– Достаточно. Ваша реакция на воровство повара.

– Я не знаю.

– Вы заметили, что домработница душится хозяйскими духами.

– Я не знаю. Это не мое дело.

– Вы заходите в комнату, а там хозяева занимаются любовью…

Ольга покраснела и почувствовала, как из-под мышек брызнул горячий пот, словно из садовой лейки:

– Извинюсь и выйду.

– Ребенок упал и разбил лоб.

– Я обработаю рану перекисью, а потом зеленкой.

Хладнокровная девушка осталась недовольной. Она небрежно записывала ответы в новую тетрадь и ставила галочки в виде чаек. Потом подхватилась, выбежала в коридор покурить, прихватив кукольную чашечку кофе, а когда вернулась, пахла сквозняком, коридорной сыростью и яблочным кальяном. А еще у нее посинела кожа, как у больного пороком сердца.

– Вот что я вам скажу, – она откашлялась и стала совсем некрасивой. – Теоретическая база есть, но вы совсем ничего не понимаете. Не разделяете детсад и семью, а здесь свои тонкости и своя специфика. Я предлагаю пройти двухнедельное обучение для того, чтобы хоть немного вас натаскать и добавить гибкости. Потом мы организуем десять собеседований с клиентом и, если вас не выберут либо не пройдете испытательный срок – значит, профнепригодны и не сможете работать в этой сфере. В этом случае мы расстаемся.

– Сколько стоят курсы?

– У нас еще действуют летние скидки, так что всего пятьдесят долларов.

Ольга кивнула, промолчав, что это все ее деньги.

– В таком случае приходите через неделю, ближе к девяти.

И указала глазами на дверь.

Неделя пролетела незаметно. Все это время Ольга подрабатывала официанткой в дорожном кафе. В глупом ажурном переднике, на груди которого к концу смены проступали помидорные и желтковые пятна. На летней площадке разило бензином, пережженным кофе, черствыми сэндвичами, разовой посудой и дешевой водкой. Подошвы к концу дня пекли так, что, казалось, их обильно натерли мазью из красного перца. Но зато она зарабатывала по три доллара за смену, и их хватало на батон, морковь по-корейски и любимые пирожные «Картошка». А то, что оставалось, откладывала на пудру, стесняясь своих оранжевых веснушек, напоминающих горки куркумы.

В группе их было десять. Две опытные воспитательницы в гольфах и одинаковых серых юбках ниже колена, несколько патронажных медсестер с выбеленными дезинфекторами ладонями, несколько школьных учителей и семнадцатилетняя девочка, в совершенстве владеющая английским языком. Они занимались при открытым окне и отвлекались на густой бисерный дождь, хруст несъедобных каштанов и хриплые команды оператора. Каждый час объявлялся перерыв, и Эльвира Марковна уходила курить, а потом возвращалась и заново подводила губы морковной помадой, захватывая заодно и два передних зуба. Она была невозмутимой, властной и пахла кошками. Жила одна, управляла агентством, наряжалась в цветочные плащи и колготки со швом, подбивала светлые волосы, как шерсть для пряжи, и много курила. А еще рассказывала о том, что «подобное притягивает подобное», и какими мы являемся – в такую семью и попадем. Дальше речь заходила о принятии денег, и она повторяла фразу: «Разрешите себе, наконец, большую сумму. Пока вы ее отрицаете, считаете, что это много или не для вас – она к вам не придет». А будущие гувернантки, прикрывая руками затяжки и подбирая провисшие ягодицы, переглядывались, подмигивали друг другу, а потом громко хохотали в коридоре, не понимая, откуда могут взяться деньги, если их нет, не было и не будет никогда. А еще директриса заставляла подходить к зеркалу, внимательно себя рассматривать и громко отмечать удачные черты. Таким образом, она пыталась поднять женщинам самооценку. Ольга стояла перед зеркалом-псише, подтягивала рукава потертого свитера, прятала верхние, чуть кривоватые зубы и пыталась похвалить свои серые водянистые глаза и светлые, ни разу не крашеные волосы. После таких упражнений хотелось поскорее добраться домой, сорвать с себя дешевую синтетическую одежду, разбрасывающую искры в темноте, и лечь в постель, укрывшись одеялом с головой. Спрятаться от самой себя и от своей унизительной бедности. А еще лучше вернуться в село, где все равны и непритязательны: пекут коржи на сыворотке к Маковею, целуют на утренней службе Великой Субботы плащаницу и носят одинаковые черные туфли на мужских кирпичных каблуках.

Но после третьего занятия директриса вызвала ее к себе в кабинет и сказала елейным голосом:

– Ольга, вам крупно повезло. Уже завтра вы можете направляться в семью без каких-либо кастингов и собеседований. Нашим постоянным клиентам требуется гувернантка для двух детей. Будете работать в райских условиях, недалеко от города, дышать чистейшим кислородом, пить простоквашу и зарисовывать с детьми лес и грибы-рыжики. Люди очень воспитаны, интеллигентны и обеспечены. Мы отправили вашу анкету, и они с нетерпением вас ждут. График работы – пять дней в неделю с восьми утра до десяти вечера. Зарплата – один доллар в час. Итого получается чуть больше трехсот.

В кабинете воняло тяжелыми духами и новой лаковой обувью. А еще потными чулками. Ольга увидела, как директриса, сбросив туфли, шевелит крупными пальцами под столом. На стуле небрежно валялась кожаная сумка, из которой выпал футляр для очков, расческа с клоком светлых волос и дезодорант Lavilin.

Девушка улыбнулась и пообещала стараться. Решила прямо сейчас забежать в книжный магазин и купить шесть фломастеров и пачку белого картона. Она напишет детям письма от Лешего или Кикиморы и вложит туда маленькие подарочки. И обязательно останется в этой семье. А потом начнет зарабатывать хорошие деньги, станет помогать родителям, и они смогут, наконец, перестелить рассохшиеся полы, в которых доски играют в разные стороны. А еще отцу купит новый свитер под горло, так как он не любит носить шарфы и всю зиму жалуется на фарингит; маме – новую сумку, сапоги на танкетке; себе – модную юбку с клиньями и духи «Ангел и демон», как в рекламе на страницах журнала «Натали».

Всю ночь Ольга вздрагивала, боясь проспать. Будильника не было, и она будила себя жутким зубным скрежетом. Вскакивала, отбрасывая мокрое от пота одеяло, и смотрела в черный прямоугольник окна, в котором отражался цилиндрический фонарь, тесная стоянка и козырек магазина «Оазис». В пять уже решила не ложиться, направилась в общую комнату для умываний, чтобы простирнуть пару трусиков, черный бюстгальтер и кухонное полотенце. Там было одно зеркало, впитавшее в себя сотни щек, бреющихся опасным лезвием, ободранные стены со слоями налипших друг на друга побелок, четыре бурые раковины и скрученные краны с холодной водой. Выстирав белье, помыла пол в комнате, вытерла подоконник с широкой трещиной и заправила постель. Села на нее и просидела, не двигаясь, до половины седьмого.

Город уже потихоньку нервничал, но еще был далек от приступа эпилепсии. У хлебного магазина дорогу перегородил грузовик, и скопившиеся машины лезли ему на голову. Водитель, ожидавший ее у газетного ларька, оказался разговорчивым: небрежно перестраивался, даже не смотря по зеркалам, рассказывал о дедовщине на дорогах, пил MacCoffee, шумно втягивая из картонного стакана, слушал шансон и задавал вопросы. Его объемный живот упирался в руль, и он кряхтел на поворотах, надавливая на давно воспаленный кишечник. А еще у него были крупные руки с желтыми гепатитными пальцами и широкими пластинами ногтей.

По дороге, на выезде, они забрали повариху – заспанную женщину с перепаленными волосами и домработницу в брючном костюме-тройке, у которой не закрывался рот.

– Ну, как наши душегубы? Выжили Валентину?

– Да, вчера уволили, я еще отвозил ее на вокзал.

– Без зарплаты?

Водитель сделал страшные глаза и что-то невнятно промямлил, типа: «Я тебя умоляю…»

– И что она – сильно расстроилась?

– Да вроде нет, крестилась и отплевывалась.

А потом опомнилась и переспросила одними глазами: