Ухмыльнулся поверх объектива.

– Ну что, Клаудиа Шиффер?

– За шифер ответишь.

Движение в ритме слайдов. Куртку – назад (не совсем технично, рукава тесные). Молния на свитере двухсторонняя, можно поиграть…

Фотограф в ритме. Глаза горят, рот приоткрыт.

– А глазёнки-то сверкают… Вздраконенный ты мой…

– Это что ещё за слово?

На глупые вопросы не отвечаю из принципа. А чтоб прекратить, бросила в глупышонка скомканный лифчик, попав по лбу, что довершило веселье.

Щелчок вслепую. По инерции.

Выпутался. Глаза сощурены.

– Издеваешься?

– Ага.

– Ах, та-ак?!

Рванул к себе на колени.

– Ну-ка повтори!

Конец фразы заглушил свитер, завёрнутый на голову. Заодно запутала и руки. А пока избавляется, азартно ругаясь – нырнула под локоть. Сейчас защекочу до полусмерти – буйной гривой по голому пузу…

Хохоча, содрал наконец свитер. Увернуться не успела. Сгрёб в охапку.

– Попался, который кусался!

Лицо уткнулось в обнажённую грудь. Запах, хранимый в памяти до последней молекулы… Первый же вдох вышиб дурашливое веселье напрочь. Сознание затопила ошеломляющая радость узнавания теплоты, шелковистости. Неужели девять месяцев прошло с первого – и единственного – вечера… это чудо – войти в ту же реку дважды, ничего не изменилось – скорость течения, состав воды… Вкус, шероховатость кожи под ладонью – без раздирающего чувства потери, пронизывающего каждый сон с ним, каждое пробуждение в слезах…

Может, мы и изменились, но то, что возникло тогда в нас – нет. Лишь стало сильней и ярче.

Его ладони медленно, вспоминая, гладят по спине. Или нет, не знаю… Сигналы осязания в мозг посылают лишь обезумевшие губы, покрывающие поцелуями каждый миллиметр тела. Всё такого же тонкого и гибкого.

Коротко вспыхнула боль. Не она – лёгкий нажим его левой ладони на щёку заставил поднять голову.

На пальцах правой кровь.

– Откуда?

– У тебя… до сих пор. Ты порезалась. Не чувствуешь?

– Плевать. Лишь бы тебе на штаны не накапало.

Ещё могу стоять на коленях. Не опускаясь. Но так будет не всегда.

Одним рывком до конца разорвал колготки. Зажимая рану, помог освободиться от юбки. Отнятая ладонь – в крови.

– Слушай, по-моему, ещё сильней…

– У тебя тоже. Есть лейкопластырь?

– Не-а.

– И не надо.

Сама. Как кошка.

Вспомнила сегодня и это… в том же сне.

Не сбилась с ритма даже тогда, когда Тиг, положив меня на сиденье, занялся раной на бедре. И раной не ограничился. Понадобилась вся воля, чтоб не вцепиться зубами ему в руку – непросто, когда пол-ладони во рту.

Нет… не могу больше…

Свободной рукой притянула его к себе. Послушно слизывает кровь с губ. Губы, язык, даже нёбо – ещё солоней, чем мои.

– Мы теперь одной крови… – выдохнул он перед поцелуем.

– …и нам можно всё.

– Да. Да. Да.

8 марта, среда, 14-00

…Раз за разом изнеможение падало, как камень с высоты. Из-под очередного – на излёте третьего часа – выползти уже не смогли.

Тиг остался лежать в пассажирском кресле, голова закинута. Не хотела беспокоить, просто куда ещё бессильно уткнуться лбом, как не в его плечо… но, ни секунды не помедлив, прижался щекой. Ни голоса, ни слов, ни нужды в них. Вымотаны до тьмы в глазах – но всё ещё вместе, не хочу отпускать – даже после феерии последнего часа, не могу перестать сжимать – не только коленями и не только бёдра… в меру сил, которых не осталось. Как и в его руках, лежащих вокруг бёдер; сомкнутые пальцы левой поглаживают спину – медленно, почти нейтрально. Под губами пульс в жилке на плече ещё частит, сбиваясь.

– Как я тебе… теперь?

– Ты – чудо. Моя лучшая женщина…

Ладонью отвел волосы, губы накрыли ухо.

– …хоть и хулиганка. Что за поведение, а?

– То есть?

– То и есть. Ехидничаешь без передыху, ножом машешь…

– Гонки на выживание – это возбуждает.

– Bloody-геймерша…

– Too hot to handle.

– Я заметил. Совсем тут без меня распустилась?

«Тут», «здесь»… Осторожней со словами. Ты не знаешь, что они могут значить для меня… Контекст слишком узок, чтоб ты понял – что увидел. Лишь на миг приоткрылось то, кто я есть – вне рамок двухмерного мира. Какой старалась здесь не быть… до сегодняшней ночи – и сна, что не хочу помнить. Даже зная – о ком он…

Не-ет, вот уж тебе это знать незачем.

Медленная, глубоко довольная улыбка. Пальцы ощупывают затылок. Вроде не рассечение. Но прикушенный язык болит. Зря верх не откинули. А, тут же обычный жёсткий…

– Чтоб тебя так каждый день…

– Буду рад.

– Берегись. Выпросишь.

– Оч надеюсь. И где ты этих фишек набралась?

– Каких?

– Ну, этих… всяких разных…

– Не спрашивай. Разволнуешься.

Выгнулась мостиком так, что голова легла на приборную доску.

Глаза жадно распахнуты. Шлёпнул по животу, ладонь развила скольжение.

– Потягушеньки у нас, обалдеть… Кошатина сытая.

– Голодная.

– Чего-о?

– Есть хочу. Рацион кошки должен включать не только высшие белки.

– Куда ж тебе ещё?

– Ну совсем прям некуда… А это ещё что?

На животе – небольшой шрам.

– Аппендицит?

– Ага. В детстве.

Ещё один – поперёк бедренной косточки. Пальцы осторожно гладят сверху вниз. Давешний – ещё светлей, чем кожа, и на ощупь неотличимый. Ниже – ещё несколько.

– А эти?

– Экстремальные виды спорта. Да я весь такой. Считать собьёшься.

Я заметила. На спине, боках, даже на руках выше локтей – вдоль, поперёк…

– Мужчин шрамы украшают.

– А здесь ещё один.

Он откинул волосы на макушке.

– Дай руку. Чуешь?

– Не-а.

– Есть, есть. По детству в драке голову разбили…

– Ай да дипломат…

– … после гонок на выживание.

– Ай да топ-менеджер…

– Вот такой я.

– Зашибись.

– Будет тебе еда. Но сначала сфоткаю. Прямо так.

– Всё для тебя, мой сладенький.

– А ну покажи, как там твоё ранение… Чёрт. До сих пор не…

– А кто б ему дал… О-ох, ну ты красавчик вообще. Будто убил кого-то и разделал.

– А сама-то…

– Дай-ка сумку…

Нашёл не глядя.

Влажных салфеток хватило на обоих.

…На десятом снимке моё терпение лопнуло.

– А ну дай. Я тоже хочу… Во-от так. Теперь можешь курить.

– Язва…

Он опустил окно. В кабину хлынул влажный воздух. Надо успеть надышаться, пока не надымил.

– И дверь открой, плиз.

Перевесилась через колени.

Тучи будто лежат на верхушках деревьев. Вот-вот тонкие веточки проткнут пухлые бока в десятке мест – и пойдёт снег. Или дождь со снегом.

Холодно. Но полное впечатление: если пальцы дотянутся до ледяной корочки на траве у корней ближайшего дерева – растоплю, как в рекламе «Mexx».

Тиг тоже одеваться не спешит. По-прежнему лёжа на его коленях, перевернулась на спину. Жадно затягивается, глаза прикрыты, отрывисто выдыхает дым, рука двигается нервно-изящно, как в кино. Но без манерности.

– Обедать едем в Воздвиженск. Там одна кафешка шикарная…

– Сначала фотки посмотрим. Ты, как всегда, при ноуте?

– А то. В кармане на спинке.

Пока перекачивает фотки, нашарила в сумке зеркальце и блеск.

Негромкий вскрик. Вздрогнул всем телом.

От толчка под локоть – и неожиданности – уронила блеск.

– Чего ты?

– Смотри.

Самая первая фотка – где я ещё почти одета. И всё бы отлично… Но меня будто обвели чёрным маркером. Аккуратненько по контуру. Фотка отмасштабирована по ширине экрана – и линия толщиной с тетрадную клетку. И чернота вокруг – на ширину фигуры. Постепенно сходит до мутно-серой дымки. Без границы раздела. И изображение затянуто дымкой.

– Эт-то ещё что?

– Понятия не имею.

– Игра света… может такое быть?

– Первый раз вижу.

– Проверь другие.

На остальных – то же. И на тех двух, где Тиг.