— Да? А я не знала. Я думала, что Марко всю жизнь провёл на Сицилии.

— Большую часть, но не всю. Когда ему было пятнадцать лет, его родителей убили…

— Джинаро, не стоит…

— Ничего, Марко, думаю, Лиза может это знать. Да, это так… Их убили в собственном доме. Отец Марко не хотел платить мафии — тогда она была сильна на Сицилии. Марко гостил у друга на море, поэтому остался в живых. Его отец родился в Америке, куда эмигрировали его родители. Там он познакомился со своей будущей женой, там же он заработал деньги, которые решил вложить на родине своего отца. Считается, что эти деньги он получил по наследству, но это неправда. Он заработал их сам, я прекрасно это знаю.

Я заканчивал университет в Штатах, учился вместе с отцом Марко. Мы стали друзьями и когда я вернулся в Неаполь наша связь не прервалась. Энцо, так его звали, несколько раз приезжал сюда, и мы придумали один замечательный бизнес — экспорт и импорт. У меня к тому времени появились хорошие связи в Латинской Америке, и мы начали торговать. Получалось очень хорошо, но конкуренция постоянно усиливалась и нас со временем вытеснили с рынка. Дошло до того, что Энцо не мог оставаться в Штатах. Тогда он решил переехать в Италию и заняться возрождением сицилийского вина.

Вскоре после приезда родился Марко. Меня позвали быть крестным, так что я его крестный, а это много значит. Мой бизнес со временем восстановился, и мы снова начали сотрудничать с Энцо, но мафия требовала платить дань, а он был принципиальным и гордым человеком и в один день его не стало. Марко тогда исполнилось пятнадцать. Никого из родственников у него не было, только двоюродная бабушка матери. Но она была очень старой и не могла заботиться о мальчике. Она жила там, где сейчас находится хозяйство твоего отца. Мир очень тесен, правда? Поэтому я забрал Марко к себе, и он жил здесь пока не закончил школу. А потом вернулся на Сицилию. Ему, конечно, досталось, но он всегда был большим молодцом. Я хочу выпить за тебя, Марко.

Мы пьём вино, и я пытаюсь представить весь ужас, обрушавшийся на Марко, степень отчаяния и горя, выпавшие ему. Моё сердце сжимается от сострадания. Я робко поднимаю на него глаза, но он смотрит в сторону. Эти воспоминания даются ему с трудом.

— Не грусти, Лиза, всё это уже в прошлом. Я знаю, тебе тоже пришлось многое пережить, но правда в том, что будущее прекрасно, я не сомневаюсь. Смотрите, Стефано ещё что-то нам несёт.

— Сейчас будет ромовая баба! Всё, что было до этого, было только подготовкой! Вы готовы?

Стефано забирает тарелки и кладёт приборы. Я замечаю, как к дому подходят двое карабинеров. Они останавливаются, нерешительно осматриваясь. На них приятно смотреть — стройные, подтянутые, в сияющих сапогах, лихо заломленных фуражках — казаки из «Тихого Дона». Ни в одной стране мира нет таких красивых мундиров, как в Италии.

— Джинаро, а вы «Тихий Дон» читали?

Он не успевает ответить, потому что Стефано расставляет десерт:

— Лиза из Сибири, вот тебе самая лучшая бабба, — он произносит это по-неаполитански, с двойной «б».

Он ставит передо мной тарелку с нежнейшей ромовой бабой. Перед Марко и Джинаро тоже стоят тарелки, но их бабы чуть меньше.

— Стефано, спасибо, что дал мне самую большую! Она выглядит великолепно!

— Подожди, ничего не говори, пока не попробуешь.

В этот момент я слышу:

— Добрый вечер, дон Джинаро.

Я оборачиваюсь и вижу карабинеров. Они стоят у нашего стола, немного поодаль, со стороны Джинаро. Он что-то тихо и приветливо говорит им, потом протягивает руку и оба карабинера по очереди наклоняются и целуют её. За суетой с ромовой бабой и прибаутками Стефано никто не обращает на них внимания, и я быстро отворачиваюсь, словно увидела что-то мне не предназначенное.

Мы едим, пьём лимончелло и уже через минуту мне кажется, что это всё мне привиделось. Карабинеры весело болтают со Стефано, стоя около дома и пьют вино из маленьких гранёных стаканчиков.

Вскоре мы прощаемся.

— Лиза, мне было очень приятно познакомиться с тобой. Марко мне рассказывал о тебе, и я благодарен, что ты приехала сегодня. Жизнь странная штука. Она часто преподносит сюрпризы и не всегда хорошие. Но мы должны смотреть на это понимая, что у нас нет совершенно ничего своего кроме любви. Я надеюсь, что мы ещё не один раз увидимся.

Я немного смущаюсь и стараюсь, чтобы всё не выглядело слишком серьёзно:

— Это Достоевский сказал?

Он широко улыбается и его большие из-за толстых стёкол глаза тоже улыбаются. Он ничего не говорит и легко качает головой. Я чувствую в груди тепло и радость, и спокойствие, и благодарность, и любовь. В этот момент я люблю эту ночь, звезды, этого доброго и мудрого Джинаро, люблю жизнь и даже ромовую бабу.

— Да, всё верно… Я поняла, что вы сказали.

Надо было остаться на выходные в Неаполе — посмотрела бы город, побродила по улицам, по музеям, а то ведь ничего даже не увидела за эти пару дней. Даже настоящую неаполитанскую пиццу не попробовала. А теперь буду сидеть дома. Я стою перед раскрытым окном, слушаю как барабанит по крыше дождь, глотаю влажный воздух и гадаю, что теперь будет.

Позавчера, когда мы ужинали с Джинаро, что-то изменилось, как будто открылась невидимая раньше дверь и я попала на новый уровень. Теперь нужно сделать какой-то шаг, что-то решить. Вот только всё это не игра, и нескольких жизней у меня не будет…

Марко довёз меня до отеля. Теперь я смотрела на него немного иначе, не совсем так, как прежде. В конце концов, обстоятельства сложились так, как сложились и, если честно, не знаю, как я сама поступила бы в той ситуации… Ну да… уж точно не стала бы трахаться с первым встречным! А с Юлькой тогда, на даче? Ну… это совсем другое, она же не первый встречный… и ведь не я же её… И вообще, это совсем другое… Как он сказал, все что у нас есть своего — это любовь? Не поспоришь…

Когда мы вышли из машины я спросила:

— Зачем ты меня возил на этот ужин?

— Джинаро заменил мне отца, он мой крестный. Я хотел вас познакомить…

— Почему?

— Лиза, послушай… Я постоянно думаю о том, что с нами случилось… Я поступил… Ну в общем, не хочу оправдываться, я поступил отвратительно. Но… это не настоящий я, это было помешательство, помутнение, это… я не знаю… я бы никогда так не сделал, но просто ты ослепила, околдовала меня, забрала сердце. В один миг. И когда мне сказали, ну… когда я узнал, что потерял тебя, земля ушла из-под ног, мне не на что было опереться, не чем было дышать, я испытывал и боль, и ярость, и растерянность… И этим воспользовалась Инга. Я попытался забыть тебя, но понял, что это невозможно, понял, как ты дорога мне и… если ты хотя бы немного чувствовала ко мне что-то хорошее, и если есть хотя бы маленький шанс, что ты когда-нибудь сможешь меня простить, то может быть согласишься, что мы не должны позволить злым людям изменить нашу жизнь…

Я отвернулась, чтобы он не видел, как из глаз выкатились две предательские слезинки. Сердце колотилось так, что, наверное, было слышно во всём отеле.

— Лиза, как ты думаешь, мы можем попытаться всё исправить?

Он взял мою руку и нежно поцеловал. Там, где его губы коснулись кожи, я ощутила сильный ожог, но не отняла руки. Я повернула к нему лицо, и он увидел мои слезы.

— Мне кажется, мы уже пытаемся, Марко. Но, боюсь, это займёт много времени…

— Я буду ждать столько, сколько нужно…

Той ночью я ни на секунду не сомкнула глаз, а на следующий день мы с Пьерджорджио вернулись на Сицилию.

Сейчас я стою перед открытым окном и смотрю на струи дождя, бьющие по террасе, по дорожкам, по листьям деревьев, смотрю на серые скучные тучи, скрывшие горы и нависшие над долиной густым тёплым туманом. И я не имею ни малейшего понятия, что теперь будет, что мы будем делать и сможем ли мы сделать хоть что-нибудь, чтобы перешагнуть через прошлое и двигаться вперёд.

От раздумий меня отвлекает телефонный звонок: