Он помолчал, пропустил моргающий Bentley и переключил волну.

– У меня есть сын. Ему пять лет. Крепкий бутуз, а еще добрый, послушный и очень мнительный. Он не ходит в детский сад, поэтому ничего не знает, кроме мультиков, воздушного змея и мыльных пузырей. Мы живем на окраине, как раз у автобусной остановки. Пойдете к нам работать?

Ольга перестала возиться в орехах, подняла огромные, слезливые глаза и ничего не ответила.

– Сколько вы зарабатываете?

– Доллар в час.

– Я вам буду платить полтора. И потом у меня один ребенок, а не двое.

Она вдруг помотала головой, невнятно бубня о договоренностях, контрактах, Эльвире Марковне и ее кошках. На что Кирилл тихо, но очень убедительно сказал:

– Любой договор, если он вас разрушает, доставляет страдания и неудобства, забирает больше, чем дает, можно разорвать. Как вы относитесь к себе, так и мир к вам относится. Не жалеете себя – и он вас не жалеет. Разрешаете себе тонуть в скисшем серном снеге и шастать по бездорожью по ночам, и он продолжает создавать вам подобные условия.

Фонари бросались белым светом, словно играли в снежки. Машина бесшумно бежала, ныряя колесами в несвежую воду, и пела Далида. Кирилл постукивал пальцами по рулю, а потом посмотрел на электронный циферблат:

– Вы смотрели на часы? Работа не может заканчиваться ночью. Вы молодая девушка, и нужно научиться закрашивать жизнь и другими цветами: цветами театров, свиданий, кофеен, абрикосовым косточковым маслом и радостью шопинга. Не бойтесь бросить вызов – себе, окружающим людям, миру. И запомните раз и навсегда: можно все потерять и все заново приобрести: работу, деньги, жилье. Нельзя только допустить потерю себя: силу воли, духа, уважение и внутренний стержень.

Ночь была бессонной и изматывающей. Ей снились дети, киностудия, хозяйка, накладывающая медовую маску на теннисные ракетки, и свежий хлеб. Он рос на ее глазах, не помещался в печи и наращивал румяную корку. Рядом стояла тарелка с перекрученным острым салом, которое она любила намазывать на хлеб, а потом есть с красным борщом. И только Ольга протягивала руку, как кто-то ее перехватывал и говорил: «Это не для тебя. Это наше».

Наутро девушка стояла перед хозяйкой с опухшей кистью. Та сидела в спальне за туалетным столиком и рассматривала корочки после татуажа бровей. Марина подняла на девушку глаза, и в них промелькнуло презрение:

– Ты забыла стереть помаду. Куда так к детям? И что-то вид у тебя несвежий…

Ольга сделала шаг вперед и ощутила, как в теле появилась сила. Словно она одним махом выпила стакан гранатового сока, и кровь перестала быть никчемной и водянистой, превратившись в концентрированную и уваренную, как для чурчхелы.

– Я хотела поблагодарить вас за сотрудничество, но больше работать не смогу по личным обстоятельствам. Две положенные недели, пока агентство ищет мне замену, я буду продвигаться согласно нашему плану.

Хозяйка замерла, поменялась в лице, а потом язвительно зашипела:

– А ты оказалась неблагодарной… Я тебя взяла в дом с улицы: без опыта, рекомендаций, без жилья. Я на все закрыла глаза. Тратила на тебя свое время и обучала обыденным вещам. Ты, конечно же, отработаешь, но только бесплатно. Я с тебя удержу последнюю зарплату за твои погрешности! Никитка до сих пор путается в английском алфавите. Ксюша недавно переболела, и это твой недосмотр. Не нужно было так долго смотреть на плывущие льдины. Ты нас бросаешь в самый ответственный момент, когда в разгаре подготовка к школе. Новой учительнице придется начинать все с нуля.

Марина схватилась за телефон и шикнула:

– А теперь уйди с моих глаз! Видеть тебя не могу!

Ольга оставила работу через две недели. Две недели никто с ней не разговаривал, не смотрел в ее сторону и не предлагал даже чай. Она сидела в спальне, нянчила детский сон и рассасывала под языком сухари. В агентстве пробовали надавить, запугать и заставить остаться. Только в Ольгином теле, в районе солнечного сплетения переключился некий рычаг, как на железнодорожных путях с помощью стрелочных переводов. Хозяйка звонила в «Мэри Поппинс» каждый день, стучала трубкой об стол и изрыгала из себя пламя:

– Это ваша тактика такая? Вы всех учите сваливать под конец контракта? Вы хотите, чтобы я снова вам платила? Только не дождетесь! Будете мне замену бесплатно делать. И потом, я ее не увольняла, она сама уходит. Значит, пришлите мне другую, и живо, а иначе с вами приедет разбираться муж!

В новой семье светловолосый мальчишка в синих домашних брючках и короткой маечке выбежал и радостно запрыгал. Он был, как две капли воды, похожим на отца: те же ясные глаза, нос картошкой и круглые румяные щеки, как булочки из пшеничной муки. И топал он по дому, словно маленький добрый слоненок:

– А я тебя ждал, учительница. Целый день ждал. Сидел у окна, рисовал новыми фломастерами и смотрел на дорогу. Где ты так долго пропадала? А это моя мама, будем знакомы. А это мой папа – он самый главный. Это собака. Лайма, дай лапу!

Лайма лежала на полу в красных детских колготках. Ей недавно сделали операцию, и чтобы она не лизала прооперированное место, упаковали как ребенка. Миша гладил ее рыжую морду и одновременно помогал Ольге снять шапку.

– У нее много слюней, так что в нарядном платье к ней подходить нельзя, а еще я знаю, как рождаются щенки. Они вылезают паровозиком через собачью попу и висят на красной веревочке.

Кирилл, обуваясь в коридоре, доброжелательно добавил:

– Представляете, он каждый день на протяжении двух недель спрашивал: «Ну, когда же ты, наконец, принесешь мне гувернантку?»

Малыш оказался уникальным. Он не имел друзей, так как вокруг не было сверстников, и придумывал себе виртуальных. Когда она зашла в комнату, переоборудованную под класс, он подвел ее к расстеленному детскому одеяльцу и сказал:

– Тише, не разбуди! Здесь спят мои друзья. Это Майкл, это Стив, а это Роберт. Майкл – негр, у него даже зубы черные, Стив хромает, потому что одна нога короче другой, а Роберт кричит во сне и раскрывается. А еще очень любит Chupa Chups со вкусом мороженого.

Ольга быстро включилась в игру и подтолкнула сползшее одеяльце. Миша улыбнулся и стал показывать свои машины, танки и картонный дом.

Однажды у них завязался интересный разговор:

– Учительница, у тебя есть дома еда?

– Есть.

– А ты кормишь ею своих детей?

– Нет, у меня нет детей.

– Ну, тогда роди завтра Славика.

– Почему именно завтра и почему Славика?

– А Роберт уезжает на несколько дней, и Славик будет жить здесь вместо него. Мы будем варить макароны и посыпать их сахаром.

Миша очень любил сладкое и частенько, когда садились за чтение, поднимал вверх свой пухлый пальчик и произносил:

– Нужно заправить мозг.

А потом вскакивал и бежал на кухню. За ним бежала Лайма, пробуксовывая лапами по скользкому полу и тоже тыкалась мордой в сахарницу. Миша быстро съедал чайную ложку белого песка, подтирал рукавом дорожку, а потом возвращался и смеялся своим засахаренным ртом.

Однажды они вышли на улицу и решили прогуляться до магазина. В доме не осталось хлеба, а к пяти часам Миша любил пить молоко с вареньем и сдобной булкой. Вечерние сумерки плавно опускались на шиферные крыши и укутывали, как новорожденных, туи да узкий голубой можжевельник. Снег отступал за горизонт сбитой ватой и напоминал согревающий шейный компресс. В магазинчике, обложенном желтой вагонкой, продавщица влезла с головой в холодильник и веерами выкладывала сосиски. Миша долго на нее смотрел и тихонько уточнял, почему она живет в холодильнике:

– Она что, как птица клест, не боится холода?

Обычные сельские жители стояли в стороне, мяли в руках варежки и обсуждали отел коров и высадку семян на рассаду. Ольга спросила, свежий ли хлеб?

– Нет, вчерашний. Ждем машину.