Непроизвольно Мира сглотнула. Ох, и аукнется же завтра ей дерзость!

В комнате было жарко. Кожа зудела и чесалась. Мыться приходилось стоя в крошечном тазу, используя ограниченное количество воды, которую еще нужно было принести. Ее гель для душа давно закончился и ей приходилось пользоваться самодельным мылом, нереально сушившем кожу, от чего она, собственно, и чесалась.

Традиционно Фекла в отсутствие командира задирала ее весь вечер и, дожевывая хлеб в своей комнате, Мира обдумывала, как с ней поступить.

Стражи неплохо, даже дружелюбно приняли ее в свои ряды, но постоянные колкости по поводу ее нетипичной для стражей внешности со стороны Феклы напрочь убивали серьезное отношение к ней.

Мира, конечно, в долгу не оставалась, но их перепалки только развлекали всех, не меняя в корне ситуацию, чему не способствовало и отсутствие формы стражей, которую ей до сих пор не выдали, и ей приходилось буквально дефилировать в коротких шортах и достаточно открытой майке.

От нижнего белья она давно отказалась, просто не в силах стирать его все время руками и терпеть еще и колкости Феклы по поводу того, что она развешивает свое "бабское белье" по всему замку, что, само собой, было не так.

Затолкав остатки хлеба в рот, Мира твердо решила потребовать у командира положенную ей форму.

Из-под двери комнаты Клима пробивалась тонкая полоска света. Он спал мало, как и все стражи, но ранее его дверь всегда была если не открыта, то приоткрыта, и Мира в нерешительности постучала в нее.

– Клим, к тебе можно? – Она приоткрыла дверь и боязливо заглянула в нее: вдруг он там голый был.

Ставни окон были наглухо закрыты, и настольный канделябр с тремя криво горящими свечами тускло освещал сидевшего за столом командира.

Он заторможено поднял на нее потухший, болезненный взгляд. В руке подрагивал шприц.

– Помочь? – осторожно спросила Мира, отбросив глупость, из-за которой пришла. – Говорят, у меня легкая рука.

Клим не ответил, лишь еще больше свел брови над переносицей. На лице промелькнула агония.

– Я не лезу не в свое дело, – в более настоятельном тоне произнесла она, – а просто предлагаю помощь. – Клим снова не ответил.

"Дерьмо! – выругалась она про себя. – Чего я лезу не в свое дело?".

– Мира, – надтреснувшим голосом окликнул ее командир, когда она уже почти вышла из его комнаты, сто раз пожалев, что вообще в нее вошла. Мира обернулась. – Прости, я немного заторможенный. Да, я был бы признателен за помощь.

Почувствовав уважение к командиру, всегда такому сильному и стойкому, не побоявшемуся признать слабость и принять помощь, Мира подошла к столу и смочила лежавший возле бутылочки со спиртом кусок ваты.

Взяв жгут, также лежавший на столе рядом с пузырьком с сильнодействующим опиоидным препаратом, который даже по рецепту купить было не просто, и обвязала его вокруг руки Клима, затянув достаточно, чтобы выступила вена.

Клим протянул ей шприц и, протерев вену ватой, она со всей опытностью и бережностью ввела иглу и мягко надавила на поршень, постепенно вводя лекарство.

– Спасибо, – почти ласково сказал Клим. – У тебя действительно легкая рука.

– Не за что, – ответила она, снимая с его руки жгут и, подавляя в голосе так внезапно появившуюся тревогу за командира, которого она, наверное, как и все, до этого момента считала сверхчеловеком, у которого в принципе ничего не могло болеть. – Моя комната сразу за стеной. Если что-то будет нужно, зови, не стесняйся, – добавила она, хитро улыбнувшись ему.

– Непременно, – улыбнулся он одними глазами, боль в которых начала отступать.

Петухи уже давно пропели, а Клим все никак не приходил за ней. Обмеряв шагами всю комнату, Мира не на шутку разволновалась и, включив режим несостоявшегося медика на полную катушку, отправилась на его поиски.

Обыскав весь замок и обойдя почти все постройки на территории крепости, она отыскала его за сараем, где стражи просушивали овечью шерсть.

Решив наплевать на то, что он был командиром, она твердо вознамерилась отчитать его по полной, хотя, даже и толком не знала, за что, но точно знала, что так нужно, но, увидев его, единственное, что чуть не сорвалось с ее губ было "оу-е".

Сняв рубашку и выявив на свет божий скульптурные рельефы мускулистого, всего с несколькими шрамами торса, сексуально поблескивающего от пота, Клим, как ни в чем не бывало, сосредоточенно колол огромным топором дрова.

"Оу-е!" голосом подруги из громкоговорителя прозвучало в ее голове, и Мира несколько раз встряхнула головой, чтобы сбросить совершенно не этичное восклицание в адрес своего командира.

– Я тебя искала, – произнесла она, протягивая ему смоченный в ведре воды кусок грубой ткани. От "оу-е" ей удалось избавиться, а вот упрек, немало удививший как ее, так и того, кому он предназначался, в голосе все же проступил.

– Я хотел дать тебе выспаться, – ответил Клим. Вогнав топор в кусок дерева, он принял из ее рук мокрую ткань и промокнул лицо и грудь.

"Оу-е!" снова прогромыхало в голове, и Мира отвела взгляд, решив не испытывать свою фантазию.

– Я выспалась, – соврала она, рассматривая носок пыльного кроссовка. – Просто удивилась, что ты не пришел за мной, и подумала, что… – Она замялась, мысленно ругая себя за то, что опять лезет не в свое дело, да еще и показывает ему свое небезразличие.

Клим рассмеялся так неожиданно, что брови Миры подпрыгнули вверх и мысль о том, что, возможно, она вколола ему больше, чем следовало, невольно закралась в голову.

– Со мной все хорошо, Мира, спасибо. – Глаза командира ласково переливались расплавленным серебром. – Очень тронут твоей заботой, и, как я уже сказал, я хотел дать тебе выспаться, но, раз ты уже встала, то мы можем приступить ко второй фазе твоих тренировок.

– Как скажешь, – безразлично ответила она. "Рубашку только надень" добавила она про себя, скосив глаза на его обнаженный торс, который нельзя было назвать иначе, кроме как произведением искусства.

Так начался второй месяц ее обучения и, если Мира до этого считала, что было тяжело, то быстро передумала, так как стало не просто тяжело, а невыносимо тяжело. И это были даже не тренировки по владению холодным оружием.

Методично отрабатывая приемы рукопашной, Клим раз за разом ложил ее на лопатки и она даже уже и не рада была тому, что он выдал ей несколько комплектов рубашек и брюк.

Мало того, что их сразу же пришлось ушивать на два размера, воспользовавшись талантами командира, разве что, по его словам, не умевшего вышивать, так еще и раз пять зашивать, раз десять стирать и надевать мокрой, так как она просто не успевала высыхать, а сапоги так вообще беспощадно варили ее ноги, натирали пятки и давили в пальцах, хотя и были по размеру.

Тело же покрывалось синяками и ссадинами скорее, чем она узнавала о новых болевых точках и техниках их применения.

Последней каплей в и без того переполненную чашу терпения Миры стала растяжка.

– Шире, – командовал Клим, налегая на ее широко раздвинутые ноги всем весом. Мира вцепилась пальцами в траву, подавляя крик. Что она там обещала себе: не жаловаться?

– Шире некуда, – сквозь зубы выдавила она. Связки готовы были порваться, не говоря уже про отнюдь не эластичные штаны, но командир все не отступал.

– Шире! – повторил он.

– Сам-то на шпагат сядешь, командир? – Клим недобро сверкнул глазами.

– Шире! – Он надавил еще сильнее. Мира вскрикнула, выгнув спину. – Еще!

– Клим, – слабо пискнула она, заглядывая в глаза нависавшего над ней в провокационной позе командира.

– Да, Мира.

– Я больше не могу, – так же слабо пискнула она, хлопая ресницами, как когда-то делала ее лучшая подруга, и коснулась руками его локтей, молниеносно ужаливших ее статическим разрядом.