сегодня на балу исполнить одно из лучших своих произведений, о котором она узнала недавно. А это сочинение можно сыграть только на стеклянном пианино!

Музыкант горестно покачал головой.

– А сейчас я не могу найти тот самый тайник, в котором спрятал пианино. Может – его больше нет? Может, и стеклянного пианино больше нет?

– Есть! – закричала Энни и схватила Музыканта за руку. – Есть, оно не могло исчезнуть! Мы сейчас найдем его, правда-правда, только не сдавайтесь!

И она встала и потянула за собой Музыканта, правда, сама не зная, куда нужно идти. Тот улыбнулся, ободренный порывом девочки, и поднялся за ней, стараясь не расплескать масло из фонаря.

– А твои руки… – вдруг замялась Энни, не зная, как спросить, но охваченная любопытством, – ты… все еще можешь ими играть, да?

– Да, могу, – ответил Музыкант. – Главное – не то, есть ли у тебя перепонки на лапах или нет. А сердце у меня прежнее, человеческое, горячее. Но нам ведь не сюда, юная леди!

И он повел ее в другую сторону – через дверку, которая обычно была закрыта на замок, а теперь открыта настежь. Энни вошла в одну из тех комнат, о которых фантазировала раньше, но ничего особенного в ней не чувствовалось. Когда она отпустила руку Музыканта, то не смогла даже ничего нащупать вокруг себя, – ни мебели, ни какого-нибудь хлама, как в других помещениях внизу. Энни только показалось, что здесь холоднее: будто откуда-то тянет прохладный воздух.

– Где-то в стене есть особое место, – сказал Музыкант и снова поставил фонарь на пол. – Часть камней, из которых ее сложили, можно вынуть, если надавить там, где нужно. Тогда я отметил это место царапиной. Теперь мне кажется, что стены совершенно гладкие, а вспомнить, где сделал тайный вход, я не могу.

– Сейчас я попробую, – сказала Энни.

Она, как и любая слепая, тонко чувствовала – и звуки, и запахи; чувствительными были и кончики ее пальцев. И вот она, приподнявшись на цыпочки у одного угла комнаты, начала проверять стены – действительно, гладкие, как зеркало – а Музыкант только молча смотрел, не зная, чем может помочь. Его руки делали пассы в воздухе, вспоминая аккорды лучшего сочинения, которое королева наказала играть на полуночном балу.

И девочка долго, долго проверяла все стены, ощупывая каждый миллиметр – а комната была очень большой. Она радовалась, что наконец смогла проникнуть в тайную комнату, а еще и узнать такую историю – настоящую волшебную историю! – но и очень волновалась за своего нового друга, ведь если они сейчас не найдут тайник, то ему непременно отрубит голову королева эльфов… Энни начала думать, неизбежно отвлекаясь от своего занятия, как может звучать голос королевы и как пахнут ее одежда и волосы… Наверное, громко и властно, и, наверное, – чем-то цветочным…

В то же время она пыталась вспомнить, не говорили ли ее родители что-нибудь о необычном пианино и вообще о странных находках. Нет? Нет, только, кажется, мама как-то удивленно рассказывала о мелодичных звуках, доносящихся со стороны подвала (Энни тогда промолчала, папа счел, что маме приснилось, а слуга – многозначительно хмыкнул)…

Пока Энни вспоминала это, Музыкант наклонился к полу и начал что-то шептать. Так он говорил что-то с полминуты и потом снова встал в полный рост.

– Что ты говоришь, милый Музыкант? – спросила Энни.

– Я говорил с одной волшебной мышью, юная леди, – ответил Музыкант. – Она мой друг, и она прибежала из страны эльфов, чтобы предупредить: бал скоро, гости уже едут к королеве в бальную залу, чтобы начать праздник. Мы опаздываем.

– Нет! – чуть не заплакала Энни и уже хотела опустить руки, но все-таки продолжила искать маленькую царапинку в стене. – Я сейчас найду.