– Во мне много чего…
– Но это… Не знал, что такое бывает.
– Я тоже не знала, что ты такой… нежный.
– А ты думала – я какой?
– Испорченный.
– Это почему?
– Москвич, «золотой» мальчик…
Он согнал с лица улыбку. Тихо сказал:
– Я из провинции. Из города вроде вашего. В Москву уехал поступать. И всего добился сам.
(вот почему я тебя так люблю)
– Но ты права, я испорченный. Сама увидишь. Но сначала…
Легко сел. Не успела удивиться – почему не помогает, что-то щёлкнуло.
Тихий, неуловимый звук скольжения.
Перехватила взгляд.
Опять улыбается.
– Вверх глянь.
– О-ох… С ума сойти…
Верх
(так он откидной?!)
исчез. Осталось лишь небо – закатное, пылающее. Словно там, наверху, сто тонн расплавленного металла – и через секунду гравитация обрушит его на нас.
Раскрытая ладонь невольно заслонила глаза.
– Держи.
Пальцы инстинктивно сжались.
А, очки.
Тёмные стёкла сделали красоту почти выносимой. Только очки чуть велики. Пальцы левой придержали дужку, когда руки Тига подняли меня, прислонили к спинке – да так и остались обнимать. А если пристроить затылок ему на плечо, видимость откроется такая же, как из положения «навзничь». Даже лучше.
– Красиво?
– Сказочно… Как ты нашёл?
– Моё любимое место. Я здесь отдыхаю. Заряжаюсь.
Сама б не спросила – но он поспешил добавить:
– Ты первая здесь со мной.
– Не может быть.
– Честно.
Долгое молчание. Дыхание в такт. Взгляды в одной точке – где-то в центре небесной чаши…
Темнеет. Можно снять очки.
Сумерки несут прохладу. Ветер легко обвевает тела, всё ещё влажные – ничего, кроме серебряной цепочки Тига и моего браслета. Укрыться б его рубашкой… куда ж он её бросил…
– Не дрожи. Иди сюда…
Потянул к себе на колени. Руки оплели, как лианы.
Разгорается быстрей, чем согревает…
…Гаснущее великолепие уже не может держать внимание. Стремительно вернулась острая истома. Вместе с его рукой. После недолгой борьбы колени поймали, сжали, оставив ладони свободу действия – но не ускользания. Никому не нужного… Отпущенная пружина судороги медленно раскрутилась, тело мягко рухнуло обратно, от долгого стона словно став легче.
Испорченный мальчишка за спиной тихонько смеётся. Чтоб улыбнуться ему, поймав взгляд, пришлось закинуть голову с вывертом до хруста в шее. Касаясь губами подбородка, прошептала:
– Теперь понимаю, почему не в гостинице… Полгорода б сбежалось…
Ладонь внизу сжалась. Шепнул в ответ.
– Я не знал, что ты такая… такая… Просто хотел – чтоб никого… рядом…
Губы раздавили шёпот о губы.
– Поднимись…
– О… боже!
Ладони ударились о приборную панель, волосы упали на лицо, на пальцы, беспомощно царапающие пластик. Задыхающийся рот плавит спину, истончая кожу в местах влажных ожогов… пока наконец зубы не сомкнулись на плече, будто надеясь помешать вырваться вскрику… Пальцы глубоко впились в бёдра… не утяжеляя ритм – сдерживая, не давая поранить себя и его в нарастающем вихре… это же… это… земля, бешено вращаясь, как листок в нисходящем, улетает вниз… как можно побывать здесь, в зените – и вернуться жить на поверхность, безнадёжно плоскую?… часть меня не вернётся никогда… не дай мне опуститься… как можно дольше… не отпускай…
Глава 4
13 июня, понедельник, 10-15
Хорошо-то как…
Все на планёрке. Никто не мешает лежать в кресле, блаженно щуриться – и в сотый раз прокручивать в голове ослепительный субботний вечер… каждую деталь… Солнце льётся в раздёрнутые жалюзи, делая нечитаемым текст на экране, заставляя цветы в напольной вазе пахнуть сильно, почти болезненно. Если так пойдёт дальше, к обеду от ночных луж не останется и пара. В колонках негромкое:
– Долго я не верила, а он торопил – мой самоуверенный герой-сексапил, словом убаюкивал, глазами манил, блестящий, красивый, как сувенир…1
Потягу-ушечки…
Руки за головой. Вытянутые ноги не поместились под столом. Где-то внутри истома дремлет в ожидании момента, когда вновь позволено будет… когда, ну когда уже? Только бы сегодня… не дам я ему чахнуть до полуночи в том проклятом месте, будьте уверочки. Он и так провёл там трижды достаточно… Проклятое место. Теперь хоть можно не искать повод войти к нему. Сразу – как только отпустит Лизу… В сумке пластиковая бутылка со святой водой, литр, должно хватить. Дождусь, пока уйдёт покурить. При мне не станет – это не машина, чтоб высунуться по пояс. Правда, придётся постараться, чтоб выдворить его на минутку-другую… ведь не смогла же оторвать от себя тем вечером… да и не хотела…
– Подарила сердце на долгую память, полетела вниз, как осенний листок, отворила дверцу, когда не смогла я сказать ему – стоп, стоп, стоп…2
– Да, вот именно… – мурлыкнула вслух.
Комп тихонько пикнул.
О, сообщение.
Наверное, от него. Всегда убегает с планёрки первым.
От него.
Но почему на адрес – [email protected]?
«Уважаемые коллеги! Уведомляю Вас о том, что в связи с моим увольнением с сегодняшнего дня исполняющим обязанности директора по внешнеэкономическим связям назначается Панков Виталий Сергеевич. Номер приказа от 13 ию…».
ЧТО?!
Лишь с третьего раза дрожащие пальцы смогли набрать: 8514.
Гудок. Второй. Третий.
Его нет. Поднял бы трубку в середине первого.
– Стану я невидимой, как радиоволна… то, что предначертано, мне не миновать… сердце отдала ему – а следом за ним себя подарю я, как сувенир…3
Горький смех. Почти рыдание.
Вот так сказки и кончаются.
Так вот откуда внезапная страсть. Последний сувенир на память о семи месяцах в провинциальном городишке, затерянном посреди степей.
Звонок.
На дисплее селектора – номер мобильного.
Его номер.
Не-ет, никаких сцен. Никаких дешёвых мелодрам.
– Доброе утро, Гектор Андреевич.
Мой голос звучит почти нормально. А вот его…
– Я на планёрке.
– Проставляемся на прощанье?
– Через десять минут буду у себя. Зайди ко мне.
– Дмитрий Олегович ещё не…
– Он мне не нужен. Зайди.
Отбой.
Я рывком поднялась.
Плевать на выволочку от Шахова за брошенную приёмную.
Плевать на жуть, что охватывает всё тело, когда просто проходишь мимо двери.
Будь там хоть трижды нечисто…
Застыл у окна. Стоит – не совсем подходящее слово. Руки тяжело – как от внезапной слабости – опираются о подоконник.
При звуке шагов медленно повернул голову.
Затравленное погасшее лицо. Тени под глазами темней самих глаз. В тон тёмно-синей рубашке. Джинсы. Те же, что в субботу. Но ведь понедельник…
– Ты… ты как себя чувствуешь?
– Подойди. Сядь.
Откуда резкость в голосе? Неужели Шахов проболтался?
Но не из-за этого же он уезжает?
Вновь отвернулся. Прижался лбом к стеклу. Рука дёрнулась – будто стряхивая паутину
(слёзы?)
со щеки. Дважды.
На дрожащих ногах медленно приблизилась. Рука легла на спинку стула, чтоб подвинуть.
Решительно оттолкнула. Шагнула к нему. Вплотную.
Короткий вздох. Почти всхлип. Словно не совладав с инерцией в повороте, рухнул на колени, руки сжали в объятиях с отчаянием утопающего. Уткнулся лицом в живот. Левая рука прижата к телу, боязно пытаться высвободить. Пальцы правой осторожно коснулись волос – просто взлохмаченных, без продуманной небрежности.
Не отрывая лица, Тиг глухо сказал:
